Волны возбуждения сотрясали Эйлу, она не могла думать ни о чем, кроме жаркой пульсации в ее теле. Сейчас она была возбуждена сильнее обычного, и каждое его прикосновение или поцелуй отзывались в ней полыханием пламени. Она не слышала ни своего учащенного дыхания, ни стонов наслаждения, ни криков, но Джондалар слышал это, и, приподнявшись, он нашел ее глубокий колодец и вошел в него. Она сразу же качнулась назад, чтобы полностью поглотить его. Он застонал от необычно теплого приема и развел ягодицы, затем отыскал рукой маленькое утолщение Наслаждения, и потрогал его, и начал тихонько бить по нему в такт движению ее тела. Возбуждение его достигло пика. Он все быстрее и быстрее входил в нее, все глубже. Она закричала от наслаждения, и его вопль слился с этим криком.

Эйла, вытянувшись, лежала на траве, она ощущала на себе тяжесть Джондалара, слышала его дыхание слева. Не испытывая ни малейшего желания двигаться, она открыла глаза и увидела жука, ползущего по стеблю. Затем она почувствовала, как напряглось его тело, и он скатился с нее, обхватив рукой ее талию.

— Джондалар, это невероятно! Ты хоть знаешь, как ты прекрасен?

— Разве я не слышал таких слов прежде? По-моему, я говорил их тебе.

— Но по отношению к тебе это чистая правда. Почему ты знаешь меня так хорошо? Я просто потеряла саму себя и только чувствовала, чего ты хочешь от меня.

— Ты была готова.

— Правда, но в этот раз все было иначе, хотя это всегда прекрасно. Может быть, из-за мамонтов. Я думала об этой красивой каштановой самке и ее прекрасном огромном мамонте и о тебе… Весь день…

— Может быть, мы сыграем в мамонтов еще раз? — улыбаясь, предложил он и перевернулся на спину.

Эйла села.

— Хорошо, но сейчас, пока еще светло, я пойду поиграю в реке. — Она наклонилась и, потрепав его волосы, поцеловала. — Сначала надо проверить пищу.

Подбежав к костру, она перевернула мясо, вынула камни из посуды и добавила новых из костра, подложила несколько веток в огонь и устремилась к реке. Сначала вода показалась холодной, но это не смутило Эйлу. Она привыкла к холодной воде. Вскоре Джондалар, прихватив большую мягкую оленью шкуру, присоединился к ней. В воду он вошел осторожно и задержав глубокий вдох.

— Хорошо! — сказал он, отводя волосы со лба.

Она встала рядом и, хитро улыбаясь, обрызгала его водой. Он, в свою очередь, обдал брызгами ее. И началось настоящее сражение. В последний раз окатив его водой, Эйла вышла на берег, схватила мягкую шкуру и стала обтираться ею. Затем протянула шкуру Джондалару, быстро побежала к стоянке и оделась. Когда Джондалар подошел к костру, она уже разливала суп в деревянные чашки.

Последние лучи заходящего солнца пронизывали ветви деревьев. Удовлетворенно улыбаясь и поглядывая на Джондалара, Эйла взяла из чашки последние ягоды малины и положила в рот. Затем вымела площадку, убрала мусор и приготовила вещи, чтобы завтра, не теряя времени, отправиться в путь.

Остатки ужина она отдала Волку: в теплый еще суп она бросила размятые зерна дикой пшеницы, ячменя и толокнянки оставленные им Неззи, и поставила сосуд неподалеку от костра. Зажаренное мясо и остатки языка она положила на кусок сыромятной буйволовой кожи, накрыла сверху другим куском и все это перевязала ремнями. Затем, соорудив из трех шестов нечто вроде пирамиды, она подвесила сверток на самый верх, чтобы его не достали ночные разбойники. Шестами служили длинные тонкие деревца, очищенные от сучьев и коры. Эйла в пути привязывала их к спине лошади. Джондалар отвечал за более короткие шесты для палатки. Длинные шесты использовались и в качестве волокуши, если нужно было тащить тяжелый или громоздкий груз. Они тащили эти шесты с собой лишь потому, что высоких деревьев в степи не было, даже вдоль рек рос низкий кустарник.

Поскольку становилось темнее, Джондалар подбросил в костер еще несколько веток и, вынув кусок бивня с картой, при свете огня начал внимательно изучать ее. Когда Эйла закончила свои дела и села рядом с ним, он, казалось, был чем-то смущен, и в глазах его проступило выражение беспокойной сосредоточенности. Таким она его видела последние несколько дней. Она некоторое время смотрела на него, затем положила камни в костер, чтобы вскипятить воду для чая, который она обычно заваривала по вечерам. Но на этот раз вместо душистых трав Эйла решила применить другие и вынула мешочки из своей сумки, сделанной из выдры.

Она подумала, что хорошо бы заварить что-нибудь успокаивающее: может быть, подойдут корни пиретрума или водосбора. Ее очень интересовало, что же мучит Джондалара. Она хотела спросить, но не решалась.

Наконец Эйла нашла выход:

— Джондалар, помнишь, прошлой зимой было время, когда ты не знал, как я себя чувствую, а я не знала, как ты?

Он так глубоко задумался, что не сразу понял вопрос.

— Конечно, я помню. Ты не должна сомневаться, насколько сильно я люблю тебя. И я должен верить в твои чувства ко мне.

— Нет, я не сомневаюсь. Существуют кое-какие недоразумения, но нашей любви это не касается. Просто мне бы не хотелось, чтобы повторилось то, что было прошлой зимой. Не думаю, что смогла бы снова выдержать это. Прежде чем покинуть Летний Сход, ты обещал мне рассказывать обо всем, что тебя беспокоит. Сейчас ты чем-то взволнован, Джондалар, и я хочу, чтобы ты рассказал мне все.

— Пустяки, Эйла. Не о чем беспокоиться.

— Но что-то волнует тебя. Если так, то почему ты думаешь, что я не должна знать этого?