Хайнц проснулся с трудом, ничего не соображая, совершенно не понимая, где он находится. Было холодно, пахло гарью. Хайнц сел, потёр ладонями лицо. Всё тело ломило, будто вчера весь день окопы рыл, мешки с песком перетаскивал… Хайнц вспомнил. Не попадая непослушными руками в рукава шинели, он торопливо полез из-под брезентового навеса. Светало, уже совсем скоро должно было взойти солнце. Командира нигде поблизости видно не было. У костра на земле были вырезаны тонкими линиями несколько угловатых значков, при взгляде на которые Хайнцу отчего-то сделалось дурно, и он поскорее отошёл в сторону. Костёр почти потух, но, тем не менее, откуда-то явственно тянуло дымом. Офицер всё не показывался. Хайнцу стало не по себе. Почему командир его не разбудил? Неужели всё-таки решил провести операцию в одиночку?

Переполненный самыми скверными предчувствиями, Хайнц схватил автомат и побежал, меся ногами рыхлый снег, к капищу. Высившиеся вокруг площади в несколько рядов исполинские чёрные камни угрожающе нависли над ним, закрывая небо. Пробежав между их обледенелыми боками, Хайнц резко остановился и даже в испуге отпрянул назад, уткнувшись спиной в каменную глыбу: посреди площади, прямо на жертвеннике, полыхал гигантский костёр, длинные бледные языки пламени рвались и гасли в золотистом утреннем небе. Громоздились какие-то обломки, сплошь облитые огнём, подтаявший снег вокруг был истоптан, и не было уже на площади металлических экранов, которые, насколько Хайнц понял из скупых объяснений Штернберга, были важны для всего дела не менее чем древние каменные громады.

А затем Хайнц увидел командира. Офицер навзничь лежал в снегу, раскинув руки, и, казалось, отдыхал. Потом он медленно, словно бы задумчиво, поднял руку с пистолетом, будто целясь в небо. Хайнц глядел с тупым удивлением, ничего не понимая. Офицер повернул пистолет к себе и взял уже обеими руками. Хайнц понял всё. Холод ужаса происходящего плеснул в лицо, и он молча рванулся с места. Никогда в жизни он ещё так не бегал, даже когда удирал от волка. Он ни о чём не думал. Просто на бегу со всего размаху пнул по дрожащим рукам с пистолетом, и сразу грохнул выстрел.

На секунду Штернберг застыл в неподвижности, с приоткрытым оскаленным ртом, жалобно зажмурившись, — уже, должно быть, считал себя покойником. Затем осторожно открыл глаза. Хайнц стоял прямо над ним. Во взгляде Штернберга было абсолютное изумление мига рождения. Никогда и ни у кого прежде Хайнц не видел подобного взгляда, обнажающего самую душу.

Но уже в следующее мгновение лицо офицера исказилось от дикой ярости.

— Ты… ты… — потрясённо забормотал он, поднимаясь, и Хайнц в страхе попятился. — Ты чего это, солдат… Ты что себе позволяешь… Я тебя спрашиваю, ты что себе позволяешь, сопляк недоделанный?! — Офицер вдруг сорвался на оглушительный крик. — Устава не знаешь?! Тебя сюда звали?! Тебе что-нибудь приказывали?! Нет!!! А раз нет, так кругом и шагом марш отсюда!!!

— Виноват, командир, но я никуда не пойду, — сквозь зубы сказал Хайнц. На всякий случай отошёл подальше, но заметил, что пистолет валяется в снегу рядом со Штернбергом, подскочил, ногой отбросил «парабеллум» — и тут же попался в стальные руки офицера, которые затрясли его, как щенка, надавали увесистых оплеух и отшвырнули в сторону. После этого Штернберг несколько успокоился и заозирался в поисках пистолета.

— Не делайте этого, — тихо и отчаянно сказал Хайнц, едва придя в себя после офицерских затрещин.

Штернберг саркастически усмехнулся:

— Ты, пимпф, ещё будешь решать за меня, что мне делать и что нет?

Офицер направился в ту сторону, куда улетел пистолет. Хайнц беспомощно смотрел, как он уходит. Руки сами потянулись к оружию.

— Ни с места…

Штернберг, не оборачиваясь, сухо рассмеялся:

— Стреляй, ради бога, буду тебе необычайно признателен.

Хайнц забросил автомат за спину и побежал за офицером.

— Не делайте этого, прошу вас!

— Пошёл вон, — отмахнулся Штернберг, наклоняясь за пистолетом. Хайнц с разбега толкнул офицера в раненое плечо, и тот, сдавленно вскрикнув от боли, повалился в снег. Хайнц схватил «парабеллум» и отбежал на самый край площади.

— Командир, я вас умоляю! — закричал он оттуда. — Одумайтесь!..

— Рядовой Рихтер, приказываю вам вернуть оружие, — севшим от бешенства голосом произнёс Штернберг, поднимаясь. — Немедленно! — прогремел он.

Хайнцу стало жутко. Никогда ещё он так в открытую не шёл поперёк приказов — но отступать не желал. Он извлёк из «парабеллума» магазин и выбросил патрон из патронника.

— Виноват, командир, но оружие я верну вам только в таком виде, — твёрдо произнёс он, пряча патроны в карман и протягивая рукояткой вперёд пустой пистолет.

Штернберг глянул с такой злостью, что Хайнц попятился на полусогнутых ногах, отступая с капища в сторону реки. Офицер едва шёл следом, пошатываясь, но что-то всё равно вело его за смертью, выхваченной у него из-под самого носа. Где-то он потерял свой кинжал и алую нарукавную повязку, на шинели не хватало пуговиц, лицо было вымазано сажей от жертвенного костра, всё ещё полыхавшего у него за спиной. Хайнц внезапно понял, что же горело в том костре. И даже засомневался на мгновение, имеет ли право судить, жить или умереть бредущему к нему человеку, раздавленному тяжестью своей вины.