— Значит, так, — шепнул Гуров Крячко, когда они приблизились вплотную к обжитым вагончикам. — На первый взгляд, здесь все тихо, но не будем обольщаться. Стой здесь и будь наготове. Я проведу ревизию первого вагончика, а ты следи, чтобы безбилетники не сбежали…

Он запрыгнул на ступеньку первого вагончика и шагнул на площадку тамбура. Дверей здесь не было ни снаружи, ни внутри. Темный коридор казался неживым. Пахло оттуда ржавым железом и угольной копотью. Гуров с фонариком в руке быстро прошелся по вагону и убедился, что этот инвалид пуст. Он вернулся и спрыгнул на землю.

— Мимо, — сказал он. — Перейдем ко второму. Туда, где огонек светится.

Тамбур следующего вагона тоже был нараспашку. Но уже в коридор можно было попасть, только нажав на ручку двери, которая открывалась туго и с ужасающим скрипом. Гуров открыл ее и понял, что попал в человеческое жилище. Здесь пахло всеми атрибутами человеческого общежития — едой, выпивкой, табаком, нестираной одеждой и даже почему-то сеном. Вагон был плацкартный. Почти везде в нем было темно, но из третьего или четвертого отделения падал слабый луч света. Именно оттуда на шум двери высунулась лохматая голова, и пьяный грубый голос спросил:

— Кого там, на хрен, несет? Проня, что ли? Сказал, не налью — значит, не налью! Убирайся, пока я не разозлился… О! Это не Проня! А кто же это?

Теперь в коридор высунулось еще две головы. Всем было любопытно узнать, кто явился в гости вместо неведомого Гурову Прони.

— Здравствуйте, господа! — добродушно сказал Гуров, останавливаясь перед ячейкой вагона, в которой обосновались четверо крепко выпивших граждан мужского пола. — Приятного аппетита!

На столике коптила старая керосиновая лампа, стояли грязные стаканы с сивухой и полная бычков консервная банка. Валялся там еще вялый желтоватый лук, но его было так мало, что и говорить о нем не стоило. Один из мужчин, казавшийся полным стариком, небритый и морщинистый, спал в уголке в засаленной телогрейке. Трое еще держались. Лохматый мужик лет тридцати в застиранном тельнике колючим взглядом придирчиво изучал Гурова. Два его собутыльника не казались такими агрессивными. Один, в мятом коричневом костюме, похожий на уволенного за пьянство бухгалтера, с редкими волосами и вялым подбородком, даже кивнул Гурову. Другой, добродушный увалень с русым чубом и тугими плечами, напоминал передовика производства со старого плаката.

— Ну, допустим, приятного аппетита, ладно, — сказал лохматый. — Дальше-то что? Ты вообще кто такой, что-то я раньше тебя здесь не видел? Ты не из Лопатина — точно! Ты кто такой?

— Прохожий я, — сказал Гуров. — Шел мимо, смотрю, огонек. Дай, думаю, зайду.

— А незваный гость, он, знаешь, хуже татарина, — доверительно сказал лохматый. — Я откуда знаю, чего ты тут вынюхиваешь? Ты, может, легавый и мечтаешь нас всех повязать?

— Значит, так, — сказал Гуров, который догадался, что разговор по пьяному делу обещает быть долгим. — Я действительно, как ты выражаешься, легавый. Вот только вязать вас в мои планы пока не входило. А есть за что?

— Оба-на! — Лохматый ошарашенно обернулся к своим приятелям. — Вы слыхали? Менты! Мы тут сидим, закусываем, о том о сем разговариваем, можно сказать, не трогаем никого… А тут менты о-па! — Он изобразил руками не вполне приличный жест. — Два притопа, три прихлопа! Это кто же тебе на нас, мент, стукнул? Да знаю я, кто это! Я ему, суке…

— Стоп! — прикрикнул на него Гуров. — Базар прекратили. Я здесь не для того, чтобы бомжей гонять. Вы тут в вагоне одни? Больше никого нет?

Лохматый не ответил, медленно поднялся, цепляясь за поручни, и посмотрел Гурову прямо в лицо.

— Хочешь проверить? Проверяй! — отчаянно выкрикнул он. — Только ты учти — мы, может быть, люди с трудной судьбой? Может, нас жизнь заставила вот, в вагоне дальнего следования?.. Ты об этом подумал?

Он попытался схватить Гурова за грудки. Гуров отпихнул его и быстро прошел в дальний конец вагона, посвечивая фонариком. В самой дальней плацкарте он обнаружил спящую женщину неопределенного возраста и дворняжку, которая помахала Гурову хвостом. От женщины резко пахло самогоном.

Гуров потрепал собаку за ухом и вернулся к собутыльникам. Лохматый решил, видимо, сменить гнев на милость и встретил Гурова полным стаканом мутной жидкости, запахом напоминающей керосин.

— Махни, мент! — щедро распорядился он. — Нам для хорошего человека ничего не жалко!

— Если ничего, то лучше поделитесь информацией! — сказал Гуров. — Мне пить врачи запретили. А вот кто тут у вас еще проживает, меня очень интересует.

— Хочешь, чтобы я корешей заложил? — с грустью спросил лохматый. — Да ни в жисть! Я, наоборот…

В его нетрезвой голове произошел какой-то невероятный сбой, и он вдруг заорал диким голосом:

— Атас! Полундра! Тревога! Поднимайся, народ! Рвем когти!

Он боднул Гурова лохматой головой, проскочил к выходу и вылетел наружу. Его криками огласилась вся округа.

Гуров плюнул с досады, и тут вдруг похожий на разжалованного бухгалтера мужчина заискивающе сказал:

— А вы правда из органов? Вы не могли бы арестовать тут у нас одного? Через один вагончик живет. Прибился к нам и живет. Настоящий бандит, между прочим. У него и кликуха — Чума. Никому прохода не дает. Чуть что — ножик к горлу. У него и пистолет есть…

Крики на улице оборвались, и тотчас в вагон запрыгнул возбужденный Крячко.