— Спасибо, Митч.

За репортажем последовал краткий пересказ «Пятого евангелия» для тех зрителей, которые были еще не в курсе того, что ведущая назвала «inflammatory nature», «огнеопасным материалом». Тео про себя отметил, что она поставила ударение на четвертом слоге, да еще сделала из него этакий клаксонный дифтонг — «oary», что тут же вызвало в памяти их споры с Мередит, раздражавшей его привычкой говорить «interplanetoary» вместо «interplanetary» и «cemetairy» вместо «cemetery» [11] .

«Живым отсюда тебе не выйти. Так что по поводу лингвистических тонкостей можешь не заморачиваться».

Экранные новости, посвятив «Пятому евангелию» и его трагическим последствиям больше трех минут, переключились на другое бедствие — Ирак. Телеведущая передала слово корреспонденту по имени Ховард, который суровым тоном сообщил зрителям (а если иметь в виду Тео, то слушателю), что такой-то город неподалеку от Багдада стал свидетелем «одного из самых ожесточенных боев со времен окончания войны». Пошли разные статистические выкладки, но Тео был поглощен его собственной историей: он припоминал фразу, на которую сразу не обратил внимания, будучи сильно озабочен тем, как Мередит произносит слово «cemetery». Они говорили что-то о полиции и об острой нехватке информации. Иными словами, это означало: никто не имеет ни малейшего представления о том, где он и кто его захватил, а значит, шансы на внезапное освобождение равны нулю.

Телеэкран буквально излучал плохие новости. И вдруг, словно осознав, что нарушены законы, требующие развлекать аудиторию, канал решил покаяться в форме короткого сюжета о японском бизнесмене, который купил на аукционе купальный халат Джона Леннона за 350 тысяч долларов. «У нас в Японии преклоняются перед Джоном Ленноном, — пояснил бизнесмен на почти безукоризненном английском. — Этот халат буквально пропитан историей. Он был на Джоне в то утро, когда его первая жена Синтия узнала о том, что он провел ночь с Йоко. Так что халат прикасался не только к его коже, но и… кто знает, к чьей еще?» На это телеведущая, чтобы закончить заранее записанное интервью изящной виньеткой, отреагировала вопросом: «Ховард, ты не думаешь, что после 1968 года этот халат по крайней мере пару раз постирали?» И получила от своего корреспондента ожидаемый ответ: «Хотелось бы верить».

На этом новости кончились; на очереди спорт «после короткой рекламы».

Ранее Тео подался вперед, чтобы лучше слышать телевизор. Теперь он попробовал откинуться назад и пристроить голову на мягком изголовье. Но он был привязан таким образом, что сделать это ему не удалось. Внезапно его накрыла мощная волна клаустрофобии, абсолютная уверенность в том, что наступил край, и тогда он рванулся из своих пут. В какие-то две секунды он успел мысленно увидеть, как отрываются ножки кресла — дешевые, тонкие ножки, возможно, изъеденные древоточцем, — и как он вскакивает на ноги с глубоким выдохом облегчения, такой Прометей освобожденный. Прекрасное видение. Но не более того.

— В межсезонье Кэмпбелл подписал двухлетний контракт, — распинался «ящик», — который может потянуть на десять с половиной миллионов. Вероятно, он будет выходить на замену Дюку ЛаМонту, прошлогоднему игроку стартового состава, чтобы помочь «Великанам» улучшить скоростную игру, равнявшуюся 4,3 ярда за одно владение…

— Извините… — позвал он слабым голосом. — Извините…

— Чего тебе, посланец Сатаны? — рявкнул белокожий.

Тео замешкался с ответом. Он не привык к обращению «посланец Сатаны», разве что на сайте Amazon.

— Я очень хочу пить, — признался он. Сущая правда. Он охрип, даже говорить больно. — Можно воды?

— Я бы тебе не советовал, приятель.

— Почему?

— Что входит, то и выходит. Ты же не хочешь обмочиться?

Тео на секунду задумался.

— Я готов рискнуть, — просипел он. — Такое ощущение, что горло забито горячей золой.

— Плохо твое дело.

Странные типы снова заговорили между собой. Но появилась нотка напряжения, и через минуту или две араб, потеряв терпение, перешел почти на крик:

— Он должен сделать заявление, а для этого ему нужен голос! Нормальный, узнаваемый голос! А если он будет непохожим, все скажут, что это фальшивка.

Прошло еще пару минут, после чего перед лицом Тео зависла смуглая рука с банкой «Пепси».

— Открывай.

Тео разлепил губы и позволил арабу влить струйку колы в пересохший рот. Нёбо обожгло. Лучше бы дали простой воды. Может, это было частью истязаний. А может, в холостяцкой квартире просто не было чистых стаканов или чашек.

— Спасибо, — сказал Тео. Пролитая кола шипела на его заросшем подбородке и на передке рубашки. Пожар в горле поутих.

— Пожалуйста, — машинально ответил араб и исчез из виду.

Для него потянулись часы ожидания, томительного ожидания. Араб несколько раз прошел мимо него с едой и питьем для своего кореша, сидевшего сиднем перед телевизором. Это был довольно тщедушный парень в затрапезной одежде. Его кожа красиво выделялась на фоне голубой рубашки. Тео даже подумал, не сказать ли ему: «Слушайте, отличная рубашка!» или что-то в подобном роде, вдруг получится переломить ситуацию. Но сдержался, понимая, как фальшиво это прозвучит. Его похитили и привязали к креслу двое головорезов, а то и психов, планирующих его убить, а он стесняется сказать комплимент, попробовать втереться в доверие. Вместо этого он время от времени повторял «извините?» или «эй?», хотя подозревал, что именно такую безвольную тактику избирают обреченные заложники, которых ждет пуля в висок.