Сегодня должен был состояться предварительный разговор о доставке большой партии товара. Кроме того, кое-кто из встречающихся очень хотел знать, насколько успешно прошла инсценировка с подставой Крячко, насколько правдоподобно она будет выглядеть в устах обвинителя на суде.

– Вечер добрый, господа, – сказал привычную фразу ночной визитер, снимая с шеи белый шарфик.

Он возник в дверном проеме просторного зала. Его знакомый строгий силуэт заставил всех немного подобраться. Молодежь бодро поздоровалась. Один из них, тот, что сидел ближе к столу, был в безукоризненно чистом белом джемпере, в темных джинсовых брюках, имел простодушное, но волевое лицо. Второй, круглолицый, который по обыкновению иронично улыбался, был рыжим, румяным и веснушчатым, одет в охотничью безрукавку и такие же пятнистые брюки. На ногах ладно сидели начищенные берцы. На собраниях подобного рода было принято не разуваться. При каждом было оружие. В любую секунду могла произойти непредвиденная облава. И хотя последние несколько лет на них никто не охотился, бдительность в этом отношении никогда не притуплялась. Как для сотрудников правоохранительных органов, каковыми они и являлись, практические навыки у них только росли. Бойцы были в прекрасной спортивной форме, гладко выбриты, умыты и пострижены. В них даже было что-то холеное. В воздухе стоял приятный аромат мужской туалетной воды. В центре комнаты был накрыт стол.

– А где наш многоуважаемый гость? – спросил пришедший спокойным голосом. – Куда он делся?

– Устал с дороги и прилег отдохнуть. Я разбужу, – ответил хозяин квартиры, стройный лысоватый очкарик в белой рубашке восьмидесятых годов и таких же потешных брюках.

Он имел совершенно римский профиль с тонким носом и волевым подбородком и поразительно ровную спину. Его слова несколько покоробили пришедшего, но он не подал виду, что возмутился. Тем более что до него уже дошли слухи, что убийца Натальи Пискуновой оказался с жидковатыми нервами. Прежде он был совсем другим.

«Очевидно, спит на одном из диванов в соседней комнате», – подумал пришедший.

Будь спящий посторонним для него человеком, с ним можно было бы и расстаться. Но он был подельником, к тому же не раз проверенным в прошлом человеком, имеющим личную неприязнь к Крячко. А Крячко сейчас мог очень навредить предстоящей серьезной операции. Говоря на бандитском жаргоне, полковника Крячко развели как фуфела. Расчет был верным. Потому и дело срослось, как надо.

Организатор всего случившегося стоял сейчас в коридоре с демонстративно вежливым видом. Несмотря на свой совсем не юный возраст, ночной гость отличался железным равнодушием к людскому горю. Убийство девушки для него было частью процесса, она оказалась неизбежной жертвой. Поэтому он никак не мог понять, отчего так мучается сам убийца. Ну, если ты такой нежный, то не убивай. А коли убил, то как-то живи с этим. Кто виноват, что ты такой?

– Буди, Евгений Сергеевич, – громко и твердо приказал он и одернул пиджак под распахнутым плащом. Сначала на уровне груди, затем полы. – Дело такое, ночь не ночь, нельзя сейчас раскисать.

Проворно вытянув из нагрудного кармана расческу, мужчина приблизился к зеркалу и взглянул на свое отражение. Бережно закинул на затылок седеющей головы негустые волосы. Машинально почистил расческу и убрал ее обратно в карман, разгладил морщинистые щеки. У него были небольшие черные как смоль усы, серое землистое лицо с густыми бровями и крупным носом. Он прошел по коридору и заглянул в комнату.

Евгений скрылся в маленькой спальне, долго шептался там с кем-то. Наконец скрипнул диван и хриплый голос предупредил всех:

– Я иду, подождите минутку.

Встав в дверном проеме зала, мужчина сунул руки в карманы брюк, внимательно, но не придирчиво осмотрел стол, на котором были выставлены разнообразные закуски, бегло взглянул на наручные часы и нетерпеливо оглянулся.

– Мы ждем, – приветливо сказал он, затем тронулся с места и вошел в комнату, встав у стола. – Боже мой! Женька! – притворно пожурил он хозяина квартиры. – Ну зачем? У нас на все про все тридцать минут.

Застенчиво улыбаясь, Евгений пронес мимо него поднос, на котором была кастрюлька, прикрытая белым полотенцем.

– Знаю, и все-таки не спорьте, а лучше присаживайтесь, – сказал он, негромко добавив: – Ушица из осетринки.

Евгений Сергеевич все делал на высоком художественном уровне, с необыкновенным старанием и подъемом. Какая-то самолюбивая струнка двигала им. Он очень любил, когда его хвалили, испытывал радость от доброго слова, сказанного ему при посторонних, и переживал свое счастье в одиночестве, спрятавшись на кухне. Он был довольно-таки странным типом и, может быть, правильно сделал, что выбрал именно холостяцкий образ жизни. В то же время Женечка был весьма преданным человеком, необходимым звеном в их работе. Он не меньше других рисковал, и поэтому ему хорошо приплачивали обе стороны.

– Спасибо, – сказал гость, не двинувшись с места.

Ему обычно нужно было особое приглашение. Он вспомнил, что у него завтра кипа дел и что он опять не выспится, отправляясь к девяти на работу.

– Приятного аппетита, – произнес Евгений.

Он расставил по столу тарелки и исчез на кухне. Горячего он не наливал. Каждый по очереди получал половник и брал столько, сколько хотел.

– Заводной мужик, я вам скажу, – сказал ночной гость своим подручным, когда хозяин квартиры удалился за дверь, и тут же переключился на них самих: – Ну что, пацаны, все тихо, спокойно? Да? Кто будет докладывать?

– Все нормально, – ответил рыжий скучающим тоном. – Ничего подозрительного. Тишина.

– Еще бы! В час ночи-то, – гость оглянулся на дверь.

У него кончалось терпение.

Наскоро ополоснув лицо водой, в комнате появился мужчина лет сорока с полотенцем на шее. Он был лобастым, нечесаным, с огромным лошадиным лицом, обожженным тюремной жизнью. По его воспаленным красным глазам гость понял, что мужчина или несколько дней беспробудно пил, или как минимум двое суток не спал. Выглядел он довольно бойко, но его заметно пошатывало, и он буквально рухнул на стул в центре комнаты. Белая мятая футболка без рукавов была засыпана водяными брызгами. На накачанном, как у культуриста, плече, была наколота извивающаяся змея. Тяжелые руки, покрытые узлами вен, он сложил подле себя, как дубовые поленья, виновато утер глаза, зевнул, вскользь извинившись за свой вид и состояние.