Одна судьба на двоих

Аннотация

Жизнь столкнула незаконнорожденную девушку, выросшую в нищете, и пресыщенного богатством циника. Но через сколько испытаний придется пройти обоим, прежде чем они наконец поймут, что отныне у них одна судьба на двоих!..

Пролог Эта ночь в Техасе выдалась темная — хоть глаз выколи! — и бурная. Ветер дул с такой силой, что на деревьях не осталось ни одного цветочка или листика. Каттер Лорд, в своей жизни неизменно балансирующий на опасной грани, мчался с бешеной скоростью. Обычно он избегал неприятных дел. Вот и на сей раз он препоручил трудное объяснение с нежелательной невестой своего младшего брата вице-президенту компании. Мисс Роуз, однако, сумела перехитрить этого умного и энергичного человека, запугать которого было не так-то просто. Переступив порог далласской тюрьмы, откуда Лорд взял его под залог, Пол О'Коннор, потирая затекшие от наручников руки, возопил: — Придется вам, мистер Лорд, самому объясняться с мисс Роуз, иначе... — Иначе что?.. — Иначе я ухожу! Эта леди подкралась ко мне сзади с огромным цветочным горшком, ударила меня им по голове и заперла в сарай. Я уже совсем замерзал, когда явилась вызванная ею полиция. Каттер привык ездить в лимузинах с водителем или летать в своем комфортабельном личном самолете. Привык к тому, что другие люди устраняют на его пути все препятствия, когда он путешествует. А путешествует он часто. И по более отдаленным и знаменитым местам, чем Южный Техас. Но сегодня что-то все не так! Шторм, самый жестокий в Техасе за последние десять лет, всей своей силой обрушился на обледеневший черный «линкольн». Словно уступая давлению ветра, Каттер съехал со скоростного шоссе на узкую дамбу, проложенную через лагуну Мадре к островам. По радио сообщили, что в Крукстоне, штат Миннесота, температура воздуха упала до девяноста градусов [1] , что двести машин потерпели аварию на дорогах Небраски, торнадо срывает крыши в штатах Арканзас, Оклахома, Техас, а в районе Эль-Пасо погибло трое людей. 1 В Америке для измерения температуры пользуются шкалой Фаренгейта. Девяносто градусов по Фаренгейту составляют около тридцати двух по Цельсию. Опустошительный северный ветер, заставивший аэропорт Далласа закрыться, а самолет Каттера сесть на землю, ворвался во влажную теплую атмосферу южного побережья Техаса шквальными порывами с ледяным дождем и градом. Каттер Лорд, предпочитавший проводить ночи в теплой постели рядом с красивой женщиной, устал до предела гнать машину по обледеневшему шоссе. А всему виной эта особа! Особа, которая привела Каттера Лорда в такую ярость, что он лишился способности здраво рассуждать. И вот сейчас он и шторм мчатся наперегонки к острову, готовые, подобно двум рассвирепевшим гигантам, смести все препятствия на своем пути. Каттер Лорд с его резкими чертами загорелого лица, волосами цвета воронова крыла и черными глазами имел неизменный успех у женщин. Он был довольно высок — шесть футов два дюйма — и при могучем телосложении не утратил стройности. Умный и энергичный мужчина, к тому же обладавший железной волей. Его преданность семейному делу стала легендой. Друзья объясняли успехи Каттера его необычайной одаренностью и предприимчивостью. Враги считали его безжалостным. А на самом деле главным качеством Лорда было умение делать деньги. Большие деньги. Земля впереди внезапно исчезла под толстым слоем темной пены. Значит, начался прилив и вода преодолела высшую отметку. Каттеру бы повернуть назад, но он вместо этого, не мешкая ни секунды, бросил машину в лиловатые волны. Надо спешить, пока местные власти не закрыли для проезда дамбу — единственную дорогу к острову, а следовательно, к Чейенн Роуз. Он проделал довольно долгий путь, и уже ничто не может помешать ему встретиться с мисс Роуз. Стоило только вспомнить ее полуночный звонок по телефону, и Каттера охватывало беспредельное возмущение. Ей, видите ли, не понравилось, что он назвал ее авантюристкой! — Боритесь, боритесь изо всех сил! — заявила она своим низким певучим голоском. — Если я, мистер Лорд, захочу выйти замуж за вашего братишку, вам все равно меня не остановить. На то я и авантюристка! Так она швырнула ему в лицо слово, которым он же ее обругал. И расхохоталась! Над ним! — А все дело в том, мистер Лорд, что вы смотрите на все глазами испорченного человека! Каттер гневно сжал в руках телефонную трубку, хотя часть его существа как бы растворилась в этом бархатном голосе. — Да, кстати, мистер Лорд, — промурлыкала мисс Роуз, прежде чем прекратить разговор, — вашего отвратительного, тупого Пола О'Коннора я сдала полиции — он подглядывал в окно моей ванной. Вам, может, интересно узнать, что в настоящее время он находится в городской тюрьме? А я уехала из города, чтобы вы не могли помешать мне решить, хочу я или нет выйти замуж за Мартина и стать вашей сестрой. Его сестрой! К дьяволу такую сестру! Каттер бросил трубку на рычаг и приказал выяснить, где, черт бы ее побрал, она находится. Через час его люди доложили, что Мартин самолетом доставил мисс Роуз в дом на острове Лорд, где она намерена провести всю неделю. Одна, в полном одиночестве, на принадлежащем Каттеру острове, расположенном близ побережья Техаса. Замечательно! Если бы только не шторм! Но никакая стихия не удержит Каттера! Звонок Роуз лишь усилил его решимость. Он должен помешать ей. На этот раз, видно, ему придется самому делать грязную работу. «Испорченный человек»? Нет, он не испорченный человек, но он должен взять верх, чего бы это ему ни стоило. Черные волны в заливе вздымались на невероятную высоту. — До утра, хозяин, в море выходить нельзя! — орал у лодочной пристани Мигуэль, стараясь перекричать свист ветра. — Да и утром навряд ли можно будет! — Правильно! Я всю ночь гнал как бешеный сквозь ливень и град, чтобы провести ночку в баре или дешевом мотеле! Так, по-твоему? Доплыть сегодня до острова Лорд можно было только на утлой лодчонке, которую Мартин в один прекрасный день окрестил «Веселой девчонкой». «Боритесь, боритесь изо всех сил!» — стояло в ушах Каттера. Он и будет бороться изо всех своих сил, иначе этот мелодичный голос, не идущий из головы, к утру сведет его с ума. Каттер прыгнул с причала в раскачивающуюся лодку, поскользнулся и чуть было не растянулся на ее дне. — Вы сошли с ума, хозяин! — диким голосом вопил Мигуэль. — Вы ведь и лодкой не очень-то умеете управлять. Вот ваш брат Мартин... Каттер бросил на него свирепый взгляд. Лорд-старший был замечательным предпринимателем, как яхтсмен же ничем не выделялся. Но признать, что хоть в чем-то уступает своему брату-плейбою, Каттер просто не мог. Лишь когда ему удалось развязать последний узел на причальном канате и ничем не удерживаемая лодчонка завертелась под напором волн, возникли некоторые сомнения: а разумно ли было с его стороны идти на поводу своего гнева и высокомерия? Но было уже поздно. Почти тотчас же гул набегающих волн заглушил крики Мигуэля, а стена дождя заслонила береговые огни. Холодный ветер вздымал полы плаща, открывая тело струям холодного дождя, зубы стучали от холода, но Каттер, стараясь не обращать на это внимания, рулил по направлению к острову. Прошел час, как неожиданно маленький мотор на лодке кашлянул и затих. За это время она почти не отдалилась от берега — шум прибоя был все так же явственно слышен. На острове погас маяк, а без него, главное же — без мотора нечего было и мечтать о том, чтобы доплыть до острова. Что делать? Прежде всего следовало запустить мотор. Но едва Каттер нагнулся над кормой, как огромная волна окатила его с ног до головы. «Веселая девчонка» сильно накренилась на бок, Каттер потерял равновесие и рухнул за борт. Бурлящая ледяная вода мигом поглотила его, но он сумел вынырнуть на поверхность. Только он вздохнул, как следующая волна, не менее грозная, опрокинула его и потащила вниз. Он снова попытался всплыть наверх, но вместо этого наглотался соленой воды. И уже идучи вниз, ко дну, услышал переливы ее певучего голоса: «Мистер Лорд, вам все равно меня не остановить! На то я и авантюристка!» Ее смех сопровождал Каттера, когда он, ударившись о нижний буксирный канат, все глубже и глубже погружался в холодный соленый ад. Слабые лучи солнца пробили белесую пелену облаков и посеребрили успокаивающуюся воду. На голые ступни распростертого на песке мужчины набегали пенящиеся волны. Сознание еле теплилось в смертельно бледном, с посиневшими губами Каттере. В его голове непрестанно стучали слова: «Замерзаю. Хочу есть. Холодно». Ботинки и большая часть одежды остались в море, волосы, ноздри и уши забиты песком и мелкой галькой, глотать нестерпимо больно. Ног и рук он не чувствует. Где же, черт возьми, он находится? А какая, впрочем, разница? Холод такой, что хочется одного — заснуть. И навсегда. — О Боже! — донесся до него вдруг испуганный низкий голос, показавшийся ему знакомым. Голос женщины. С трудом разлепив веки, Каттер увидел перед собой перевернутый корпус «Веселой девчонки». Но не лодка привлекла его внимание: над ним возвышалась пара стройных ног, обнаженных шаловливым ветром, который взметнул вверх легкую юбку. Глаза его закрылись, а мозг автоматически выдал информацию: женщина, Чейенн Роуз. Он с трудом заставил себя вновь приоткрыть тяжелые веки. Не такой он себе ее представлял. Стройная и милая, такая же милая, как ее голос. Прелестное лицо. А в рыжих волосах — огромная белая гардения. Каттер вздрогнул всем телом — он не допустит, чтобы она ему нравилась! Да что это с ним происходит? Он бредит? Или умирает? Ему наплевать на ее красоту. И на то, что у нее такое нежное личико. Она его враг! Мисс Роуз, словно ребенок любимую игрушку, сжимала в руке сумку с ракушками. Серебристый свет, падавший на нее сзади, воспламенил длинные рыжие волосы. Было в ней что-то нездешнее, потустороннее, чарующе-ангельское... Каттеру бросилось в глаза, что склон холма за ее спиной весь покрыт желтыми одуванчиками, как если бы стояло лето. У нее были тонкие изящные черты лица и огромные зеленые глаза, каких он никогда в жизни не видел. Тонкая талия и в то же время довольно пышная грудь и округлые бедра. Сильная боль в груди заставила Каттера вскрикнуть. Испугавшись, она взвизгнула и отскочила назад. Издали внимательно вгляделась в него и улыбнулась. Он закрыл глаза. Поколебавшись не больше одной секунды, она бросилась к нему. Каттер, сохраняя последние силы, лежал без движения. — Добрый день! — произнесла она взволнованным голосом. — Не волнуйтесь! Все будет в порядке. Она его враг, к которому он должен быть беспощаден. Вместо ответа на приветствие он обхватил рукой ее стройную голень и рванул к себе. Ракушки разлетелись во все стороны, а сама мисс Роуз с истошным воплем повалилась на него. Он застонал от боли, но, превозмогая ее, перекатился на грудь и подмял девушку под себя. Прежде всего необходимо испугать ее! Но его злость тут же исчезла, и он почувствовал исходившее от нее приятное тепло. — Простите, я не хотела сделать вам больно! — испуганно проговорила она. — Простите... У Каттера закружилась голова. Уже теряя сознание, он ощутил ее мягкие груди и шелк пальцев, гладивших его по голове. Очнулся он под мягким, теплым одеялом. Рядом горел костер, разведенный девушкой из выброшенного на берег топляка, а она сама склонилась над ним: — Попытайтесь выпить горячего кофе! А потом я отведу вас в дом. Вы сможете идти — переломов у вас нет, я вас осмотрела, пока вы были в обмороке. В доме я разожгла огонь, там должно быть тепло. Стуча зубами, Каттер слабо улыбнулся, а она поднесла к его дрожащим губам пластмассовую чашку с кофе. Он покорно глотнул. — Вот и хорошо, — произнесла она мягко. — Не беспокойтесь, я вам помогу. Прежде всего надо будет снять мокрую одежду. Вернее, то, что от нее осталось. Он выпил еще кофе, потом опустошил весь термос, и по его телу разлилось блаженное тепло. Это от горячего кофе. Или от ее сияющей улыбки, превращавшей зиму в лето? Он никогда не встречал такой девушки. Она обхватила его руками и помогла сесть, но тут ее личико вдруг поплыло перед его глазами, и он снова погрузился во мрак. Последними его словами была обращенная к ней мольба: — Не бросайте меня! Каттер никогда еще не проводил столько времени в постели. Это занятие было ему ненавистно. А сейчас он целых три дня не покидал комнату, пропитавшуюся ароматом гардении и других цветов, которые приносила ухаживающая за ним мисс Роуз. И он наслаждался каждой минутой своего ничегонеделания. Она его враг... Но как радовался он, когда эта девушка своими мягкими руками поправляла его подушку или добрым голосом расспрашивала о самочувствии! Больше чем радовался. Мечтал о ней! Жаждал поскорее услышать исходивший от нее запах дикой гардении. И всякий раз, как она, распространяя вокруг себя аромат цветов, входила в комнату, неся перед собой очередной поднос с дымящейся, необыкновенно вкусной едой, пропитанной ей одной известными приправами, Каттера одолевала необъяснимая нежность к ней. Быть может, она сдабривала свои кушанья каким-то колдовским, привораживающим зельем? Раньше этот дом на взморье казался Каттеру настолько отдаленным и скучным, что его сюда и калачом было не заманить. Сейчас он желал остаться в нем навеки. Удивительно, но ему пришлась по душе эта жизнь без телефона, вдали от городов, бизнеса и цивилизации. И от непреклонных законов общества, не признававших мисс Роуз подходящей парой для Мартина. Закутавшись в одеяло, Каттер встал с постели и направился к шезлонгу, стоявшему между камином и окном, из которого как на ладони видна была мисс Роуз в белом бикини, загоравшая в солярии. Перед ней лежала раскрытая книга — из числа излюбленных женщинами детективов и любовных романов со счастливым концом, в пестрых обложках, — но, сколько он ни наблюдал, она так и не перевернула ни одной страницы. Каттер с нетерпением взглянул на часы. Два тридцать. Вскоре она, как обычно, встанет и уйдет. Но сегодня он никак не мог дождаться окончания ее солнечных ванн. Хоть бы пришла поскорее! К нему! Это снедающее душу желание смешило его самого. У них ведь ничего общего! Она читает всякий вздор. Он же предпочитает деловые и политические журналы и газеты, а если изредка и берет в руки книгу, то уж действительно добротное литературное произведение. — Почему вы ушли из колледжа? — Ну, я же рассказывала! Заболела мама, ей нужна была моя помощь. А я так мечтала о дипломе! И у него не хватило духу признаться, что он свои дипломы получил в лучших университетах Восточного побережья. Она работала поставщиком продуктов и еле сводила концы с концами. А он был мультимиллионером. Но зачем говорить об этом? Как, впрочем, и о том, что его семья все богатела из поколения в поколение. И, уж конечно, он умолчал о том, что он — Каттер Лорд, родной брат ее жениха. Она же в свою очередь не рассказывала о том, что родилась от внебрачной связи в маленьком городке Уэст-Вилле штата Техас, но в восемнадцать лет покинула его навсегда. Он и сам это знал — от частных детективов. Зато она сообщила, что обожает цветы и вообще природу в любых ее проявлениях. Наконец Чейенн встала и озабоченно взглянула на окно. Каттер жестом руки поманил ее к себе. Разгоряченная солнцем, с дразнящей улыбкой на устах, с цветами в распущенных рыжих волосах, она отворила дверь. Сердце в груди Каттера заходило ходуном. — Прошу вас, не надо, — промолвила она, встретив его взгляд. — Что — не надо? — Не надо так смотреть на меня. — Мне показалось, что я вам тоже нравлюсь. — Он поднялся и пошел ей навстречу, волоча за собой одеяло по выскобленному добела деревянному полу. — Я... Я... — В чем дело? — Я должна вам кое-что сказать. — Ну так говорите. — Фактически я обручена с другим мужчиной. — Вы его любите? — Я не уверена... — А как вы относитесь ко мне? Мне надо знать. — Его брат не хочет, чтобы мы поженились. По его мнению, я не стою Мартина. Вот я и приехала сюда, чтобы в одиночестве подумать о Мартине и нашем общем будущем. — В ее глазах мелькнула невысказанная боль. — А не для... — ...не для этого. — Одной рукой Каттер обхватил ее плечо, другой — рыжеволосую голову и крепко поцеловал Чейенн. Губы ее нерешительно раскрылись ему навстречу, но уже в следующий миг она страстно ответила. Он крепче прижал ее к груди. — Чейенн... — Нет! — Она вся напряглась и вырвалась из его рук. — Пожалуйста, прошу вас... — И резко повернувшись, распахнула дверь и выскочила из комнаты. — Проклятие! — выругался Каттер, глядя ей вслед. Прояви он настойчивость — девушка отдалась бы ему. И как бы это было удачно! Он смог бы рассказать все Мартину, напомнив, что мужчины из семьи Лордов не женятся на столь доступных женщинах. Но три дня, проведенных в обществе Чейенн, отбили у Каттера охоту вредить ей. Она была к нему так мила. Она спасла ему жизнь. Он ей многим обязан. Это несомненно. Но как велика будет его благодарность? Во всяком случае, жертвовать будущим семьи и состоянием Мартина он, безусловно, не должен. Правда, на пути этой женитьбы возникло новое препятствие: Чейенн нравится ему самому. Так почему, черт возьми, он не овладел ею? Только потом ему пришло в голову, что, возможно, его удержало подсознательное опасение, как бы Чейенн не внесла сумятицу в его холодную, строго упорядоченную жизнь. И в душу. До встречи с Чейенн Роуз Каттер и не подозревал, что у него есть душа. До сих пор он бездумно скользил по жизни. На первых порах — как многообещающий сын и преданный брат. Затем — как безжалостный магнат, уверенный, что в жизни главное не любовь, а деньги. Он женился, вскоре развелся. Но по большому счету, он всегда был один. Так сказать, предмет зависти, но не любви. А ему и нужно было, чтобы им восхищались, а не любили. До встречи с Чейенн Каттер Лорд и не замечал своего одиночества. Любитель путешествий, он жил во многих странах, останавливался в разных отелях, снимал роскошные квартиры. Приумножил и без того огромное состояние. Обладал многими женщинами, но не принадлежал целиком ни одной, а менее всего — самому себе. Он владел несколькими языками, но ни один из них не стал языком его души. Слабые не встречали у него понимания. И его не беспокоило то, что младший брат испытывает к нему не любовь, а зависть. Но вот Каттера выбросило волнами на этот остров, и в общем-то незнакомая девушка из кожи вон лезла, чтобы спасти ему жизнь. Это поколебало его циничный взгляд на жизнь и правила поведения, которыми он руководствовался. Но не до конца. Когда она осведомилась, как его зовут, он ответил: — Лион. Чейенн уже облачилась в бикини, приготовила легкую накидку и бумажный пакет с необходимыми вещами, но все никак не могла заставить себя выйти из дома в солярий: там, снаружи, где-то был Лион. Она не хотела его видеть. И не хотела, чтобы он видел ее. После вчерашнего поцелуя он явно ее избегал, и она была ему за это благодарна. Но чем дольше она его не видела, тем упорнее думала о нем. Она так желала любить Мартина! Его одного, и никого более! Почему же ее неотступно преследуют мысли о Лионе? Почему в тот день, когда она его увидела, на прибрежных дюнах распустились цветы? Всю свою жизнь Чейенн мечтала занять в обществе определенное положение, выйти замуж за человека респектабельного, чтобы жить как все достойные люди и иметь нормальную семью, какую ее сводная сестра Шэнтэл и большинство знакомых имели с колыбели. Чтобы ее уважали и любили... Но сейчас ей больше всего на свете нужен Лион! Он для нее тайна. Ей о нем неизвестно ничего. Он умеет хорошо слушать, почти ничего не рассказывая о себе. Ему есть что скрывать? Но свое желание к ней ему не удалось скрыть. Она же, едва увидев на взморье этого мужчину, замерзающего, побитого волнами и камнями, с первого же мгновения почувствовала к нему физическое влечение. Но Мартин никогда этого не узнает. В Уэст-Вилле незаконнорожденную Чейенн все дружно презирали. Напрасно старалась она избавиться от этого позорного клейма. Одноклассники за ней не ухаживали — стоило ей взглянуть поласковее на мальчика, как ему со всех сторон начинали нашептывать, что она такая же непутевая, как ее мать, Айвори Роуз. Когда же она станет женой Мартина Лорда, все проникнутся к ней почтением. Она возвратится в Уэст-Вилл, обладая более громким именем, чем фамилия законной семьи ее отца — Вест. Шэнтэл уже не сможет смотреть на нее свысока, а у самой Чейенн — жены Мартина — перестанет болеть душа из-за того, что сводная сестрица вышла замуж за Джека. Мать Шэнтэл вызволила его, совсем маленького мальчика, из испанского квартала, и с тех пор он носит фамилию Вест. Джек, которого она потеряла навсегда, перестал занимать ее воображение после того, как она познакомилась с Мартином. По-мальчишески веселый и очаровательный, он казался ей самым симпатичным из всех знакомых парней. А теперь вот все ее мысли о Лионе. Надо быть последней дурой, чтобы думать о браке с незнакомцем, которого шторм выкинул на пустой берег. Даже если при его появлении распустились цветы. Чейенн в который раз выглянула в окно. Трава, позолоченная солнцем, белый песок, дикие цветы, которым не видно конца... И никого. Вчера Лион не появлялся целый день. И Чейенн решила сбегать на часок в солярий. Уже через несколько минут она, одурманенная солнцем, впала в дремоту и не слышала его шагов. Совершенно неожиданно он вырос перед ней и загородил собою солнце — красивый, загорелый до цвета бронзы огромный самец, который, расставив ноги, склонился над Чейенн, подобно великану из волшебной сказки. Подняв голову, она взглянула прямо в его прекрасное лицо. И тут же мечты о Мартине и достойном замужестве отлетели прочь. Остался только Лион. Только этот миг и ее горячее желание. И уверенность, что они созданы друг для друга. Тем не менее, когда она встала на дрожащие ноги и он подал ей накидку, она бросилась прочь от вытянутых ей навстречу загорелых рук. Прочь от него. Он побежал за ней. Чейенн ворвалась во внутренний дворик и поспешно заперла за собой дверь, но из-за стеклянной стенки впилась в него взглядом, полным желания. — Убирайся! — шептала она, а все ее существо взывало к нему: «Возьми же меня! Скорее!» Он поднял с земли подобранную Чейенн на берегу короткую доску и, не сводя с нее жадного взора, разбил ею стеклянную перегородку. Давя ногами осколки стекла, перешагнул через порог. Она же, недвижимая как статуя, прислушивалась к тому, как буйствует кровь в ее жилах. Стояло безветрие, но какая-то могучая сила всколыхнула поверхность океана и море цветов, расстилавшееся вокруг. И внезапно распустилось множество бутонов. Она понимала — ей следует бежать от него, бороться, сопротивляться... Но когда он обхватил ее, прижал к своему горячему телу и губы его нашли ее рот, Чейенн уже была не в силах отказать ему ни в чем. Им обоим казалось, что они прежде и не жили вовсе. Разлетелись все ее мечты и амбиции, которые она питала с раннего детства, даже желание сравняться со сводной сестрой. Остался один Лион. Но кто он? Она не знает. Знает только, что, когда он срывал с нее бикини, а с себя — драные джинсы и рубашку, ей хотелось одного — принадлежать ему навсегда. Даже если он хотел от нее лишь одного — секса. Лион стал для нее всем. Она пойдет, куда он прикажет. И на столько, на сколько он захочет. Независимо от того, женится он на ней или нет. Он тоже принадлежал ей. В этот сияющий миг, когда он держал в руках и целовал Чейенн, они горели одним огнем, и все казалось простым и естественным. Только впоследствии все стало очень сложным и страшным. Не произнеся ни звука, Каттер подхватил ее на руки и отнес по лестнице в спальню. Там он распахнул настежь все двери и окна, чтобы до них доносился шум прибоя и запах соленой воды, а влажный ветер ласкал их разгоряченные голые тела. И увлек ее на кровать. Их тела немедленно слились воедино, а дальше начался древнейший ритуал любовной страсти. Они не стали терять время на подготовку. Оба были потрясены. Он — тем, что эта авантюристка с золотистым телом, с такой готовностью откликнувшаяся на его призыв, оказалась девственницей; она — тем, что боль может быть прологом к наслаждению и к познанию души другого человека. Они не разговаривали — ни тогда, ни потом. У них не было слов, да и в словах они не нуждались. Они лишь любили друг друга. Их тела то отдыхали, то сплетались в трепещущий клубок. И так до самого вечера. А затем всю ночь. После этого на остров пришла жара, какой здесь не бывало даже в разгар лета. Пчелы жужжали над чашечками дюнных цветов. Цикады трещали как ошалелые, не переставая. Мужчина и женщина лежали, впившись друг в друга, и каждый был уверен — что бы ни случилось, Чейенн Роуз никогда, никогда не сможет выйти замуж за Мартина Лорда. Глава первая Ничто не привлекает к себе такого внимания публики, как убийство известного человека. Неудивительно поэтому, что продажа с молотка имущества покойного Мартина Лорда, оказавшегося после смерти банкротом, стала гвоздем весеннего сезона в Хьюстоне, штат Техас. На аукцион, естественно, съехалась вся, абсолютно вся родня: Весты с большого ранчо Эль-Атаскадеро близ Уэст-Вилла, двоюродные братья Теодоры Вест, еще более крупные фермеры Браунинги, Джексоны, — все богатые, жадные, завистливые, разодетые в пух и прах. Помимо них — толпы любопытных, которым просто хотелось поглазеть, как самые ценные вещи Лордов одна за другой пойдут с молотка, к вящему унижению вдовы. Зал гудел от сплетен, передававшихся из уст в уста. Кто убил Мартина? Его жена? Или старший брат? Задолго до того как опутанное цепями голое тело Мартина было выброшено на берег моря, чета Лордов давала обществу обильную пищу для пересудов. Взять, к примеру, их свадьбу, состоявшуюся за семь лет до описываемых событий на ранчо Джексонов в Южном Техасе, когда вдрызг пьяный Мартин на пари заставил премированного быка Джексонов скакать через барьер, а под конец празднества появился старший брат Мартина и поцеловал невесту. И отнюдь не братским поцелуем! При виде этого объятия у гостей начали усиленно выделяться гормоны. Чейенн потеряла сознание, и злодей унес бы ее, не вмешайся тут жених с шаферами, схвативший брата за горло. Его бы убили, но Джеб и Тэд Джексоны растащили дерущихся и отвезли уже потерявшего сознание Каттера в больницу. Каттер отомстил: он захватил контроль над состоянием брата и вытеснил его из компании «Лорд энтерпрайзиз». Не будь у Мартина богатых друзей, новобрачные начали бы семейную жизнь без гроша в кармане. Еще больше толков возбудили роды Чейенн. Меньше чем через восемь месяцев она произвела на свет плотного десятифунтового малыша с черными как вороново крыло волосиками на голове. Каттер явился в родильное отделение больницы, собственническим взглядом посмотрел на мальчика, очень похожего на него, обменялся несколькими гневными словами с роженицей, едва не умершей при родах, и во всеуслышание заявил, что это его сын. Ребенок закричал, и Каттер взял его на руки. Тут Чейенн разрыдалась, Каттер попытался и ее взять на руки, но Мартин вызвал полицию, и Каттера вытолкали взашей. А уж когда Лорд-старший наотрез отказался отменить свои финансовые решения, касавшиеся Мартина, и мир между братьями не был восстановлен, сплетники в Хьюстоне напрочь лишились покоя. Атмосферу несколько разрядило то, что Каттер переехал на юг Франции, а Мартин и Чейенн Лорд в угоду горожанам разбили в городе на одолженные деньги прелестный парк и в погоне за популярностью частенько закатывали пышные приемы, на которых хозяйка дома неизменно потчевала гостей своими замечательными блюдами, приправленными какими-то особыми острыми травами. Новый повод для разговоров подала сестра Чейенн — Шэнтэл Вест, которая развелась со своим мужем Джеком Вестом и на лужайке перед домом Лордов соблазнила Мартина. Шэнтэл подлила масла в огонь, распространяя сведения о родословной Чейенн. Вскоре в Хьюстоне не осталось человека, который бы не знал, что прелестная миссис Мартин Лорд, которая умеет выращивать цветы небывалой величины и готовить своеобразные кушания с экзотическими травами, никогда не имела законного отца; а мать ее, бродяжка и колдунья, стряпала для ковбоев и спала с первым попавшимся приглянувшимся ей мужчиной. Именно Шэнтэл обратила внимание горожан на то, что после каждого приема у Лордов в Хьюстоне теплеет, а деревья расцветают не по сезону; что все гости возвращаются от Лордов взбудораженными; что супружеские пары, за давностью лет забывшие, что такое страстный секс, придя домой, всю ночь занимаются любовью. Мартин Лорд, у которого была одна цель — переплюнуть популярность своего богатого брата, — не чурался даже дурной славы. Так, например, он нимало не препятствовал своей любовнице трепать языком о скандальном прошлом его жены и о ее сверхъестественных способностях. Тем не менее ему удалось прослыть крупным земельным магнатом, занимающимся к тому же импортом и экспортом товаров. Чейенн же издала пять замечательных поваренных книг на двух языках, что не мешало недоброжелателям утверждать, что ни красота миссис Мартин Лорд, ни изысканность ее манер не могут скрыть дурной крови, текущей в ее жилах; недаром книги этой женщины стали популярны не из-за замечательных кулинарных рецептов, а благодаря тому, что блюда, по ним приготовленные, возбуждали половое влечение. Лорды жили на широкую ногу — особняк в лучшем квартале Хьюстона, ранчо в Южном Техасе, вилла в горах Акапулько. Несмотря на сплетни, жили они по-царски. До самого конца. Но умер Мартин Лорд банкротом. Даже более того. После него остались прелестная жена, сын Джереми и пять миллионов долларов долга весьма подозрительным и опасным людям по обе стороны границы. Но самым опасным для Чейенн Лорд был брат ее мужа. И сегодня, в день аукциона, она распорядилась, чтобы ему отказали во входном билете и вообще преградили доступ на торги. На свою публичную казнь Чейенн надела брючный костюм из черной кожи, облегавший ее как перчатка, и черный же кашемировый свитер. Колье и серьги из настоящих бриллиантов и изумрудов были свадебным подарком ее мужа, единственным за семь лет совместной жизни. Впрочем, ей и не нужны были подарки от него. У входа в аукционный зал она поздоровалась с друзьями и законной семьей своего покойного отца — Теодорой Вест и Шэнтэл. Хотя последние были холодны, как замороженное шампанское, Теодора выразила Чейенн сочувствие в связи с болезнью ее матери. В тот день, когда нашли труп Мартина, Айвори Роуз разбил паралич, и с тех пор она лежала дома под круглосуточным наблюдением сиделки, услуги которой с трудом оплачивала Чейенн. Сестры взглянули друг на друга. Как всегда в подобных случаях, каждая увидела в лице другой себя и с негодованием отвернулась. Чейенн хорошо помнила свое детство в Уэст-Вилле. Между богатой, холодной Теодорой Вест и любовницей ее мужа, веселой разбитной Айвори Роуз, которой было наплевать на ее репутацию беспутной женщины и к тому же колдуньи, существовало скрытое соперничество. Оно распространялось и на их дочек, подзуживаемых матерями. Каждый школьный конкурс, в котором участвовали обе девочки, превращался в сражение между ними, и, когда Чейенн выигрывала, что случалось нередко, Шэнтэл находила какой-нибудь ужасный способ расквитаться со своей противницей. Но если бы даже их матери не стояли на противоположных общественных полюсах, Шэнтэл все равно ненавидела бы Чейенн уже за то, что та существует. Ее особенно раздражало необычайное сходство между ними. Быть может, потому, что оно не позволяло ей чувствовать себя единственной в своем роде. Аукцион начался с продажи лошади Мартина, которая быстро нашла покупателя. — Продана! — воскликнул аукционист в вульгарном желтом галстуке, и все взгляды устремились на побледневшую Чейенн, уязвленную в самое сердце. А когда двое служителей стали разворачивать персидский ковер, еще недавно лежавший в ее спальне, ей показалось, что от нее отрывают кусок за куском, но она и виду не подала. Все происходящее вокруг доходило до нее словно сквозь туман. Неужели этот кошмар никогда не закончится? — Тысяча долларов — раз! — вдруг долетело до ее слуха. Всего лишь одна тысяча долларов! Чейенн, сидевшая в первом ряду между своим сыном и телохранителем, вскочила, схватила микрофон и в самых красочных выражениях рассказала, как они с мужем отыскали эту необыкновенную античную вазу. И пока она говорила, присутствующие видели — или им казалось, что они видели, — как в вазе появились и стали распускаться на глазах десятки роскошных желтых роз. Когда она передала микрофон аукционисту, предложения посыпались словно из рога изобилия, как всегда бывает в подобных случаях. А Чейенн с засверкавшими глазами села на место, делая вид, что она совершенно спокойна. Делать вид она умела. Это искусство она постигла за семь лет своего несчастливого брака, блестящего с виду, но унизительного для нее. Однако после смерти Мартина, точнее, за полгода до нее, когда раздался первый угрожающий звонок по телефону, изображать спокойствие стало труднее. В тот день магнолия начала терять свои листья. Полностью она обнажилась в день гибели Мартина. Первый лист пролетел мимо окна, когда Мартин изменившимся, каким-то испуганным голосом говорил по телефону. Трубку он положил в самом мрачном расположении духа. — Пожалуйста, Мартин, расскажи, что происходит, — взмолилась Чейенн, заметив второй лист, пролетающий мимо окна. — Не твое это дело, черт побери! — холодно и решительно отозвался он. Листья градом посыпались с магнолии. — Но ты же мой муж! — В самом деле? — Он приблизился к ней и с видом собственника поднял ее лицо за подбородок. — В каком это смысле? Я никогда не считал себя твоим мужем, да и ты, полагаю, тоже. — Почему в таком случае ты не даешь мне развода? — Потому что ты единственное мое достояние, вызывающее у моего братца зависть. Ну и, разумеется, наш гениальный сын. — Не называй его так! — Ты, дорогая, видно, забыла о нашем договоре? В ее памяти всплыла фраза, когда-то произнесенная Мартином: «Мы оба его ненавидим. И единственная возможность расквитаться с ним — пожениться». — Нет, не забыла. И не забуду никогда! Но она не испытывала ненависти к Каттеру. Просто тогда ею овладели растерянность и страх. Ради сына Джереми она пожертвовала мечтами о взаимной любви и понимании и пошла на компромисс. — Вот и хорошо, дорогая. — Он даже улыбнулся ей, что в отсутствие посторонних бывало с ним весьма редко. — Отдохни. Пойди в сад, нарви цветов, поиграй с Джереми или пусть он тебе почитает. А я привезу сюда Курта, оберегать тебя и Джереми. С ним ты будешь в безопасности. Курта, одного из главных охранников в фирме Мартина, Чейенн недолюбливала. Стоило ей вспомнить грубое лицо со сломанным носом и злыми глазами, огромную голову, из-за отсутствия шеи словно сросшуюся с туловищем, как красные розы вяли, комары вырастали до размеров пчел, а котята переставали мяукать. — Я его боюсь. — Напрасно. Он хороший парень. — Ради Бога, Мартин, что происходит? — К чему тебе знать? — Схватив кейс и газету, он выскочил из дома. Они никогда не были мужем и женой по-настоящему. Она всегда оставалась его пленницей, заложницей в психологической войне против старшего брата. Чейенн спала с Каттером и родила от него ребенка, и Мартин ненавидел ее за это, но в сто раз больше он ненавидел жену за то, что из-за нее лишился права распоряжаться состоянием. И все его трудности возникли из-за стремления доказать, что он богат не меньше, чем Каттер. Роскошный образ жизни, который они вели, оплачивался чужими деньгами. Но всякий долг рано или поздно приходится отдавать. Внезапная смерть Мартина освободила Чейенн, но ведь какой ужасной ценой! Потрясенная зверским убийством мужа, она и себя чувствовала в опасности. Да и Джереми, привязавшийся к Мартину несмотря на его отчужденность и раздражительность, был в большой печали. Сразу после похорон Мартина начались звонки: жизни мальчика стали угрожать. — Тебе хорошо известно, чего я хочу. Если не выплатишь, следующим будет Джереми, — сообщил ей бесстрастный голос. — Но у меня нет пяти миллионов! — вскричала Чейенн. — А ты, красотка, к тому же еще и страстная! — пробормотал голос. — Это мне по вкусу. Хорошо бы нам встретиться! — Никогда! — Очень скоро. О Боже правый! В какую беду вовлек их Мартин? Что же ей теперь делать? Бежать отсюда, как много лет назад она бежала из Уэст-Вилла? И хорошо бы, но куда бежать и как, когда ее допрашивает полиция и донимают кредиторы! К тому же имя ее так вываляно в грязи, что вряд ли она может рассчитывать на какую-либо работу. Да и работая не разгибая спины она никогда, никогда не расплатится с долгами! А всему виной Каттер Лорд! Не используй он ее, как использовал десятки других женщин, она бы не вышла замуж за Мартина. Оскорбленная им и напуганная, она совершила тогда ужасную ошибку. А Мартин не стал бы жить не по средствам, если бы не желание быть не хуже Каттера. Как бы ей хотелось проклясть Каттера! С самого начала он вел себя подло. Не зная, что такое любовь, соблазнил ее и бросил. А узнав, что она в положении и выходит замуж за Мартина, пришел в ярость! Он мог бы помочь брату хотя бы ради Джереми. Но нет, Каттер решил строго придерживаться отцовского завещания — не давать Мартину распоряжаться деньгами до тридцатипятилетнего возраста. И Чейенн как-то сама отправилась к Каттеру — попенять, что он ограбил брата. Каттер вынул из ее волос огромную розу, понюхал и произнес: — Ну нет, Чейенн, это Мартин ограбил меня. И ты была его пособницей. Впрочем, я готов ему помочь. На определенных условиях. Если ты попросишь меня как следует. — И он нагло обнял ее. Видит Бог, Чейенн хотела его полюбить. Ему же она была нужна лишь для удовлетворения его мужской похоти... Аукционист продолжал выкрикивать цены. Час спустя Джереми выронил книгу, которую читал, и задремал, а открыв глаза, плачущим тоном попросился домой, спать. Чейенн поцеловала сына в лоб и велела Курту, которого так и не посмела уволить, отвезти мальчика. Холодный взгляд Курта, взявшего ребенка за руку, как всегда был ей неприятен. Она почувствовала, что наступила зимняя пора и в ее саду замерзли и погибли все листики, цветочки и даже корни растений. Но сама она осталась: ей дали понять, что одно ее присутствие значительно повышает цены, предлагаемые за ее имущество. Шел час за часом, отвратительные торги продолжались, а она все сидела, прямая как доска, на позолоченном стуле с жесткой спинкой. К перерыву Чейенн от усталости не могла даже говорить. Джексоны отвели ее в укромный уголок буфета и великодушно оставили в одиночестве. Но оно длилось недолго. Перед ней внезапно вырос Каттер Лорд. Глава вторая Или просто вино ударило ему в голову? Возможно. Так или иначе, Каттер Лорд не привык к чувству неуверенности, охватившему его при виде Чейенн, вошедшей в буфет, где он скрывался вот уже более часа. Столько лет миновало, а она все так же его волнует. Надо встать и пойти ей навстречу. Вместо этого он лишь отодвинулся вместе со стулом в тень. Такая растерянность овладевала им дважды за всю жизнь: первый раз на острове, перед рассветом, когда он понял, что влюбился в Чейенн, а второй — в родильном отделении, когда, взяв на руки своего новорожденного сына, взглянул на нее с такой болью и яростью, что она разрыдалась. Нахлынули счастливые воспоминания о той ночи на острове. Проснувшись еще до зари и увидев рядом ее обнаженную, он почувствовал прилив небывалой нежности. И почему он решил, что она ни одному из Лордов не пара? Она — единственная женщина, которую он хотел бы видеть рядом с собой. Как он заблуждался, полагая, что между мужчиной и женщиной, любящими друг друга, могут стоять деньги! В то утро они беседовали так, словно были знакомы всю жизнь. Она рассказала ему о детстве, прошедшем в маленьком техасском городке, об отце, не желавшем ее признавать, о красивой, но непутевой матери, прослывшей ведьмой, о сводной сестре, которая ее ненавидела и хотела во всем перещеголять. Он тоже раскрыл ей свою одинокую душу и поведал о всех важнейших событиях своей биографии, но кто он, так и не сказал. Наскоро позавтракав апельсиновым соком и печеньем с молоком, они вернулись в постель и снова предались любви. Уже тогда он ясно сознавал, что по уши влюблен в Чейенн. Она же воспользовалась этой любовью, чтобы уничтожить его. Сейчас настал его черед. Обычно Чейенн не пила, но сегодня ощутила потребность в алкоголе. Заказав себе порцию шотландского виски, она услышала за спиной мягкий баритон Каттера: — Мне двойную порцию, пожалуйста. Она перестала улыбаться. Зеленые глаза превратились в льдинки. За прегрешения всегда приходится расплачиваться. Дьявол не преминет потребовать свою долю. Но надо же было дьяволу появиться в самую трудную минуту ее жизни! У Чейенн на миг перехватило дыхание. Она обернулась. Дьявол стоял позади и вертел в руках розу. А тогда, при их последней встрече, у нее был один цветок. Каттер преподнес ей розу, не отводя от ее глаз твердого взора, в котором она прочла не любовь, нет, а такое же страстное желание, как в тот день, когда она умоляла спасти Мартина. — Конечно. Я буду рад помочь, — пробормотал он тогда сладчайшим тоном. — Но за вознаграждение. Если ты попросишь меня поласковее. Он расстегнул пуговицы ее блузки и коснулся груди. Она повернулась, чтобы убежать, но он схватил ее, прижал к стене своим длинным мускулистым телом, пока у Чейенн от его близости не перехватило дыхание. Лишь когда она раскрыла рот навстречу его поцелую, он рассмеялся и выпустил ее из рук. Сейчас она ненавидела его всеми фибрами свой души. Никогда, никогда не простит она Каттеру той выходки! — Моя дорогая невестка поранила пальчик! — замурлыкал он, заметив, что она укололась о шип, схватил ее палец и прижал к губам. — Ты красивее этой розы. Ты стала еще лучше, чем была когда-то. Сердце Чейенн забилось с бешеной скоростью. Она сделала шаг в сторону, но он преградил ей путь. — Зачем же так! — лениво улыбнулся Каттер. — Я ведь та собака, которая лает, но не кусает. Если бы он был так безобиден! Никогда этот мужчина не любил ни одно человеческое существо. Женщины интересовали его лишь как объект секса. Каждого, кто становился ему поперек пути, он готов был безжалостно растоптать. Особенно своего брата. За семь лет Каттер немного изменился — лицо его осунулось, стало тверже, — но он по-прежнему был невероятно красив. И от него исходил магнетизм мужской силы, от которого у Чейенн дух захватывало. — Как ты сюда попал? Я ведь распорядилась, чтобы тебя не пускали. — Ты забыла, дорогая, что я люблю приказывать женщинам, а не подчиняться им. — Ты... ты... — Достаточно оскорбительное ругательство никак не приходило ей в голову. — Ты ублюдок! — выпалила она наконец. — Вот уж нет, дорогая! — И его широкая разбойничья улыбка стала еще шире, напоминая, как показалось Чейенн, о ее собственном сомнительном происхождении. Пока он заказывал напитки, в памяти Чейенн ожили картины ее проклятого детства. ...Ее первый день в школе. Дети набросились на нее с криками «Мексиканка! Мексиканка!» — в таком застиранном тряпье явилась она на занятия. Правда, у них получалось что-то вроде «мексин». — Ее мать — колдунья, — подзадорила их Шэнтэл. Вся в слезах, Чейенн опустила голову, уперев взгляд в сухую растрескавшуюся землю, покрытую тонкой розовой пылью, вмиг облепившей ее коричневые туфли. Она и не заметила, как высокий черноволосый мальчик растолкал соучеников и приблизился к ней. Это был Джек Вест, ставший ее первым товарищем и другом, а впоследствии и первой ее любовью. — Оставьте ее! — велел он. — Пошел вон! — завопила Шэнтэл. Джеку, полукровке, в жилах которого текла мексиканская кровь и происхождение которого было еще более сомнительным, чем у Чейенн, трудно было отстаивать свое место в Уэст-Вилле. Он с силой потянул Шэнтэл за рыжие косы. — Молчи, дрянь! Ты просто злишься, потому что она твоя сестра. — Она вовсе не сестра мне! Я ее ненавижу! И тебя тоже! Ты, как и она, испанский выродок! — Неправда! Она похожа на твоего отца. Да и на тебя, как две капли воды! Потому ты ее и ненавидишь... Бармен принес заказанные напитки, и Каттер сунул хрустальный стакан с виски в дрожащую руку Чейенн. — Твое здоровье, Чейенн! Ты прошла длинный путь после Уэст-Вилла и нашей встречи на моем острове! Но сегодня твой самый блистательный прием! Он мне нравится даже больше, чем твоя свадьба, хотя я еще не успел тебя поцеловать. Помнишь? Как же, как же, еще бы не помнить! Тогда от его яростного поцелуя сердце ее едва не разорвалось, от радости и надежды она потеряла сознание, а придя в себя, обнаружила, что Каттера рядом нет, а Мартин спрашивает, нет, требует, не желает ли она уйти вместе с ним. Что ей оставалось делать? — Тебе не следовало являться сюда, — сказала она твердо. — Я волновался за тебя. И пришел предложить свои услуги. — Как бы не так! Ты пришел насладиться моим позором. Кстати, где ты взял билет? — Шэнтэл достала. — Могла бы и сама догадаться, — усмехнулась Чейенн. — Она всегда старается подложить мне свинью, как ты — Мартину. — Ты в самом деле так думаешь? — нахмурился Каттер. — Чего ты, собственно, хочешь? — Многого. Но прежде всего — твое тело и твою душу. И еще я хочу сына. Готов заплатить любую цену. Заплатить? Это слово резануло ее слух. Она не сомневалась, что он искренне хочет Джереми. Но ее?.. — Я прошу тебя, Чейенн, выйти за меня замуж, — тихо произнес он. — Я не вынесу еще одного замужества без любви. — Давай попробуем! — Нет! Ты отказался помочь мне и Мартину, когда... — Я недооценил, в каком трудном положении оказался Мартин. К тому же был страшно зол на тебя. Согласен, в тот день я вел себя гадко... Извини. — Мартина не стало, а ты извиняешься! Насколько я себе представляю, это ты убил его! Кровь отхлынула от щек Каттера, лицо его покрылось восковой бледностью. Он схватил ее руку. — Ты, такая нежная и сексуальная, пришла тогда просить за Мартина. И я не сдержался. Но я не убивал. И на ночь убийства у меня есть алиби. А у тебя? — Женщина, которая скажет, что провела с тобой ту ночь, будет утверждать все что угодно, лишь бы ты был доволен. — Да, во всяком случае, большинство женщин, с которыми я встречался. Но ты — исключение. Ты — мать моего сына. И все же, поверь, Мартина я не убивал! Джереми — вот главная причина! Сначала она была не ровня Лордам, поэтому Каттер соблазнил ее, чтобы разлучить с Мартином. А сейчас ему нужен только Джереми. — Да, я не веду монашеский образ жизни, — продолжал он. — А как могло быть иначе, если ты вышла замуж? — Ты сам был виноват в том, что я пошла за Мартина... — Она прервала себя на полуслове. Он с напряжением вгляделся в нее. — Продолжай! Она молчала. — Да, я чувствовал себя очень одиноким, — произнес он наконец. — Я же мужчина, черт возьми! Но если ты примешь мое предложение, поверь, я не стану осложнять нашу жизнь встречами с другими женщинами. Даю тебе слово. И что бы тебе ни говорила Шэнтэл, поверь, между нами ничего не было. Я лишь дважды пригласил ее на обед. Чтобы расспросить о Мартине и о тебе. Мне хотелось знать о твоей жизни до замужества. — Как мог ты обратиться к Шэнтэл? — А как ты могла выйти замуж за моего брата и целых семь лет прятать от меня сына? Чтобы выжить, подумала она. Чтобы у Джереми не было такого несчастливого детства, как у меня. — Разве это моя вина? — сказала она вслух. — Но ты хочешь мне отомстить! Сделать мне больно, унизить меня... — Я хочу Джереми, — заявил он с ожесточившимся лицом. — А ты как бы приложение к нему. — Каттер, — попыталась Чейенн пробиться до его сознания, — меньше всего мне сейчас хочется снова вступать в вынужденный брак. Я мечтаю об одном — быть независимой, расплатиться с кредиторами Мартина и бежать отсюда. — У тебя нет денег. У меня они есть. Мне казалось, ты стремишься выйти замуж за богатого человека. — Я хочу жить одна. И принадлежать только себе. — Все намного сложнее, чем тебе представляется. Убийца Мартина — злодей каких мало! Если он не получит своих денег, то непременно выследит и убьет тебя. — (Она, в ужасе онемев, глядела на него, не опуская глаз.) — Своей жизнью ты, может, и не дорожишь, но подумай о Джереми! — Ты ведешь нечестную игру, Каттер, — выдавила Чейенн. — Поверь, я не могу мухлевать, когда ставка в игре — жизнь моего ребенка. И твоя. Что бы он ни говорил — на нее ему наплевать! Ему нужен только сын. К глазам Чейенн подступили слезы. Положение ее ужасно: муж убит, мать при смерти, сын в смертельной опасности. — Когда же этот кошмар кончится? — прошептала она в отчаянии. — Он только начинается, Чейенн. Для нас обоих. — Не говори так! — Говорю я или молчу — разницы никакой. Ты, Чейенн, в глубокой яме. И я искренне хочу помочь тебе выбраться из нее. Он нежно коснулся пальцами ее лица, стараясь повернуть его к себе. Почувствовав нечто вроде блаженства, она моментально насторожилась: так легко, поддавшись обаянию этого мужчины, понадеяться получить от него то, чего он дать не может! — Принять твои условия — все равно что продать душу дьяволу! — выпалила она. — Ах, вот как! — Каттер помрачнел. — Если ты меня ненавидишь... Почему сейчас хочешь... — Я опознал труп Мартина в морге. Припоминаешь? И видел, что они с ним сделали. Не секрет, что я всегда хотел спать с тобой. Но из-за Джереми я готов на тебе жениться. И защищать вас обоих. Но как забыть, что Каттер бросил ее в самую трудную минуту жизни? А после этого неизменно старался публично унизить или оскорбить. — А кто же защитит меня от тебя? — ледяным тоном спросила она. Аукционист вышел на помост и стукнул молотком. Знакомые позвали Чейенн в зал. — Мне надо идти, — прошептала Чейенн. — Подожди! Мы еще не договорили. — О нет! Наш разговор закончен! — Чейенн вскочила так стремительно, что роза выпала из ее волос, и она остановилась, чтобы растоптать ее каблуком. Их взгляды встретились. В его глазах стоял гнев, в ее — страх. — И не приближайся ко мне, Каттер Лорд! И к Джереми тоже. Ты последний человек на земле, за которого я бы хотела выйти замуж. Джереми ты нужен не больше, чем мне. Не приходи со своими гнусными предложениями. Ты изувечишь его жизнь так же, как изувечил мою. — Когда успокоишься, позвони мне в отель «Уорвик». — Никогда и ни за что! — Дорогая, я же тебе сказал: у тебя нет выбора. Со слезами на глазах она повернулась и выбежала. Каттер смотрел вслед удалявшейся фигурке Чейенн со смешанным чувством злости, уязвленной гордости и безграничного отчаяния. Она все время убегает от него. Отвергает все его предложения. Он никогда не преследовал женщин, которые его не желали. Кроме Чейенн Роуз... Его она обвела вокруг пальца. Он привык к обществу культурных женщин, посещавших лучшие учебные заведения страны, читавших настоящую литературу, а не триллеры в пестрых обложках с обязательным счастливым концом. Женщин его класса и воспитания, с безупречной репутацией, не омраченной ни малейшим скандалом. Ему с ними было нетрудно поладить. Иное дело Чейенн. Существо неповторимого обаяния. Бездна вкуса. Правда, она никогда не чувствовала себя с богачами на равных. Может, это и выделяет ее? Ему всегда казалось, что под внешним блеском Чейенн скрывается ранимость. Общение с ней сулит беспокойство, даже так: Беспокойство! Он всегда это чувствовал. Зато в постели ей нет равных. После развода у него и в мыслях не было жениться вторично. Но Чейенн все перевернула с ног на голову. Шэнтэл однажды рассказала Каттеру, что мать Чейенн со всеми ее причудами прослыла ведьмой. Они с дочкой жили в доме-развалюхе на краю пустынного болота, но в их саду цвели тропические растения. Так, может, Чейенн приворожила его каким-нибудь зельем? С напускным спокойствием Каттер заказал еще одну порцию виски. Но покоя не было в его душе. Несколько причин заставили Каттера посетить этот аукцион. Но главное — желание приобрести вещи Чейенн и вернуть их ей. Всякий раз, как она вставала и подробно излагала историю приобретения того или иного предмета, чтобы повысить его стоимость, ему бы следовало испытывать досаду. Но стоило ему услышать ее грудной бархатный голос — и сердце его сжималось от непрошеной нежности. Видит Бог, он всеми силами старался забыть Чейенн Роуз. Но, когда она произвела на свет ребенка — его ребенка! — и выдала его за сына Мартина, терпение Каттера лопнуло. Он долго, со страшной тоской любовался Джереми сквозь стекло родильного отделения, решая про себя, что никогда не простит ее. И причинит ей такую же боль, какую она причинила ему. Затем он взял Джереми на руки, младенец заплакал, и с того момента тоска по сыну и по Чейенн охватила его с новой силой. Но годы шли. Чейенн оставалась с Мартином, и мальчик рос, не зная настоящего отца. Каттер переселился в Европу, умножал состояние, крутил романы с самыми красивыми женщинами европейского континента. Многие завидовали ему, но его не покидало чувство одиночества, какое он испытывал в родительском доме, раздираемом ссорами, и в бездушных казенных интернатах. В глубине души он мечтал о настоящей семье и своем уютном доме. И все же, решил Каттер, семейное счастье не для него, и с головой ушел в дела. Но за все эти семь лет не было ни одной ночи, чтобы он не вспомнил о Чейенн и Джереми и не позавидовал своему брату. Теперь Чейенн хочет запросить как можно больше, заставить его раскошелиться за то, что он желает получить. Пора наконец ему доказать, что он тоже умеет торговаться. Пусть Айвори Роуз сейчас на смертном одре, но всем хорошо известно, какого рода женщиной она была в молодости. Дочка пошла в мать. Своим поведением Чейенн доказала, что ее можно купить. Остается лишь продемонстрировать это перед всем обществом. И прежде всего установить ее нынешнюю рыночную цену. Когда Каттер пришел в своих размышлениях к этому выводу, в аукционном зале выставили на продажу веджвудский фарфоровый сервиз. Чейенн взяла микрофон, но едва открыла рот, чтобы рассказать, во сколько обошлись Мартину эти проклятые чашки, как заметила, что многие из присутствующих, позевывая, поднимаются со своих мест. Аукцион начал надоедать. И вот тут-то из глубины зала раздался пьяный голос Каттера: — За миссис Мартин Лорд лично, без единой чашечки с розочкой, предлагаю один миллион долларов наличными. Все заерзали на стульях. По толпе пробежал шепот. На Каттера уставились десятки любопытных глаз. Но пьяный Каттер видел лишь Чейенн, зеленые глаза которой расширились от обиды. Поделом ей! Почему ее образ неотрывно преследует его? Даже в Европе! Почему именно эта женщина наделена сверхъестественной силой привораживать его, а потом унижать? Каттер опрокинул стул на своем пути и бросился к Чейенн. Не отрывая глаз от его лица, она что-то прошептала на ухо аукционисту и отошла от него. — Это невозможно, сэр, — сказал аукционист, делая знаки кому-то за спиной Каттера. — Два миллиона долларов! На глазах Чейенн блеснули слезы. — Сэр, здесь респектабельное заведение, а не бордель. — Три миллиона! — взревел Каттер. Чейенн, потрясенная, спрыгнула с возвышения и побежала. Каттер — за ней. — Чейенн! — кричал он. — Подожди. Она бросила на него последний взгляд и выскочила за дверь, с такой силой захлопнув ее за собой, что чашки Веджвуда пришли в движение и задребезжали. — Продано джентльмену за три миллиона долларов, — стукнул молотком аукционист. — Как прикажете — доставить сервиз вам на дом или сами увезете его? Загорелой рукой Каттер смахнул все восемь фарфоровых приборов на пол. В зале воцарилась мертвая тишина. — Вывести его! — приказал охранник. Полицейские окружили Каттера, но он их словно бы и не замечал. Перед его глазами стояло бледное лицо Чейенн со страдальческими глазами. По ее щекам текли слезы. Его затея — унизить и оскорбить ее перед всей публикой — удалась как нельзя лучше. Но удовольствия он не получил. Он вел себя непозволительно. Опять нахлынуло чувство одиночества, но теперь к нему добавились сожаление о содеянном и отвращение к себе. Пьяный дурак, что он наделал?! Зачем? Неужели он не понимал, что ее боль — его боль? Глава третья Стирая слезы с горящих от стыда щек, Чейенн въехала на аллею, окаймленную самыми высокими в городе дубами и магнолиями. Дом окружали бесконечные зеленые лужайки и розовые азалии, достигавшие здесь такой невероятной вышины, что на их фоне даже большой особняк Лордов казался крошечным. Каттер вел себя с присущим ему цинизмом и лишний раз доказал, что не способен любить. Он презирает ее больше, чем жители Уэст-Вилла в пору ее детства. И он не отстанет, пока не получит желаемого. Он искренне считает ее женщиной самого низкого пошиба, способной отдаться за деньги. А какое жестокое и мрачное лицо было у него, когда он оскорблял ее перед всей публикой! Она смахнула слезу. На острове, когда Каттер разбил стекло и овладел ею, он тоже проявил твердость характера, но ведь тогда он любил ее. И она его. Чейенн выносила под сердцем его ребенка, он же бросил ее, и ей поневоле пришлось выйти замуж за нелюбимого. Он отец Джереми. Сейчас он желает воссоединиться с ней ради ребенка. Да и она... Нет! Боже упаси! После всего того, что было! Каттер — холодный, бездушный человек! Ее мать, женщина довольно свободного поведения, презираемая обществом, ни разу, ни разу за всю свою жизнь не легла в постель с мужчиной, который ей не нравился. Нет, нет, Каттера следует гнать от себя! Но ведь она боится его не меньше, чем боялся брата Мартин. Именно сочувствие и толкнуло ее к младшему Лорду: находясь в Италии, в Сорренто, она захотела сфотографировать глицинию и попросила стоявшего под ней Мартина посторониться; он согласился на том условии, что она с ним выпьет. В беседе он страстно жаловался на своего ненавистного брата, и именно тогда Чейенн прониклась к нему сочувствием. Каттер оказался даже хуже, чем его описывал Мартин. «Лион» понравился ей с первого взгляда, тем более что при его появлении на острове расцвели одуванчики. Но это был ложный знак. Каттер прибыл с одной целью — расстроить их брак с Мартином. Узнав, что она в положении, Мартин воспользовался этим для того, чтобы шантажировать брата. Она же вышла замуж за Мартина с одной целью: спасти будущего ребенка от безотцовщины и иметь возможность дать ему фамилию Лорд. Брак по необходимости оказался трагической ошибкой. Чейенн приближалась к темному дому, и новые опасения вытеснили из ее головы мрачные мысли о Каттере. Дом был погружен во мрак. Луна освещала большую магнолию. Чейенн вздрогнула: все ее листья опали и лежали теперь плотным ковром на траве. Сразу пришел на память другой вечер, несколько месяцев назад, когда вот так же магнолия вдруг сбросила с себя всю листву; два хьюстонских детектива с каменными лицами постучали в ее дверь и сообщили: «Миссис Лорд, мы, кажется, нашли вашего мужа». Обычно в особняке ярко горели огни — как внутри, так и снаружи. После гибели Мартина Чейенн следила за этим не менее придирчиво, чем за включением сигнализации охраны. Входная дверь была распахнута настежь, сигнализация отключена. — Джереми! — прошептала Чейенн, вглядываясь в сумрак дома. — Джереми! Джереми! — закричала она уже отчаянным голосом. Имя мальчика эхом отозвалось в почти пустых комнатах с высокими потолками и мраморными полами. Чейенн вступила в темный холл, и под ее ногами захрустело стекло. Громко вскрикнув, она нащупала в темноте выключатель и зажгла свет. На миг показалось, что она попала в чужой дом. Пол был усеян осколками хрустальной вазы, рядом, в луже воды, валялись красные розы. Единственный оставшийся в доме драгоценный ковер был сдвинут с места и забрызган кровью. Здесь явно происходила борьба. На мраморном столике времен Людовика XV лежала смятая записка, также с пятнами крови. Чейенн расправила ее, разгладила и прочла текст, составленный из заглавных букв, вырезанных из газеты. Он гласил: «5 000 000 долларов. Без полиции». — Джереми! — Из груди Чейенн вырвался истошный крик. — Джереми! Курт! Миссис Перкинс! Где они все? Из подвала донесся какой-то еле слышный звук, и Чейенн помчалась к зиявшей чернотой двери, выходившей в кухню. — Мяу-у-у! Чейенн перевела дух. Это всего-навсего Пантера, черная сибирская кошка Джереми, которая, прижав уши к голове, глядит на нее подозрительными желтыми глазами. Чейенн включила подвальное освещение. У подножия лестницы лежали Курт и миссис Перкинс со связанными руками и ногами и заклеенными изоляционной лентой ртами. Чейенн сбежала вниз по лестнице, сорвала ленту и развязала своих слуг. К счастью, они дышали. — Джереми! Где Джереми? Она пошлепала морщинистую щеку миссис Перкинс, потрясла могучие плечи Курта. Никакой реакции. Два обмякших тела с полуоткрытыми ртами не подавали ни малейших признаков жизни. Она займется ими позднее. Сейчас главное — найти Джереми. Словно насмерть перепуганный ребенок, Чейенн, не переставая звать Джереми, пробежала через большую кухню, миновала длинный полутемный коридор, взлетела по мраморной лестнице на второй этаж и промчалась по всем его комнатам, в каждой зажигая свет и выкликая имя сына. Как будто свет и звук его имени могли изгнать страх из ее сердца!.. Последняя спальня принадлежала Джереми. Вещи из нее не были выставлены на продажу, так что она сохранила свой обычный вид. Если не считать следов ожесточенной схватки. Подушки валялись по всему ковру вперемешку с игрушками и книгами. На сбитых простынях виднелась кровь. С трудом передвигая ноги, ставшие вдруг деревянными, Чейенн приблизилась к кровати, опустилась на пол и, прислонившись к матрацу спиной, собрала кусочки любимого плюшевого мишки сына, Винни-Пуха, которого мальчик до сих пор брал к себе в постель. Державшаяся на ниточке голова оторвалась и покатилась на пол, а из туловища во все стороны разлетелась набивка. Как листья с магнолии. Чейенн рыдала во весь голос, истерически вскрикивая. И тут оглушительно зазвонил телефон. Прижимая разодранного мишку к груди, она подползла к аппарату. — Долго шляешься, сука! Слава тебе Господи! Не тот отвратительный скрипучий голос, что спрашивал Мартина! — Где Джереми? — спросила она сквозь рыдания. — Скажи маме «здрастье», О'Джерри! — Ма-а-мочка! — Ее храбрый сынишка, не по летам разумный, всхлипывал так, что она с трудом разбирала слова. — Я пытался влезть на магнолию, но у него большой нож. И он меня порезал. Ма-а-мочка! — Мой черед, О'Джерри. Миссис Лорд, никакой полиции. Иначе — никакого Джерри! Из трубки доносился плачущий голос Джереми. — Только посмейте его обидеть! Только посмейте! — Это зависит от тебя. Дальше последовали указания, что надо сделать, и угрозы. — Ма-а-мочка! Раздались короткие гудки, Чейенн зашлась в рыданиях. Злодей требовал пять миллионов долларов. С таким же успехом он мог потребовать луну или солнце с неба. У нее не было пяти миллионов. А у кого они есть? Никогда она не чувствовала себя столь беспомощной и одинокой. Каттер Лорд! — пришло ей в голову. Она подошла к окну. Ветер стих, и единственный огромный цветок на верхушке магнолии распустился у нее на глазах. Знак свыше! Чейенн подняла телефонную трубку. Глава четвертая Когда Каттер, продолжавший распинать себя за содеянное, ворвался в свой роскошный номер в отеле «Уорвик», его встретил телефонный звонок. В руках Каттер держал чашечку из веджвудского фарфора — единственное, что уцелело из сервиза, за который ему пришлось выложить фантастическую сумму. Она любит цветы — и все пять комнат номера были обставлены серебряными вазами с желтыми тюльпанами. Два балкона также украшены геранью в горшках. Апартаменты Каттера были напичканы всем необходимым для свидания с женщиной: бутылками шампанского и виски, кассетами с романтической музыкой, флаконами с благовониями для ванн, даже книжками в ярких обложках для дам с сомнительным литературным вкусом. На кровати в главной спальне лежал прозрачный черный пеньюар. Почему-то Каттеру казалось, что сегодня Чейенн будет его гостьей. Но после его выходки об этом не могло быть и речи. Он снова просчитался. В его памяти всплыл день, когда она пришла просить его помочь Мартину. Без намека на косметику, в простом закрытом костюме, чтобы не возбуждать его. Тем не менее он воспламенился как никогда. Ему сразу же вспомнилась Чейенн на острове, их ночи и разговоры, и мысль о том, что все эти семь лет она принадлежала Мартину, вызвала у него такой бешеный приступ ревности, что он расстегнул пуговицы ее жакета и, касаясь пальцами ее тела, сказал, что согласен помочь. Но за плату. Вырвавшись, она ответила, чуть не плача: — Этому не бывать! Никогда! Я не продаюсь. Не поэтому я вышла замуж за твоего брата. И не поэтому пришла к тебе. Телефон продолжал звонить. Каттер устал. Слишком устал, чтобы продолжать терзать себя упреками или беседовать о делах с кем-нибудь из своих вице-президентов по ту сторону океана. Ему необходимо выпить. Затем принять душ. И лечь спать, возблагодарив Бога за то, что после своей выходки на аукционе он не попал за решетку. К дьяволу того, кто звонит! Каттер вышел на балкон, взглянул на серебряный серп месяца на беззвездном небе, перевел взгляд на огни раскинувшегося перед ним города и остановил его на фарах мчавшихся мимо машин, сверкавших ярче бриллиантов и рубинов. Красота ночи не тронула его. Он никогда не пленялся красивыми видами, а сейчас панорама города с более чем миллионным населением лишний раз напоминала ему о его одиночестве. О нем говорят, что он не способен к любви. Может, так оно и есть. Перед его глазами снова встало бледное лицо Чейенн со взором, затуманенным слезами. Глубоко вздохнув, он направился в кухню и наполнил виски смешную чашечку, разрисованную розами. Он уже поднес ее ко рту, когда неугомонный телефон снова издал резкий, требовательный звонок, и Каттер, не выдержав, схватил трубку. — Говорит Каттер Лорд. На другом конце провода раздались истерические рыдания, прерываемые всхлипываниями. — Каттер! Наконец-то! Я уж думала, что ты никогда не ответишь! Сердце его забилось отчаянно. — Кто говорит? Но женщина повторяла лишь его имя: — Каттер! Каттер! — Чейенн? — скорее догадался, чем расслышал он. — Да, да! — выдохнула она, но их тут же разъединили. — Проклятье! — воскликнул Каттер, которого охватила дрожь от предчувствия чего-то ужасного. — Каттер! Ты слышишь меня? — вновь раздался голос Чейенн. — Да, да, слышу. — Он старался говорить спокойно. Она дышала так тяжело, что не могла произнести ни слова. — Дорогая, вздохни поглубже и расскажи мне, что случилось. На самом деле он уже и сам знал, что произошло. — Они похитили его! Они похитили Джереми! Каттер сжал кулаки. Это его вина. Он должен был предвидеть, какая опасность угрожает Чейенн и Джереми, и принять соответствующие меры. Даже вопреки ее желанию. — Кто? — Не знаю. Может быть, тот же, кто убил Мартина. Каттер знал, кто убил Мартина и как опасен этот человек. — Каттер, помоги мне! Прошу тебя. Мне больше не к кому обратиться. Я сделаю все, что ты захочешь. Буду спать с тобой, выйду за тебя замуж, лишь бы ты... Итак, она наконец установила цену на самое себя. Это не деньги, не замужество, это — жизнь их сына. Он почувствовал к себе еще большее отвращение. Но какое это все имеет значение? — Жди меня, — прорычал он. — Я еду. Чейенн спустилась в подвал, чтобы помочь Курту и миссис Перкинс. Они лежали в прежней позе, с закрытыми глазами. На полу рядом с Куртом стояла бутылочка со снотворными пилюлями, но она была почти не тронута. Чейенн пощупала у обоих пульс — вроде нормальный. Чейенн позвала их и похлопала по щекам. Курт промычал нечто нечленораздельное, открыл глаза и взглянул на нее одурманенным взором, а миссис Перкинс застонала: — Не забирайте его! Оставьте его в покое! Ведь он совсем маленький! — Где он, миссис Перкинс? Где он? — запричитала Чейенн, опускаясь рядом на колени. — Чейенн! — Она услышала шаги бегущего Каттера. — Чейенн! — Его голос гулко отдавался в холодном пустом доме. Чейенн медленно поднялась с колен, уронив пузырек со снотворным на пол, и, стараясь не наступить на кружившую вокруг ее ног Пантеру, вышла навстречу Каттеру в коридор. Он обнял ее и осторожно, чтобы не причинить боли, прижал к груди. Затем поднял нежный подбородок Чейенн и откинул прядь волос, упавшую ей на лоб. — Успокойся, все уладится! — прошептал он ей на ухо. Его нежность глубоко тронула ее. Куда девался деверь-грубиян, пытавшийся в своем кабинете раздеть ее? Вместо него перед ней стоял влюбленный мужчина, покоривший на острове ее сердце и ставший отцом ее ребенка. Первый, пробудивший в ней страсть, но потом замкнувший от нее свою душу. Она прислушивалась к нему, боясь пропустить хоть слово. — Я найду его! — говорил он. — Клянусь всем для меня святым! Но ты должна помочь мне, Чейенн. А для этого тебе следует взять себя в руки. Без тебя мне ничего не сделать. — Положив руку ей на спину, он ласково повел ее в кухню. — Милая, я приготовлю кофе, а ты расскажи мне все по порядку. Абсолютно все. — Он пропал! — снова зарыдала Чейенн, по-детски бросаясь в объятия Каттера. — И виновата я. Его нельзя было ни на минуту оставлять одного. Теперь уже поздно! — Не плачь! Прошу тебя, не плачь! — умолял Каттер, гладя ее по голове. — Успеешь наплакаться, если... — Он осекся. Она в ужасе взглянула на него, понимая, что он хотел сказать. И снова прильнула к нему. Горе объединило их. Каттер был напуган не меньше, чем она. Утешая и успокаивая друг друга, они позабыли обо всем, что разъединяло их все эти годы. Присутствие Каттера принесло Чейенн небывалое облегчение. Ибо в этот момент она почувствовала, что их связывает не одна лишь тревога за судьбу сына. — Это и моя вина тоже, — резко произнес он, отстраняя ее от себя. — Но мы обсудим это позднее. А сейчас — за работу! — Да... Да... — прошептала она, опускаясь на кухонную табуретку и ощущая себя еще более напуганной и беззащитной вне кольца его рук. А за окном стояла темная, темная ночь. * * * Джереми давно хотелось по-маленькому, но он не решался сказать об этому Лысому. — Ты меня зовешь мистер Икс, а я тебя — О'Джерри, — прошептал похититель, увозя его на пироге по темной воде, покрытой белыми лилиями. Лысый был огромного роста. Уродливая лысая голова жирной жабы сидела почти без шеи на толстом туловище, какие бывают у борцов. Даже пересекая болото, он не снимал черных очков в железной оправе. Исходивший от него запах заглушал аромат лилий. Джереми, мальчик сообразительный и смелый, привык к похвалам взрослых. Он любил подражать старшим и строить из себя всезнайку и неустрашимого. Но Лысый и всё, что было с ним связано, вызывали у него дрожь ужаса. Сейчас слезы безостановочно лились по щекам мальчика. В хижине посредине болота он стоял на шатающемся стуле перед затемненным зеркалом, а Лысый размахивал сверкающим ножом перед самым его лицом. Вдруг ему померещился шум мотора. Сложив нож, он на цыпочках приблизился к двери, но тревога оказалась ложной. За порогом дома только распевали птицы да жужжали гигантские комары. Джереми казалось, что его мочевой пузырь вот-вот лопнет. Ах, как хорошо было бы сейчас сидеть дома с мамочкой! При одной мысли о ее ласках, о том, как она гладила ушибленное место или прижимала его к себе, когда он пугался, Джереми расплакался сильнее и совсем утратил контроль над собой. Это имело три последствия: он, подобно младенцу, намочил штаны; когда теплая струйка потекла по его ногам, мальчик вскрикнул; сорвавшись с места, он побежал к деревьям, рассудив, что если побежит достаточно быстро и вскарабкается высоко на дерево, то... Но как он ни улепетывал, Лысый его догнал. — Ты об этом пожалеешь, О'Джерри! Огромная рука схватила мальчика за шиворот, и в тот же миг похититель ударил его рукояткой ножа по голове. Хижина покрылась красными точками. Чейенн устала. Смертельно устала. Но спать все равно не могла. Ей хотелось вместе с Каттером и его людьми отправиться на поиски Джереми, но Каттер запротестовал: она должна оставаться у телефона на случай, если похититель позвонит. Она безропотно повиновалась. Выслушав Чейенн, Каттер расспросил Курта и миссис Перкинс. Затем позвонил десяткам людей по обеим сторонам границы, запретив Чейенн присутствовать при его переговорах. Дождавшись двоих своих людей, приставленных отныне к ней в качестве охраны, он ушел, не сообщив куда именно. — Каттер, я хочу быть полностью в курсе дела, — взмолилась Чейенн. — В данном случае, — ответил он, — чем меньше ты знаешь, тем лучше. — Почему? — Мартин был связан с очень сомнительными людьми. — Но ведь не с похитителями детей! Каттер, не отвечая, в упор смотрел на нее. — Ты знаешь, кто они? — А ты? — Мартин никогда ничего мне не рассказывал. Эти слова сказали ему многое об их браке. Лицо Каттера озарилось сочувствием. Он нежно поцеловал ее в лоб. — Я пошел. — Скажи мне, кто... Скажи, куда ты... — Шшш. Если тебе что-нибудь будет нужно, Пол здесь. — Мне нужен ты. — Я уже потерял надежду услышать от тебя такие слова, — нежно произнес Каттер. — Они согревают мое сердце. — Как ты можешь в такой момент шутить? — Я не шучу. — Когда ты вернешься? — Трудно сказать, — сказал он так же нежно. Он отворил дверь, и Чейенн моментально почувствовала, что между ними возникло пространство. — Я тут без тебя сойду с ума, сидя сложа руки. — Ничего не поделаешь. Ты должна быть у телефона. Она кивнула, и он поспешил удалиться до нового приступа слез. И вот она сидит в своей розовой спальне, всегда принадлежащей безраздельно ей одной. Лишенная лучшей мебели, без Каттера, комната кажется Чейенн той же тюрьмой, какой была для нее на протяжении семи лет замужества. Она легла на кровать и стала ждать. Как же ей хочется, чтобы поскорее возвратился Каттер! Он так встревожился, был так нежен с ней! С какой готовностью пришел на помощь! И ни слова упрека, хотя она сама ругала себя нещадно. — Нет, нет, — повторял он, обнимая ее, — моя вина куда больше твоей. Я был глух и слеп к вашей с Мартином жизни. Только после твоего визита ко мне я заинтересовался его операциями. И выяснил, что он имеет дело с весьма непредсказуемыми личностями. Его смерть лишь подтвердила это. Я знаю их, знаю, как они опасны. Если он знает их, почему так трудно разыскать Джереми? Почему его люди рыскают по всему городу и даже по всему штату в поисках мальчика? Зачем он призывал на помощь ответственных сотрудников своей фирмы изо всех стран мира, а пилоту своего личного самолета приказал взять на борт оружие? И почему, в конце концов, Каттер отказался отвечать на все ее вопросы, настаивая на том, что, чем меньше ей будет известно, тем лучше? Так она лежала в темноте, перебирая в памяти дорогие ее сердцу воспоминания и жуткие ночные кошмары. Ей вспомнился день, когда родился Джереми. Она чуть не умерла, боль была невыносимая, она кричала и в муках призывала Каттера, а когда он через несколько дней приехал, допустила, чтобы Мартин выгнал его. Хотя больше всего на свете хотела остаться с Каттером. Она вспомнила также, как у Джереми прорезался первый зуб, как он сказал первое слово, как впервые влез на дерево и как, упав однажды с дерева, сломал руку. В три года сын уже читал книжки и умел рисовать персонажей из любимых мультфильмов. Он всегда старался во всем быть первым и поступил сразу в третий класс школы. Мартину достижения мальчика были неприятны — они напоминали ему о старшем брате. По этой же причине ему претила любознательность Джереми, его стремление все понять, во все вникнуть. Каттер, наверное, гордился бы успехами сына, но ему так и не довелось стать свидетелем ни одного «первого раза». А теперь, не дай Бог, Каттер, быть может, так и не узнает Джереми!.. Жив ли он еще? В ее ушах стоял его истошный вопль, услышанный перед тем, как похититель положил трубку. Много часов спустя, когда Каттер возвратился, Чейенн продолжала лежать без сна. — А Джереми? — прошептала она, приподнимаясь на локте, когда Каттер вошел в комнату и, устало опустившись на стул рядом с кроватью, зажег лампу на тумбочке. Золотистый свет, упав на них обоих, заиграл в черных волосах Каттера и высветил темные круги под утомленными, запавшими глазами. Непонятно почему, но ей вдруг захотелось коснуться его, нежно погладить по голове, броситься в его объятия и успокоиться хоть на миг. Но какая-то часть ее существа решительно восстала против этого. — Пока ничего, — промолвил он, с мрачной улыбкой беря с тумбочки книжку в пестрой обложке. — Как ты можешь читать эту чушь? — Мне нравится счастливый конец, — прошептала она. Он промолчал. — Но есть хоть какой-нибудь прогресс? — спросила она. С непроницаемым лицом он положил книжку на место. — Я же говорил тебе — не спрашивай. Нет ничего хуже обманчивых надежд. Для нас обоих. Как только что-нибудь прояснится, я тебе тут же скажу. Звонков никаких? Она горестно покачала головой. Он пошел в ванную и включил воду. Сразу почувствовав себя одинокой, Чейенн окликнула его: — Что ты там делаешь? Он молчал; комната без Каттера показалась ей совсем уж невыносимой, и она пошла следом за ним, как преданный щенок за своим хозяином. Каттер сидел на краю ванны, наполненной душистой пеной, и пробовал рукой воду, не горячая ли. От его доброй улыбки у нее сразу потеплело на сердце. — Ты совершенно измучена. Если тебе не спится, прими по крайней мере ванну, — сказал он озабоченно. — Нет! Небо за окном порозовело. Вставало солнце. На магнолии появился новый бутон. — Сейчас около шести, — продолжал Каттер. — Впереди длинный трудный день. После ванны ты спустишься вниз, а я приготовлю нам завтрак. — Но мне совсем не хочется есть, и я... — запротестовала Чейенн, хотя его милая заботливость была ей очень приятна. — Знаю. Я тоже не испытываю особого голода, и тем не менее мы оба поедим. Потом выйдем прогуляться в твой садик. И ты расскажешь мне о шалостях Джереми и о том, как он лазил на деревья. Ей и в голову не пришло бы есть, принимать ванну, пить и гулять, когда Джереми похищен, но раз так хотел Каттер, она больше не возражала. Лишь бы не быть в такой страшный момент одной! Он разделял ее горе, тяжкое бремя становилось как бы легче, и у нее даже появлялись проблески надежды. После прогулки усталость усилилась, и Каттер прилег в библиотеке на диван, предложив ей лечь рядом — он с финансовым журналом, она, как обычно, с пустяковым триллером. Вскоре, однако, глаза ее стали смыкаться, и, уронив книжку, Чейенн откинулась на диванную подушку. В предыдущие семь лет не раз случалось, что ночью она просыпалась оттого, что ей снился Каттер. Как же она поразилась сейчас, обнаружив при пробуждении, что спала, крепко прижавшись к нему. Голова ее покоилась на его плече, пальцы лежали на бедре. А его рука — на ее груди. Так, доверчиво обнявшись, они спали на острове. При мысли об этом Чейенн обдало жаром. Она притаилась как мышка, чтобы не разбудить Каттера, но он каким-то шестым чувством уловил перемену в ней и раскрыл сонные глаза. — Чейенн! — пробормотал он нежно. — Ты здесь, любимая? Любимая? Он назвал ее любимой? Она вскочила, готовая бежать. Но он удержал ее. Не руками, не силой. Даже не словами любви, произнесенными хриплым голосом. Одним взглядом, ясно показывавшим, как она ему необходима. Если он так ее желает, она останется. Ибо тоже хочет быть с ним рядом. Они еще долго лежали в сумраке комнаты с зашторенными окнами, со сплетенными руками и ногами, не произнося ни слова и даже стараясь не моргать, чтобы — не дай Бог! — не спугнуть это состояния тихой нежности. Наконец он шевельнулся и провел теплой рукой по ее лбу. Мягкие губы коснулись ее волос, спустились на лицо и, медленно двигаясь по бархатистой щеке, приблизились ко рту. Он целовал ее очень медленно, выжидая, чтобы пробудившееся желание заставило Чейенн застонать, хотя бы и против ее воли, так как она, не переставая, убеждала себя, что не имеет права на любовь, когда сын в беде. Тем не менее, когда их губы соприкоснулись, одолевший ее страх за Джереми несколько отступил в сторону и ею овладели эмоции совершенно иного свойства. Ей вдруг страшно захотелось потрогать Каттера, ощутить его тело. Она призывно раскрыла губы. Каттер поспешно стащил с себя брюки, а с нее — платье, и она почувствовала на себе его нагое тело. Чейенн дышала так же горячо и прерывисто, как и он. Пальцы ее цеплялись за его плечи, притягивая как можно ближе к себе. Она так его желала! Так боялась темноты и ночного одиночества! И ночных кошмаров, вселяющих ужас! Он любит... Нет! Нет! Ею движет не любовь, а лишь страх и горькая необходимость в Каттере. Да как она смеет позволять себе такое? С ним? Сейчас? — Чего ты испугалась? — откидываясь назад, спросил он хриплым от вожделения голосом. Чего она испугалась? Тебя. Того, что происходит между ними. И вообще всего. Чейенн охватила дрожь, с которой она не могла справиться. И вымолвить она ничего не могла. Но он понял и без слов. — Все хорошо, — шепнул Каттер. Нет! Не хорошо! — Все хорошо, — повторил он, отодвинулся от нее и высвободил ее ноги. Чейенн, не глядя в его сторону, схватила свою одежду и бросилась вон из комнаты. Но когда она очутилась в тиши и уединении своей спальни, ей сразу стало недоставать Каттера. А уж как бился ее пульс! Она приняла душ и надела другое платье, не переставая думать о том, что Каттер в этом доме воспринимается иначе, не так, как Мартин. Пусть она сожалеет о том, что чуть было не произошло между ними, и опасается повторения, он все же как будто часть ее. За все годы замужества у них с Мартином никогда не было такой близости. И такого безграничного желания, не знающего стыда. Каттер играет в ее жизни большую роль, чем ей хотелось бы. В этот ужасный час он не меньше ее страдает из-за их сына. Единственный, кроме нее. Не все его методы ей по душе, но как трогает его заботливость и нежность! Конечно, он довольно легко пробьет все искусно возведенные ею линии обороны. Но ведь только благодаря ему она еще не утратила остатки разума. А уж когда все кончится, Каттер, которого она так старалась ненавидеть все эти годы, возьмет свое. Он победит, а значит, она проиграет. Глава пятая Каттер Лорд на собственной шкуре испытал, что вести честную игру с преступниками очень трудно. Он прекрасно знал, кто похитил Джереми. И не он один. Знали многие. Но когда его люди, прочесывая улицы города, расспрашивали горожан, все в ответ лишь пожимали плечами. Второй день похищения близился к концу, последний срок выкупа был не за горами, и Каттер понял, что ему следует изменить свою тактику. Вот уже больше десяти лет он вел дела в самых опасных точках мира, и неизменно с успехом. Платить затребованный выкуп за похищенного, Каттер знал твердо, последнее дело. Похитители обычно берут деньги, а свою жертву во избежание опознания убивают. Однажды Каттер заплатил выкуп. Это была большая оплошность. И тогда он дал себе клятву больше никогда выкупов не платить. Но говорить об этом Чейенн никак нельзя. Она не поверит его опыту и не поймет аргументов, заставляющих Каттера обратиться к новым методам воздействия на злодеев. Она ему в этом не помощница. Если Каттер в самое ближайшее время не обнаружит Джереми, он переходит в контратаку. И уж заставит злодея попотеть! Будучи бизнесменом международного масштаба, Каттер хорошо представлял себе, что границы между государствами далеко не так точны, как обозначающие их черные линии на географических картах. Культурные традиции, нравственные устои и юридические законы перехлестывают их и смешиваются. Богачи, знающие, как использовать законы соседних государств в ущерб им, и махинаторы, умеющие удовлетворять преступные потребности и финансовые нужды своих соседей, могут стать сказочно богатыми. Подобные личности со временем достигают невиданного могущества. Такого могущества, что им под силу покупать законодателей той или иной страны и становиться всесильными богами, мнящими себя выше законов. Таким богачом, считающим себя богом, для которого закон не писан, был Хосе Эрнандо. Богатством и могуществом Хосе превосходил многих президентов. Он покупал и продавал американских политических деятелей, послов, кардиналов и, конечно же, женщин. Эрнандо говорил на трех языках, участвовал в мотогонках в Европе, ухаживал за звездами кино. Каждый раз, бросая женщину, он исполнял ее самое сокровенное желание. В редкие минуты отдыха он любил два занятия: охотиться на крупную дичь и играть в шахматы со своей единственной дочерью. Ранчо, банки, телевидение и недвижимость приносили ему миллионные доходы, но еще больше давал незаконный бизнес. Эрнандо был сказочно богат. И находил выгодное применение своим деньгам — ссужал их под невиданные проценты оступившимся бизнесменам по обе стороны границы. Таким образом он напал на Мартина, когда дела последнего покатились под гору. Ознакомившись с делами брата, Каттер узнал, что Хосе стал партнером Мартина после невероятного взлета Лорда-младшего, о котором трубили все газеты. Поначалу дела Мартина действительно с небывалой быстротой достигли бурного расцвета. Окрыленный успехом, он наделал массу долгов и жил не по средствам. И тут экономику Техаса потряс кризис. Мартин не смог расплатиться с банкирами и потерял бы все до последнего цента, если бы Эрнандо не поддержал своими грязными деньгами затеянное Лордом-младшим строительство жилых комплексов и учрежденческих зданий. Большие суммы денег были вложены и в импортно-экспортные операции Мартина. Все шло гладко до поры до времени, пока Мартина не занесло. Эрнандо отказал ему в кредите и потребовал погашения задолженности. Его примеру последовали банкиры. Вот тогда-то Мартин и обратился к Каттеру с мольбой дать ему право распоряжаться причитающейся долей отцовского наследства. Каттер отказался. Когда выяснилось, что ставкой была жизнь Мартина, было уже поздно. Каттер никогда не простит себе проявленного тогда ослиного упрямства. Он частично виноват в смерти Мартина и похищении Джереми. Наряду с чувством вины на Каттера нахлынули горечь и ревность, которые он испытывал семь лет — с тех пор, как в джунглях Малайзии узнали о предательстве Мартина и Чейенн. Еще на острове Лорд, ясным сияющим утром, Каттер, оставив в постели спящую Чейенн, вышел на берег моря, где, к своему удивлению, встретил прибывших на лодке Пола О'Коннора и еще нескольких своих служащих. Они сообщили, что в Малайзии горит принадлежащий Каттеру нефтеочистительный завод, а следовательно, ему надо немедленно вылететь на место происшествия. Он даже не успел попрощаться с Чейенн. В аэропорту его поджидал Мартин. Известие о том, что Каттер сам хочет жениться на Чейенн, оставило его настолько равнодушным, что он даже пожал руку старшему брату. Препоручив все свои дела Мартину, Каттер сел в самолет, но, прилетев в Сингапур, не смог дозвониться до Чейенн и попросил Мартина объяснить ей ситуацию. В течение нескольких недель от Мартина не было ни слуху ни духу, а когда он наконец позвонил, Каттер был измотан трехсуточными бессонными хлопотами в связи со взрывом на заводе, повлекшим за собой огромные человеческие жертвы. Он еле ворочал языком от усталости, а голос Мартина звучал бодро и весело. — Ты нашел Чейенн? — едва поздоровавшись, осведомился Каттер. — Да, — промямлил Мартин после неловкой паузы. — И что же? — Мы с ней решили пожениться. — Что-о-о? — Говорю тебе наперед — и не думай нам помешать, у тебя ничего не получится. — Что за чертовщина, вы... — Она была моей девушкой. А не твоей. И я на ней женюсь. — Кто же ты такой после этого? — Всю жизнь ты был гением. И затмевал меня во всем. Ты командовал в семье, в бизнесе, командовал родителями, моими женщинами, распоряжался деньгами — да всем, чем угодно! Рядом с тобой я всегда выглядел неудачником. — Вернемся к разговору о Чейенн. — Наша свадьба в субботу. Я хотел бы, чтобы ты был шафером, но тебе за двое суток не добраться до Техаса. — Я прилечу. Чтобы попасть домой и приостановить свадьбу, Каттеру пришлось отказаться от своих обязательств в Малайзии, что едва не привело к гибели его фирмы «Лорд энтерпрайзиз». И ради чего? На свадьбе Мартин его избил, а Чейенн холодно от него отвернулась. Она даже не навестила его в больнице. В отместку Каттер уволил Мартина и установил контроль над его деньгами. По завещанию отца он имел на это право. И кто знает, может, Каттер со временем и сменил бы гнев на милость, если бы при виде Джереми в родильном отделении не понял, что это его сын. Вот и получается, что похищение Джереми — на совести Каттера. Не лиши он Мартина права пользоваться наследством, тому не пришлось бы залезать в долги. Но прошлого не воротишь, лучше забыть о нем и обратиться к настоящему. Каттер жил во многих государствах, в том числе и в слаборазвитых странах. Этот опыт не прошел для него даром — он закалился. И перестал быть тем цивилизованным законопослушным гражданином США, каким на протяжении многих лет представлялся многим не особенно прозорливым людям. Каттер придерживался более примитивного кодекса чести, чем тот, что действует ныне в США. Око за око, зуб за зуб — вот был его принцип. Теперь настала пора преподать Хосе Эрнандо наглядный урок. Для этого требовалось пересечь границу дозволенного, установленную американскими законами. А может, даже и его собственной совестью. Зло можно победить только злом, как бы залить пожар бензином. А это означает, что он сделает исключительно опасного человека своим заклятым врагом. При малейшей ошибке со стороны Каттера его легко можно будет обвинить в международном заговоре и похищении детей. И все же это единственный шанс получить Джереми живым. Убийца и преступник, Хосе Эрнандо производил впечатление доброго и обаятельного мужчины. Но и у него была своя ахиллесова пята. Был на свете человек, которого он любил без памяти: шестнадцатилетняя дочь, красавица. По слухам она была точной копией своей матери, скончавшейся при родах. И именно сейчас люди Каттера пытаются проникнуть в укрепленные владения Эрнандо, расположенные в горах в самой глубине Мексики, где под строжайшей охраной живет на ранчо его дочь. Как только они сообщат по телефону, что девушка в их руках, Каттер свяжется с Эрнандо и потребует выдать Джереми в обмен на его дочь. Если люди Каттера не позвонят, Джереми погибнет. А он, Каттер, потеряет не только сына, но и Чейенн. С другой стороны, если его люди выкрадут девочку, он вполне может закончить свои дни в тюрьме. Каттер, любивший гордиться своими неизменными победами, теперь очень опасался поражения. Он вспомнил, как страстно Чейенн откликнулась на его призыв. Она была горячей и нежной. Нет, у них все впереди! Он не хочет, не может ее потерять. Но потеряет, если не сумеет выручить Джереми. Термометр показывал сто градусов [2] . Это был рекорд. Чейенн металась — Каттер пребывал в мрачнейшем настроении, дом действовал на нее удручающе. И чтобы хоть как-то успокоиться, она отправилась поливать цветы в саду. Обычно в таких случаях ее сопровождал Джереми. Он играл рядом с ней, бил палкой по кустам, отыскивал каких-то необыкновенных жуков. Или же влезал на ближайшее дерево и, примостившись поудобнее, читал книжку. Сегодня жара стояла такая, что, сколько бы Чейенн ни лила из шланга, земля оставалась сухой, будто в пустыне. Она почти физически ощущала, как растения вянут и жухнут от этого зноя не по сезону. Понимая, что это дурное предзнаменование, она, уже не в силах бороться с усиливающейся тревогой, свернула шланг и пошла в дом. 2 Свыше 37 градусов по Цельсию. Длинный жаркий день близился к роковому часу внесения выкупа. После вчерашнего любовного порыва она держалась особняком, почти не выходя из своей спальни. Каттер же, обхватив черноволосую голову руками, не отходил от телефона в библиотеке. Почему он сидит там, ничего не предпринимая? Сидеть могла бы и она. Да и любой другой. Чейенн взглянула на часы. Оставалось тридцать минут. Почему он безмолвствует? Почему ничего не делает? И не говорит, что делать ей? Она никогда не грызла ногти, а сейчас от них почти ничего не осталось. Она сходит с ума! Медленно тянулись минуты. Стало душно. В горле такая же сушь, как в саду. Дышала она тяжело и часто. Нет, она больше ни секунды не может оставаться в спальне, хотя Каттер просил ожидать его там. Розовые стены стали словно смыкаться над ее головой. Джереми, ее мальчик, в смертельной опасности, а она сидит сложа руки! Она опустилась на кровать. Каттер велел оставить его в библиотеке одного. Он велел ей дожидаться его в спальне. Да кто он такой, чтобы распоряжаться в ее собственном доме? Когда ее сын похищен, а сад умирает? Когда она охвачена страхом и отчаянием и чувствует себя такой одинокой? Когда ей необходимо знать все, что происходит, вплоть до мелочей? Когда он сам нужен ей? С белым, как полотно, лицом Чейенн выскочила из спальни и сбежала по лестнице вниз, в библиотеку. Когда она вошла, Каттер даже не поднял головы. Он сидел спиной к ней, пригнувшись к телефону, и говорил таким тихим и твердым голосом, что Чейенн вздрогнула. Ее поразила враждебность его тона, какой она раньше у него не замечала. Она ясно расслышала его слова: — Мы играем в шахматы, не так ли? Я взял вашу королеву. Значит, вам мат. И Каттер положил трубку. Чейенн произнесла нечто невнятное, и он обернулся в ее сторону. Встал и, словно не замечая ее, глядя прямо перед собой холодными глазами, подошел к окну. Белка пробежала по аллее и вскочила на дерево; он хмуро наблюдал за маленьким зверьком. Да как Каттер может проявлять хоть какой-то интерес к чему-нибудь кроме Джереми? Чейенн вмиг ощутила пропасть непонимания, пролегшую между ними за семь лет. Кто он такой? Почему в самый тяжкий момент своей жизни она обратилась за помощью к этому холодному человеку? Перед ней стоял высокий, хорошо сложенный мужчина с глубоко посаженными темными глазами и копной черных волос, с удивительно красивым небритым лицом. Где тот нежный любовник, что едва не соблазнил ее накануне? Этот человек с безжалостным выражением лица ей совершенно чужой. — С кем ты говорил? — закричала она. — Как можешь ты беседовать о шахматах, когда жизнь нашего сына в смертельной опасности? Почему ты ничего не предпринимаешь? Почему не идешь его искать? Почему сидишь здесь час за часом — и только? Сидеть я могла бы и сама. — Так, значит, ты думаешь? — тихо спросил он усталым голосом, в котором звучало нечто вроде затаенной угрозы. Мрачный взгляд его словно молил о чем-то, но о чем? — Я хочу, чтобы ты ушел. Зря вообще я тебе позвонила. И я жалею о вчерашнем. — Я тоже, милая, — глубоко вздохнул он. Она в растерянности повернулась, чтобы уйти, но тут зазвонил телефон, усилив напряженность, повисшую в воздухе. Каттер немедленно схватил трубку. — Да! — Лицо его стало совершенно серым. Через одну-две секунды он швырнул трубку на рычаг. — Кто это? — прошептала Чейенн. — Это был он? Каттер кивнул. — Я уезжаю, — сообщил он как о чем-то совершенно обыденном. Без злобы. Без страха. Без волнения. И тем не менее в нем произошла какая-то перемена. — Платить выкуп? За Джереми? Он колебался. — Да, — сказал он наконец. — Лжешь! Я знаю, это неправда! Глаза ее наполнились беспомощными слезами. Он взял куртку, перекинул через плечо и пошел мимо нее к двери. — Я... я не верю тебе! — кричала она, идя за ним. — Говори, куда ты идешь на самом деле? Джереми жив? Или его уже убили? К чему были все эти ружья? Тебе что-то известно, но ты скрываешь от меня. Скажи мне! Как ты можешь вот так спокойно взять и уйти, не говоря ни слова?! Он повернулся к ней. В его по-прежнему мрачных глазах светилась слабая искра сочувствия. — Я поеду с тобой! — воскликнула Чейенн. — Нет. Это слишком опасно. — Кончиком пальца он коснулся ее носа, а затем щеки. У кого-нибудь другого это могло бы служить проявлением любви. — Ситуация очень непростая, уж поверь мне, — прошептал он с каменным лицом. — Пожалуйста, наберись терпения. Ждать осталось недолго. Джереми жив. Я не вернусь без него. Клянусь! Уж поверь мне. Поверить ему? Как можно верить человеку, уже однажды ее обманувшему? Человеку, который, ясно же, что-то от нее скрывает. Чейенн бросилась ему в объятия, и он не выпускал ее, пока она не успокоилась. — Верь мне, — повторил он, снял ее руки со своих плеч и скрылся за дверью. Готовится нечто ужасное. Связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, словно поросенок, которого везут на бойню, Джереми от страха дрожал в своей мокрой пижамке. Во рту у него пересохло, он глотал с трудом. Перед окном рос высокий кипарис. Ах, был бы он свободен, он вскарабкался бы на самую вершину дерева — попробуй его оттуда достать! Он никогда не придет домой. Не влезет на дерево. Не прочтет книгу. Не получит в школе приз за то, что знает больше своих товарищей. Не увидит маму. Сидевший напротив у телефона Лысый взирал на него с убийственной ненавистью, грязным полотенцем вытирая пот со лба. Чего он ждет?! Вот уже два дня они торчат в этом душном, жарком домишке. Телефонный аппарат на столе зазвонил. Лысый, узнав голос говорившего, засмеялся. Затем у него от удивления отвалилась нижняя челюсть. Минуту спустя он грохнул аппаратом об стол и схватил свой нож. Неровные половицы заскрипели под его тяжелыми шагами, когда он направился к Джереми. Огромное лезвие ножа блестело. Глаза Лысого горели жаждой убийства. Джереми закрыл глаза. Он собрался умереть. Он хотел к маме. Мамочка... По его щеке скатилась слеза. Интересно, подумал он, Господь Бог разрешает маленьким мальчикам, ставшим ангелами, лазить на небе по деревьям? Глава шестая Едва завидев длинный черный лимузин Каттера, въезжавший на затененную деревьями подъездную аллею, Чейенн выскочила из дому. От волнения она не заметила, что земля под ногами влажная, листья позеленели, а на деревьях и кустах распустились новые цветы. Затаив дыхание, она смотрела, как машина затормозила и отворилась задняя дверца. Из нее вышел Каттер, держа на руках безжизненно повисшее тельце мальчика. Мигом оказавшаяся рядом Чейенн с ужасом уставилась на следы побоев, покрывавшие щеки и шею Джереми. — Ничего, заживет, — мрачно усмехнулся Каттер, но поспешил добавить: — Надо вызвать врача. Чейенн дотронулась до лба сына — он был холодный как лед. Мальчик не шевелился. Даже когда она поцеловала его и шепотом окликнула, он не проявил никаких признаков жизни. Каттер обнял свободной рукой Чейенн за плечи и повел к дому. Направляясь из тени раскидистых деревьев к ярко освещенному крыльцу, они тесно прижимались друг к другу, и она снова ощущала загадочные нерасторжимые узы, так крепко связывающие их. Джереми, бледный, измученный, лежал в постели, крепко прижимая к себе безголовое туловище Винни-Пуха. Врач прописал ему успокоительные пилюли. Чейенн с грустью наблюдала за тем, как поднимается и опускается худенькая грудь сына. Обычно такой живой и веселый, он лежал совершенно неподвижно. Как много пришлось ему пережить! — Не беспокойтесь, все войдет в норму, — заверил ее врач, когда Джереми закрыл глаза и она уже не видела затаившегося в них страха. Чейенн легла рядом с сыном на узкую кровать и обняла его хрупкое тельце. — Ты спасен. Ты спасен, — шептала она. — Благодаря дяде Каттеру, — снова и снова повторял Джереми как припев, приобщая его к ним как бы навсегда, словно Каттер уже стал членом их семьи. Благодаря дяде Каттеру... Этот припев, как ни странно, услаждал ее слух. А сейчас она лежала рядом со своим сыном, чтобы он, проснувшись, тут же увидел ее. Она хотела всегда быть с ним. И даже не могла себе представить, как выпустит его из виду. Джереми проснулся посреди ночи и повернулся к ней. Впервые она заметила в мальчике разительное сходство с его отцом. — Ты не можешь пришить обратно голову Винни-Пуху? — Конечно, родной. Конечно. — Чейенн погладила густые черные волосы. — Завтра? — Зачем же завтра? Сегодня. Сию минуту. Пока ты спишь. Они посмотрели друг другу в глаза, но оба умолчали о том, что было у каждого на душе. — Теперь тебе нечего бояться, — прошептала она, беря из его рук обезглавленное туловище мишки. Сын кивнул, но по широко раскрытым детским глазам она поняла, что он ей не поверил. — Дядя Каттер сказал, что бояться не стыдно. Что ничего плохого в том, что я испугался, нет. — Конечно, мой хороший. Ей хотелось узнать все, что он пережил, вплоть до мельчайших подробностей, но у нее язык не поворачивался расспрашивать. Джереми тоже тянуло поделиться с матерью, но в глубине души он знал, что никогда не решится на этот шаг — слишком невыносимы были воспоминания. — А дядя Каттер еще здесь? — Глаза мальчика чуть оживились. — Да, — кивнула Чейенн, — и он здесь, и очень много людей, которые будут тебя охранять. — Он показывал мне свой пистолет. И сказал, что застрелит злодея, если тот посмеет явиться снова. Я тоже хочу иметь пистолет. Дядя Каттер сказал, что даст мне пистолет и научит из него стрелять, чтобы... — Шшш, шшш, спи... Чейенн нахмурилась при упоминании о пистолете, но не только поэтому. Не означают ли слова Каттера, что он собирается остаться здесь навечно? Джереми сонно улыбнулся, свернулся рядом калачиком и вскоре опять погрузился в сон. А она продолжала думать о Каттере, говоря себе, что ее долг — отблагодарить его каким-нибудь образом. Несколько часов спустя, когда сын еще спал, Чейенн поднялась и пошла к себе. Пришив голову Винни-Пуху, она приняла ванну, вымыла волосы любимым шампунем с запахом меда и гардении, высушила золотистую гриву и заколола ее наверх. Опасность миновала. Травма постепенно затянется. Джереми дома. Это главное. Пройдет немного времени, и он опять начнет лазить по деревьям. Сад ее полон прохлады и пышной свежераспустившейся зелени. Магнолия чуть ли не каждую минуту выпускает новые белые цветы. А это означает, что беда кончилась. Совсем. Впрочем, не совсем. Она перед Каттером в долгу. Он где-то здесь, в доме. Он ждет ее. Прежде всего ей следует извиниться перед ним. Но не только. Ведь она даже самого простого «спасибо» не сказала. И не спросила, как ему все это удалось. Впрочем, какое значение имеют эти детали? Ничто не имеет значения кроме того, что Джереми в безопасности. Без него особняк напоминал могилу. После возвращения Джереми она впервые почувствовала, что это ее дом. Она должна, должна пойти к Каттеру. Чейенн была смущена и даже немного напугана, ну точь-в-точь маленькая девочка. Чем ближе она подходила к двери комнаты Каттера, тем больше ею овладевали сомнения: а нужна ли она ему теперь, когда Джереми найден? Тем не менее она заставила себя постучать. — Входи! — отозвался Каттер с готовностью, наполнившей ее сердце радостью. Семь лет ее обида на Каттера служила ей надежным щитом от истинных чувств, которые она к нему питала. Ведь даже до того, как он нашел Джереми, она чуть было не отдалась ему. А сегодня, когда ее душа распахнута навстречу ему, она еще более уязвима. Следовательно, Каттер Лорд представляет для нее серьезную опасность. Заметив, что он читает одну из ее книг, она не могла не улыбнуться. Каттер быстро захлопнул книжку и сунул под подушку, чтобы Чейенн не видела, как низко он пал. На ней был только зеленый бархатный халат, подпоясанный золотым шнуром. Он же, чисто выбритый, с влажной от душа непричесанной копной черных волос, лежал в постели без рубашки. Каттер поднял с прикроватной тумбочки пышный цветок белой магнолии. — Это твое дерево — нечто удивительное. — Глубоко вздохнув, он окинул ее внимательным взглядом. — И ты тоже нечто удивительное. Его сияющая улыбка осветила всю комнату. И ее, Чейенн. — Ты читал мою книжку. Я видела, не отпирайся! — Да, потому что не надеялся на то, что ты придешь. Хотелось почитать что-нибудь... что-нибудь предсказуемое. — То есть что-нибудь приятное, со счастливым концом? — Да, да. Именно так. — Его темные глаза излучали теплоту. И снова она подумала: как ужасно грустно и одиноко было бы ей в доме, да и вообще в жизни без Джереми. Каттер спас жизнь ее ребенку. Она ему обязана всем. Абсолютно всем! Но ведь он и желает получить в благодарность все, никак не меньше. А что, если она удовлетворит его желание, он, может, уйдет? И она опять будет свободна? Что она за дрянь, если после всего, что он для нее сделал, вступает с ним, пусть мысленно, в торг? Чейенн припомнила до мелочей сцену любви, разыгравшуюся недавно между ними. Кого, интересно знать, она старается обмануть?! Каттер, не сводя с нее глаз, молча сел и задвинул открытый ящик тумбочки. Каким-то непостижимым образом Чейенн точно знала, что там лежит пистолет. Но ей не хотелось думать в этот момент ни о пистолете, ни о страшной угрозе, которую они вместе пережили. Опасность миновала. Она в прошлом. Тем не менее его мускулы на груди и на плечах были напряжены — он никак не мог расслабиться. — Я хотела извиниться за то, что наговорила тебе в библиотеке, — выжала наконец из себя Чейенн. — И не вспоминай об этом, — ласково пробасил он, всем своим видом показывая, что не таит обиды. Внезапно ими обоими овладело чувство неловкости, они смутились, а он напрягся еще больше. И словно почувствовал себя неуверенно. — Спасибо тебе, — произнесла Чейенн. — Вот уж не за что. Не забывай, что Джереми и мой сын тоже. Но сегодня Чейенн хотелось, чтобы он думал только о ней. — Я очень сожалею, что наши отношения сложились таким образом. Всю жизнь меня одолевало честолюбие. Мне надо было всегда быть первым. Для Мартина места в душе не оставалось, может быть, именно поэтому... — Ах, оставь... Меньше всего ей хотелось в этот день говорить о Мартине. И совершенно понятно, почему. Она всем обязана только Каттеру. И она обещала ему. А чувствовать нечто большее, чем благодарность, чрезвычайно опасно. — У меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя, — снова начала она. — Слова мне не нужны. — А что тебе нужно? Быть может, одеяло или... Или подушка? Извини, я вчера как-то не подумала. Все эти вещи лежат в коридоре, как раз напротив, и я... — Да нет, что ты, все необходимое у меня есть. Она повернулась, чтобы уйти. — Подожди, — прошептал он. — Я сорвал этот цветок для того, чтобы воткнуть тебе в волосы. Ты знаешь, чего я хочу. — Он поднес цветок к носу и вдохнул его аромат. Чейенн замерла. — Иди сюда. — Она продолжала стоять, колеблясь. — Ну пожалуйста, — повторил он. Это «пожалуйста» одиноко повисло в тишине. Но никакой поток слов не мог бы быть выразительнее его молчания. И вдруг она вновь ощутила себя нетерпеливой девочкой на обвеваемом зимними ветрами острове, под натиском которых пригибались золотистые травы. Девочкой, которую он полюбил всей душой. Его горящий взор притягивал к себе. Чейенн почувствовала такое же сильное влечение к нему, как тогда, на острове, когда он поднял доску, а она страстно желала, чтобы он разбил стекло и любил ее сильно и долго. А как тогда распустились цветы на дюнах! Зима вдруг уступила место лету. С сильно бьющимся сердцем Чейенн развязала золотистый шнурок халата. Лицо ее горело, глаза сияли, будто освещенные каким-то внутренним огнем. Она вынула заколки из волос, и поток благоухающих золотистых прядей стек по ее плечам. Халат упал наземь, обнажив голые ноги. В абсолютной тишине Каттер пожирал жадными глазами пышные формы ее тела. Два дня и две ночи они оба жили в предельном напряжении. Все их мысли и поступки были направлены лишь на то, как защитить их ребенка. Он проявил к ней бесконечную доброту и терпение. И дал недвусмысленно понять, что желает ее. Теперь она должна выполнить свое обещание. — Иди сюда, — снова прошептал он охрипшим голосом. Она приблизилась к кровати и присела на краешек. Какое-то время они продолжали так сидеть — двое в мире абсолютной тишины. Затем он протянул ей цветок, который она нерешительно воткнула себе в волосы. Они продолжали молчать. Наконец она дотронулась кончиком пальца до его губ и дрожащей рукой провела по его носу. Одного этого прикосновения было достаточно, чтобы она вновь ощутила магическую связь между ними. Глубоко вздохнув и закрыв глаза, Чейенн, как слепая, водила пальцами по лицу Каттера. Вот его твердая щека, вот шелковые волосы! Как она по нему тосковала! Целых долгих семь лет! — Ты нашел Джереми! Ты вернул моего сына домой! — Нашего сына! — вздохнул Каттер. — Да. — Повтори! — Нашего сына! — Разве это было так трудно? — улыбнулся он. — Благодаря тебе мы в безопасности! — При этих словах она ощутила, как он весь напрягся. — Мы добились этого вместе. Кожа у него была теплая и гладкая, черные волосы на ощупь напоминали шелк. Прекратить его гладить ей не под силу. — Ну, будет, — выдохнул он напряженно, ловя ее кисть. Он поднял покрывало, и она ничуть не удивилась, увидев, что он совершенно раздет. Он притянул ее к себе, обнял руками и ногами и прижал к сильному мускулистому телу, ожидая, когда их желание станет невыносимым. У Чейенн никогда не было другого любовника. И как она ревновала Каттера! Но он никогда этого не узнает! — Итак, ты предлагаешь мне себя, как жертвенного барашка? Не иначе как считаешь меня негодяем, способным требовать сексуального общения в награду за услугу. Чейенн, опустив глаза, осененные длинными ресницами, ничего не сказала в ответ. — Иначе ты бы не пришла ко мне? — настаивал он. Она закусила губу и продолжала молчать. Он, улыбаясь, провел рукой по шее Чейенн, внимательно наблюдая за тем, как она вздрогнула всем телом. — Тебе же ведь это не нравится, да? — Он провел руками между ее грудями, снова улыбнувшись тому, что и это движение вызвало у нее дрожь. — Ты, выходит, не тосковала по моей ласке? Не желала ее, как желал я? — Чего только ты не скажешь! — Я знаю, что говорю. Желая заставить Каттера замолчать, она накрыла его рот поцелуями, но это лишь подстегнуло его. — Вот видишь! — прошептал он. — Ты хочешь меня. Признавайся. Чейенн с оскорбленным видом отвернулась. Но, когда его рука скользнула по ее груди, накатившая на нее горячая волна чувственности заставила ее тело выгнуться дугой. — В таком случае, почему все растения у тебя во дворе и в саду распустились пышным цветом? — Потому что я хороший садовник. — Она таяла от блаженства, чувствуя на себе его руки. Никогда, никогда она не признается ему, что, как ни стремилась забыть его, ей это никак не удавалось. Ибо его душа — потемки. Он таит в себе смертельную опасность для нее. Он совсем не тот мужчина, которому умная женщина станет рассказывать о своих мечтах или выворачивать душу наизнанку. Каттер закрыл ее рот своими губами, и непреодолимое желание обожгло обоих невыносимым жаром. Она возвратила ему поцелуи. Губы ее двигались все ниже и ниже по его торсу и остановились там, где было слышно гулкое биение сердца. — О Боже, Чейенн! — Притянув к себе, Каттер сжал ее в объятиях. И вокруг них словно разлился солнечный свет. — Все эти годы, Чейенн, пока ты жила с Мартином, я был как в аду! — лихорадочно стал объяснять Каттер. Ей очень хотелось спросить, что он хочет этим сказать, но она не решилась, лишь обвила его руками. Подумать только, ведь она была уверена, что он не переживает из-за их разлуки! Во всяком случае так, как она. — Я тоже, — прошептала она наконец. И замолчала, с новой силой ощутив связывающие их узы, каких не знала ни с кем никогда. — Более того... Я тебя ревновала... К другим женщинам... Он рассмеялся и притянул ее к себе еще ближе. — Каттер, я ведь никогда не спала с Мартином. Ни разу! Меня никогда не тянуло к нему. Каттер лежал на спине с закрытыми глазами. Она даже не могла видеть, как он отнесся к ее сообщению. — А я-то, я-то... Сколько раз воображал тебя с ним! О Господи! — Лицо его потемнело, он нахмурился. После продолжительной паузы Каттер погрузил пальцы в золотистую массу ее волос и с наслаждением глубоко вдохнул их аромат. Когда он выдохнул, струя теплого воздуха пощекотала шею Чейенн и вызвала у нее прилив нежности. Она ласково провела руками по его телу, немедленно отозвавшемуся на это движение. — Черт возьми! — прошептал Каттер, меняя положение так, что он очутился над ней. В комнате с задернутыми шторами царил мрак, но Чейенн казалось, что их любовь сопровождается непрерывными яркими вспышками различных оттенков, сменяющихся словно в калейдоскопе. А Каттер был то нежен и почтителен, то требователен и тверд. А еще он был ненасытен и беспределен в своей страсти. Чейенн воспламенилась мгновенно, ее вожделению, казалось, так и не будет конца. Он держал ее в напряжении до самой последней секунды, когда она начала трепетать и стонать, требуя полного удовлетворения. — О Каттер! Возьми меня! Вот сейчас, немедленно! Я больше не могу терпеть! Прошу, возьми меня! — Только если ты согласишься выйти за меня замуж, — прошептал он, уходя из ее тела. Он взглянул на нее серьезными, растроганными глазами. Этот взгляд вознес ее, безумно счастливую, куда-то ввысь. Но слов любви он так и не произнес. Она использовала его, чтобы получить обратно Джереми. Так что же, теперь, чтобы быть рядом с мальчиком, он хочет использовать ее? — Я хочу, чтобы ты просто любил меня, — промолвила она уклончиво. — А я хочу большего. — Он продолжал смотреть на нее все тем же настойчивым взглядом. — Выходи за меня замуж, Чейенн! — Она в смятении молчала. — Скажи же наконец «да», черт возьми! Она поняла, что ей не устоять против напора этой железной воли, и кивнула. И тут же, откинувшись назад, он привлек ее к себе так, что она оказалась наверху. И это было опять же восхитительно. — Как мы можем пожениться, если в прошлом... — Давай думать не о прошлом, а о будущем, и все будет хорошо... Он вошел в ее плоть, наполнив собой. Она выгнулась дугой ему навстречу, и горячая волна захлестнула ее и понесла еще выше. Чейенн чувствовала себя яркой кометой, оставляющей позади себя яркий след. Достигнув наивысшей точки любви, они затихли в смятых влажных простынях. Он, счастливо смеясь, прижимал ее к себе, покрывая поцелуями. Она лежала в его руках, наслаждаясь ощущением его кожи и крепкого мускулистого тела. Сегодня им было хорошо. Но одной ночи Чейенн мало. Она хотела провести с ним еще много, много ночей. Каттер победил. Любит он ее или нет, отныне она принадлежит ему. Немного позднее, полагая, что он спит, Чейенн поднялась и, подойдя к окну, чуть приоткрыла двумя пальцами тяжелую штору. Солнце ярко освещало высокие деревья. Было еще рано, день лишь начинался, но утренняя прохлада ушла, хотя цветы, не успевшие утратить своей свежести, блистали во всей своей красе. Магнолия казалась совсем белой. — Иди сюда! — внезапно раздался нежный голос Каттера, который, оказывается, и не думал спать. В руках он вертел смятый цветок белой магнолии, выпавший из волос Чейенн. Как ни мягко прозвучали его слова, это был приказ, которого она не смела ослушаться. Она отпустила штору и подошла к кровати. — Сейчас мы снова будем любить друг друга, — сказал он, — а потом я спущусь в сад и сорву для тебя другой цветок магнолии. Он заключил ее в объятия, а Чейенн даже не стала закрывать глаза. Могучее крещендо любви заставило ее позабыть все муки и сомнения. Почувствовав произошедшую в ней перемену, Каттер еще крепче сжал ее в своих руках, шепча нежные слова вперемешку с ее именем. Растроганная его нежностью, Чейенн все же где-то в самой глубине души продолжала сомневаться, действительно ли он чувствует то, что говорит. Огни костров и веселые звуки испанских гитар превратили ночь в день, но у Хосе Эрнандо, неизменно гордившегося своей мужской притягательностью и могуществом, было далеко не праздничное настроение. Он чувствовал себя слабым и раздавленным, как виденная им некогда женщина, избитая городскими хулиганами. Во дворе пили и смеялись его люди. Против обыкновения, Хосе не мог составить им компанию. Слишком мрачно было у него на душе. Зарешеченные окна и двери его огромной гостиной были распахнуты настежь. Помимо своего прямого назначения она служила выставкой охотничьих трофеев: высокие, в три этажа, стены были завешаны головами львов, слонов, тигров, а в углу даже возвышалось чучело жирафа. Сидя в огромном кожаном кресле, пьяный Эрнандо угрюмо прислушивался к шуму веселья, царившего вокруг его роскошной и, казалось бы, неприступной гасиенды на севере Мексики. Да неприступной ли? Нет, видно, на свете ничего неприступного. Этот ублюдок, Каттер Лорд, прозванный «гением», преподал ему наглядный урок. Сильно пахло дымом костра и жарящегося на нем мяса, а также навозом из коралей. Под воздействием винных паров его люди смеялись все громче. Ему одному сегодня не до веселья. «Гений» обвел его вокруг пальца. Слава Всевышнему, Изабелла возвратилась домой цела и невредима. Она тогда обняла отца и, глядя огромными черными глазами в его гневное лицо, сказала своим сладким голоском, что напрасно папа волновался — захватившие ее люди обращались с ней так почтительно, словно она какая-нибудь принцесса. Смеялись и шутили с ней и кормили чипсами и гамбургерами. Эрнандо не мог глаз оторвать от ее изысканного испанского личика с аристократическим носом, классическим разлетом бровей и изогнутыми розовыми губами. С белой мантильей на голове она выглядела как сама невинность. Никогда еще дочка не была так похожа на свою мать-аристократку, и никогда он не любил ее так, как в эту минуту. Когда ее мать умерла, он и сам чуть не умер. Для Эрнандо главное — семья. А значит — Изабелла. Мысль его перескочила на Каттера Лорда, «гения», который за всю свою жизнь ни разу не допустил промаха. Как он, Эрнандо, его ненавидит, как жаждет мщения! Такого сильного чувства он не испытывал даже в бытность свою мальчишкой, когда его, самого бедного и грязного в степной испанской деревеньке, «безотцовщину», сына толстой общедоступной женщины, сверстники презирали, а те, что постарше, постоянно избивали. Тогда ему приходилось бороться за каждый кусок хлеба, чтобы не голодать. Он умирал от желания иметь отца и приличную мать. Ходить, как все дети, в школу. Но побои и нищета ожесточили его сердце и закалили волю, которая устремилась к одной цели — подняться выше этой жизни. А Каттер Лорд родился богатым. Все доставалось ему легко. Зато теперь, когда Хосе стал всемогущ, нет человека, которому удалось бы безнаказанно пойти против него. — Ты и есть принцесса, моя дорогая, — зашептал Хосе, стараясь ничем не выдать свои кровожадные мысли. — Случись что-нибудь с тобой, я бы не вынес. Хосе Эрнандо был мужчиной среднего роста, с плотной грудью и широкими плечами. Смуглое его лицо с широким индейским носом и темно-оливковыми глазами отличалось жестокостью, присущей испанским конкистадорам. — Не обижай их, папа, — взмолилась дочь, почуяв за его натянутой улыбкой недобрые намерения. — Они стали моими друзьями. — Ну что ты, драгоценная моя, я и не собираюсь, — солгал он сладчайшим голосом, хотя его пожирала жажда мести. Для человека типа Эрнандо ложь не была прегрешением. Он чувствовал бы за собой куда большую вину, если бы не смог постоять за свою честь. Он горел от злости и желания расквитаться с тем, кто приказал похитить Изабеллу. Стоило ему подумать, что могло бы случиться с его драгоценной доченькой, как в нем поднималась волна гнева, душившая его так, что он терял способность дышать. Да люди будут презирать его, если он не найдет способа перехитрить хвастливого ублюдка, который, похитив дочь Эрнандо, сделал его всеобщим посмешищем! Никому еще не удавалось оставить Хосе Эрнандо в дураках. Никому. Унаследованная от далеких предков мстительная кровь запульсировала в жилах Хосе Эрнандо. Каттер Лорд должен умереть. А также его семья — женщина и ее сын. Хосе Эрнандо давно не убивал. Но Лорд Каттер — дело его чести. Сердце его бешено заколотилось. Он убьет его собственными руками. Но сначала — женщину и мальчишку. Заставит Каттера Лорда на коленях молить сжалиться над ними. Пусть поползает! А затем он убьет его. Глава седьмая Чейенн, стоя у широкого окна, недовольно смотрела на залив. В ее воспоминаниях остров был куда красивее. Сейчас ей хотелось бы видеть перед собой не эти дюны в зеленой дымке растительности, разбавленной розовыми и желтыми дикими цветочками, а что-нибудь иное. Все что угодно, лишь бы не эти белые пляжи и синий залив. Остров будил мучительные воспоминания. Если Каттер хочет предать прошлое забвению, зачем он привез ее сюда? И не только этим огорчал ее Каттер. Всю неделю, что прошла после возвращения Джереми, он жил буквально на нервах. А с той ночи три дня назад, когда Джереми посетил кошмар, Каттер по ночам с пистолетом в руках сам стал обходить хьюстонский особняк. Если опасность миновала, то чего он страшится? Почему настоял на том, чтобы они уехали на этот отдаленный остров втайне ото всех, кроме самых близких ему людей? Чейенн намеревалась возвратиться в Уэст-Вилл поухаживать за больной матерью, но Каттер потребовал, чтобы она отправилась на остров, там спокойнее. Спокойнее? Он отказался объяснить, что подразумевает под этим словом. Много лет Мартин вот так же не желал ничего говорить о незримых опасностях, витавших в воздухе. Ей такие отношения не по душе. Она даже поссорилась с Каттером. Но это ничего не дало. Связавшись по телефону с сиделкой Айвори Роуз и узнав от нее, что больная по-прежнему находится в коматозном состоянии, Каттер утвердился в своем мнении, что сидение у постели матери в ожидании ее смерти ничего не поправит. И срочно вывез Чейенн и Джереми на остров, заявив, что для него сейчас главное — жениться на ней. — Но мы же можем пожениться и в Уэст-Вилле, — настаивала она. — Мы едем на остров Лорд. И чем скорее, тем лучше. Всего лишь вчера вечером, еще в Хьюстоне, Чейенн, занимаясь приготовлением одного из своих обычных пряных яств, потеряла терпение и заявила, что никогда не простит Каттеру, если он увезет ее на остров, а не в Уэст-Вилл. — Я все же рискну, — парировал он. Вокруг ее головы яростно бушевал пар, поднимавшийся из кипевшей кастрюли. — Что это за брак без доверия! — возмутилась она. — Тогда доверься мне. — Или без компромиссов! — добавила Чейенн с такой силой мешая в посудине, что выплеснувшаяся из нее жидкость залила огонь. — Тогда пойди на компромисс, — возразил он, приворачивая пламя на газовой плите. — Не дотрагивайся до плиты! — воскликнула она, ударяя его деревянной ложкой по руке. — Но твои бобы едва не сгорели. Он был прав, и это совсем взбесило Чейенн. — Ты всегда добиваешься своего? — Она чувствовала, что вот-вот потеряет контроль над собой. — Нет, только в тех случаях, когда это очень важно или я уверен в своей правоте. — А уверен ты всегда. — Не подлить ли воды в бобы? — попытался он отвлечь ее внимание от больной темы. — Никогда не подливай воды в бобы! — прорычала она. — Как ты можешь быть таким бесчувственным?! Моя мать умирает. Каттер положил ей на плечо руку, теплую, успокаивающую, но она в сердцах сбросила ее. Он нахмурился. — Постарайся утешиться мыслью, что твоя мать даже не узнает, сидела ты около нее или нет. — Откуда тебе это известно? Ну допустим, она не узнает, но я-то до конца жизни буду знать, что своими руками закрыла ей глаза. — У нее навернулись слезы. — Мне очень жаль, Чейенн, — мягко произнес Каттер. — Но ничего не поделаешь. Нам придется уехать на остров. Она горестно вздохнула. В горле у нее стоял комок. Она вот-вот разрыдается, а всему виной — Каттер. Чейенн надулась. И продолжала дуться на протяжении всего изысканного обеда, который она подала в элегантной столовой Мартина, под хрустальными канделябрами, а затем — весь остаток вечера в библиотеке, где они разбирали счета Мартина. Каттер похвалил ее кухню, посоветовал написать еще одну поваренную книгу, хотя добавил, что в повседневном меню он предпочел бы менее жирную пищу. — Я буду варить то, что мне нравится, — огрызнулась Чейенн. — При этом твоя мама говорит, что я умею настоять на своем, — пошутил Каттер, обращаясь к Джереми. — Как бы мы все трое не растолстели на таком питании, как голуби. Предупреждаю тебя, Чейенн, толстые женщины не в моем вкусе. Он передал Чейенн тарелку с лепешками, но она ледяным голосом отказалась. Он поднял глаза и улыбнулся. Она же в упор смотрела на него с угрюмым, холодным выражением лица. Словно не видя хмурого лица Чейенн, Каттер улыбнулся еще шире, но Чейенн притворилась, что не замечает его усилий, и к концу обеда сумела-таки испортить настроение и ему, и Джереми. Больше всего ее настораживало то, что Каттер явно не считал ее дурочкой и не был человеком бесчувственным. Напротив, в его глазах непрестанно светились доброта и сочувствие. Значит, существует какая-то реальная угроза. Тут ей пришло на память, что, подготавливаясь к выкупу Джереми, он не встречался с банкирами. Нет! Зато собрал целую хорошо вооруженную армию! Что же он тогда предпринял? Надо попытаться еще раз расспросить его. Ветер колыхал высокую траву на дюнах, в которой яркими звездочками горели дикие цветы. На острове, рядом с Каттером, Чейенн чувствовала себя в безопасности как никогда. Стоило их самолету приземлиться, как вмиг распустились миллионы бутонов. Тем не менее, когда Джереми играл вне дома, Чейенн не спускала с него глаз. Так же, как и Каттер, хотя на каждом шагу стояла усиленная охрана. Из окна близ камина она смотрела, как в солярии Джереми швырял вверх горсти кукурузных зерен. На них слетались голодные чайки, дравшиеся из-за корма на потеху хохотавшему мальчику. После возвращения домой он какое-то время был само воплощение страха, но Чейнн и Каттер сумели успокоить сына. Постепенно к нему возвратилась прежняя уверенность в себе. Он уже начал поговаривать о том, чтобы выходить в сад и лазить там по деревьям, как его снова посетил кошмарный сон. Он проснулся с воплем, уверяя, что видел и слышал Курта и Лысого в своей спальне. Каттер отнесся к словам мальчика с полной серьезностью. Через несколько минут дом наполнился полицейскими и людьми Каттера. По странному совпадению Курт в эту ночь исчез, а розы в саду завяли. Во все населенные пункты в округе было разослано приказ о розыске Курта, но его так и не нашли. С тех пор каждый вечер, выждав, когда Чейенн заснет, Каттер с пистолетом в руке обходил дом, проверяя каждое окно, каждую дверь и щель, особенно вблизи спальни Джереми. Однажды она тайком последовала в ночной обход за Каттером, но, поскользнувшись, чуть не упала. Он молниеносно обернулся на шум и приставил пистолет к ее сердцу. — Ни с места! Она вскрикнула. — Что тебе здесь надо, Чейенн? — воскликнул он, опуская пистолет. Как если бы она была в чем-то виновата!.. Но голос его прозвучал не менее испуганно, чем ее вскрик. И дрожал он всем телом. — Каттер, что ты делаешь здесь с этой... с этой вещью? — Просто проверяю все ходы и выходы. — Зачем? — Затем, что... — Он взглянул на нее мрачными глазами. — Просто — затем! — Зачем ты ходишь с револьвером? Ведь можешь запросто застрелить кого-нибудь. Меня, например. — Ты права, — он медленно кивнул. — Вся эта история свела меня с ума. — Но почему? — Я не могу говорить об этом. Он нагнулся и нежно дотронулся до ее лица, как бы давая понять, что весь ее арсенал женской мудрости, не допускающей применения оружия, бессилен перед его чисто мужской потребностью оберегать и защищать ее. Он привлек Чейенн к себе, и она уткнулась лицом в теплую твердь его мускулистой груди. И все же какая-то тайна, словно стена, стояла между ними. — Иногда, хотя Джереми дома и в безопасности, я так боюсь! Так боюсь... — Она всхлипнула. — Вот как сейчас, например. — Знаю. — Он погладил ее по голове. — Прошу тебя, расскажи мне, что происходит. Твоя скрытность напоминает мне Мартина. Он тоже никогда ничего мне не рассказывал... — Шшш, я не Мартин. Я смогу тебя защитить. Всегда. Клянусь. — Он крепче сжал ее в своих объятиях. Ей стало так тепло на душе, что она прекратила расспросы. Пусть он ничего не рассказывает, даже его молчание весьма красноречиво. Оно показывает, что он разделяет ее опасения. Понимает их. Внезапно Чейенн ощутила, сколь глубоки его тревога о ней и сыне и решимость их защитить. Он поцеловал ее губы, сначала нерешительно, затем более властно, раздвинув их языком. Одной рукой он гладил ее щеку, а другой — грудь. Чейенн расслабилась, сковывавший ее ужас улетучился. Быть может, Каттер ее не любит. Быть может, никогда и не будет любить. Быть может, Мартин, даже находясь в могиле, останется извечной стеной между ними. Быть может, она нужна Каттеру только для секса. Или для того, чтобы быть рядом с Джереми... Он повел ее в спальню, где они предались любви и где его страстность в сочетании с глубокой нежностью вознесла их на вершины блаженства. К счастью, ночные кошмары более не посещали Джереми, и сегодня, в солярии, он казался ей обыкновенным шаловливым мальчиком. Ах, если бы ее мать не была больна! Возможно, тогда жизнь на острове с Каттером и их сыном не была бы ей в тягость! Но еще сегодня ночью Чейенн видела во сне мать, высохшую, как пустынная земля вокруг их ранчо. Она лежала в гробу. Когда Чейенн проснулась, Каттер обнял ее, и она со слезами на глазах призналась, что уже оплакала мать, хотя та еще жива. Под конец она в который уже раз попросила Каттера отпустить ее домой, к матери. — Не могу, — ответил он, целуя ее в висок. — Видит Бог, дорогая, будь это в моей власти, я бы достал тебе луну с неба. Почувствовав искреннее сожаление в его словах, она радостно отдалась ему. Джереми наконец разбросал весь свой запас зерна и сейчас бегал за чайками, которые легкомысленно уселись на землю. За его спиной шумел прибой. На острове Чейенн чувствовала себя отрезанной от остального мира, а потому была свободнее. И в большей безопасности. А ведь, между тем, она тут пленница, пленница Каттера. Остров и дом Лорда не изменились с тех пор, как она побывала здесь семь лет назад. Зря Каттер выбрал для их венчания это место, напоминающее ей о прошлом, о ее несбывшихся надеждах и мечтах, обо всем плохом, что пролегло между ними. Она была тогда совсем юной девушкой, способной даже после измены Джека поверить в любовь. Всей душой, всем сердцем она отдалась Каттеру, а утром, проснувшись, обнаружила, что его нет. Его следы вели к причалу и там обрывались, а значит, кто-то, вероятно, по предварительной договоренности, приехал за ним на лодке. Он взял от нее все что мог и без зазрения совести бросил. В тот день к вечеру прилетел Мартин. Заявление Чейенн о том, что она не может выйти за него замуж, ибо выходит за Лиона, развеселило его невероятно. Он хохотал до упаду. — Мне все это наперед известно. Этот негодяй, мой братец, обвел тебя вокруг пальца, лишь бы я не смог на тебе жениться. — Что?! — Он все рассказал мне перед отлетом в Сингапур. Маленькая дурочка, вот кто ты. Твой драгоценный Лион — всего-навсего мой брат Каттер. Он такие штуки и раньше проделывал. Не жди его, он не вернется. — Но... Я спасла ему жизнь. Он... я... — Я же тебе сказал, что он за человек. Но ты такая же тупица, как все вы, женщины. Он-то умеет с вами обходиться. А на самом деле ему никто не нужен. Каттер любит одного себя и никого больше. Поняв, что она в положении, Чейенн попыталась дозвониться Каттеру в Индонезию, но его секретарша отказалась соединить ее с ним. Она пыталась звонить снова и снова, но все напрасно. Кто-то возвел вокруг Каттера непреодолимую стену, и Чейенн была убеждена, что этот «кто-то» — сам Каттер. Так почему же сейчас она выходит за него замуж? Он спас Джереми. И обещал защищать их обоих. Чейенн возвратилась к камину и сняла с каминной доски фотографию Мартина в серебряной рамке. Он улыбался, как никогда не улыбался после женитьбы ни ей, ни Джереми. Она поставила фото на место. Мартин тоже предал ее. Она-то думала, что у него есть какое-то чувство к ней. Но в первую же брачную ночь Мартин заявил, что и к ней, и к не рожденному еще ребенку питает лишь отвращение. Но нет, сегодня, когда она вот-вот обвенчается с братом Мартина, она не хочет больше думать ни о нем самом, ни о том, как он с ней обошелся. Свадебный наряд Чейенн представлял собой белое платье из хлопчатобумажной ткани, приталенное, но широкое внизу, очень похожее на то, в котором она была в тот день, когда Каттер впервые увидел ее на берегу. Каттер купил его несколько дней назад в Хьюстоне. Она открыла коробку, и он сказал: — Помню, как ты выглядела в том белом платье. Я решил, что умер, а ты — ангел небесный. В какой-то мере так оно и оказалось. Были ли его слова искренни? Если да, почему он тогда схватил ее за ногу? Хотел напугать? И почему, овладев ею, тут же бросил? Столько вопросов! Настанет время, когда она все их задаст. И получит ответы. Чейенн хорошо помнит, как проснулась в постели одна. Тут же кинулась искать его и наткнулась на следы, ведущие к причалу. А потом наступила на осколок от бутылки и еле-еле доковыляла до дома. Перевязав ногу, она стала его ждать. Но он не вернулся. Вместо него появился Мартин, огорошивший ее своим разоблачением. И тогда Чейенн сбежала с острова, от Мартина, к своей матери в Уэст-Вилл, где целыми днями, как в детстве, бродила по болотам. Еще не зная о своей беременности, она дни и ночи страдала от измены Каттера. Ни от кого, даже в Уэст-Вилле, она не получала такой пощечины. И вот сегодня она выходит замуж за этого невероятно жестокого мужчину, который обидел ее как никто другой. За этого холодного человека, который ставит свои интересы превыше всего и даже не отпускает ее домой к тяжело больной матери. И тем не менее... Он умеет быть таким нежным! Она понимает его и чувствует, что связана с ним тысячью незримых нитей. Чувствует ли он то же? После возвращения Джереми Каттер и Чейенн избегали разговоров о прошлом. Им было не до того: их волновала только безопасность сына, да и в запутанных финансовых делах Мартина следовало разобраться безотлагательно. В один из дней, когда она больше всего злилась на Каттера из-за матери, к хьюстонскому особняку подкатил огромный фургон со всеми вещами, проданными с молотка. Каттер признался, что это он приобрел их все на аукционе, но даже не пожелал выслушать до конца изъявления ее благодарности. Раз он будущий муж, заявил Каттер, то его обязанность, к тому же очень приятная, заботиться о ее благополучии. Его щедрость, нежность, благородство не переставали удивлять Чейенн. Неужели все лишь из-за того, что он хочет иметь рядом сына? Или всего-навсего наслаждаться ее телом? Или все же ему нужно нечто большее?.. Ее мысли прервало появление в солярии Каттера, со счастливым лицом направлявшегося к ней. Желая ожесточить свое сердце, Чейенн напомнила себе все старые обиды и теперешнюю тиранию Каттера. Но за ним, словно щенок за хозяином, бежал Джереми. Ей бросилось в глаза разительное сходство между ними. Оба высокие и загорелые. Оба точно знают чего хотят и умеют этого добиться. И оба умеют заставить ее выполнять свою волю. Одно было для Чейенн бесспорно: Джереми, не знавший отцовской любви, уже обожал Каттера. И в разговорах о поездке в Уэст-Вилл неизменно вставал на его сторону. — Бабуля знала, что мы ее любим, — заявлял он. — А сидели мы рядом с ее постелью или нет, ей теперь все равно. Ради Джереми Чейенн выдавила из себя веселую улыбку и распахнула дверь им навстречу. Каттер был одет в синие джинсы и белую рубашку. Джереми — точно так же, он во всем подражал отцу. — Все готово для церемонии, милая, — нежно произнес Каттер. — Да, мама. Дядя Каттер сказал, что свадебный торт можно разрезать только после венчания, а у меня живот подвело от голода. — Оставьте меня на пару минут одну, — попросила Чейенн. При взгляде на Каттера улыбка ее погасла. Да что это с ней происходит? Одна ее часть протестует против того, что он заимел такую власть над ее жизнью. А другая — стремится к нему. И каждую ночь она жаждет его ласки. Залившись краской смущения, Чейенн постаралась отогнать от себя воспоминания о всех их ночах, начиная с первой, когда он привез Джереми домой. И о том, как с каждым разом ее страсть становилась сильнее. И уж, конечно, о том, что даже днем, стоит ему к ней приблизиться, — ее обжигает огонь желания. Каттер нагнулся и слегка поцеловал ее в щеку. Она отстранилась, но он положил ей руку на талию. — Прошу тебя, Каттер, — зашептала она, отталкивая его руку, — только не сейчас... когда кругом люди. — Правильно, — недовольно пробормотал Каттер. — Через пять минут мы поженимся, а ты не позволяешь мне коснуться тебя. Джереми, выйди, пожалуйста. — Дядя Каттер дал мне подержать кольца, — сообщил Джереми, важно оттопыривая карман брюк. — Каттер, я... я... — Понял, — выдохнул он. Ничего-то ты, мой милый, не понял! Во рту у нее так пересохло, что говорить стало трудно. Каттер с Джереми вышли, а она не переставала удивляться себе. Ну что я за человек? Я не хочу выходить замуж за Каттера. Я даже плохо себе представляю, что у него в мыслях и почему он делает то, что делает. Да... Я действительно хочу быть с ним. Но не быть его женой. Какая оплошность с моей стороны вторично выходить замуж по ошибке! Она в смятении выскочила из дому. Поджидавший ее Каттер, заметив слезы на глазах невесты, заботливо вытер их. — Не думай сейчас ни о чем, — шепнул он ей. — Потом разберемся. С этими словами он вручил ей букет диких цветов и повел к алтарю, который они с Джереми соорудили из топляка. Церемония венчания была простой и краткой. Из родных присутствовал один Джереми. Мать Чейенн лежала при смерти, а своих родственников Каттер не пожелал приглашать. Единственным свидетелем был вице-президент фирмы Каттера — Пол О'Коннор. Пока священник читал молитву, Чейенн, вцепившись в руку Каттера, постаралась сосредоточиться. Несмотря на колышущиеся вокруг травы и набегающий на берег прибой, церемония бракосочетания показалась ей холодной и формальной. Мать ее умирает. Отец давно умер. Сестра всю жизнь ее ненавидела. Впереди будущее, и ей не на кого опереться, кроме как на Каттера. Она всегда мечтала о настоящем браке, с близостью и доверием. С настоящей любовью. Хочет ли Каттер того же? После окончания церемонии Каттер обнял Чейенн и, подняв ее подбородок, пристально взглянул в глаза. Ее обдало жаром. Затем он улыбнулся и поцеловал ее. Рот его показался знакомым и нежным, и все же она ощутила, что между ними по-прежнему стоит какой-то невидимый барьер. Она знала Каттера лишь как любовника, а в остальном он во многом оставался для нее непрочитанной книгой. Станет ли ее муж, как прежде, таить в себе больше, чем будет ей рассказывать? Каттер вдруг чуть нахмурился. Он с силой сжал ее руку, и врезавшееся в ладонь обручальное кольцо причинило ей боль. А Джереми с сияющими глазами обнял их обоих: — Теперь у меня есть мама и папа. — Да, — подтвердил Каттер, обнимая стройную талию Чейенн. — А у меня — жена и сын. — Свободной рукой Каттер обнял Джереми. — Мы будем настоящей семьей. Может, он действительно в это верит? Но миг промелькнул, Каттер перестал излучать сияние, и глупая надежда, наполнившая было сердце Чейенн, испарилась. Правда, по его виду никак нельзя было сказать, что он, подобно ей, весь в сомнениях. Он потребовал разрезать свадебный торт, испеченный Чейенн, и они вместе съели кусок под шуточки Каттера, утверждавшего, что, если верить молве, приготовленная ею еда усиливает половое влечение. Джереми оценил свадебный торт по достоинству и отдал ему должное. Был уже поздний вечер, когда мальчик пошел спать. Выждав несколько минут, Каттер поднял Чейенн на руки и отнес в спальню. — Наконец-то! — воскликнул он, запирая дверь. Желание, звучавшее в голосе мужа, и прикосновения его рук заставили Чейенн затрепетать. Каттер стянул с себя рубашку. — Я уже думал, что этот день не кончится никогда. — Таким ужасным он тебе показался? — прошептала Чейенн, не желая даже самой себе признаться в том, что умирает от желания. Глаза Каттера горели таким огнем, что она покраснела. — Ужасным? Что ты хочешь этим сказать? — удивился Каттер. — Я не знаю, что ты думаешь или чувствуешь. — Так знай: меня целый день трясло как в лихорадке, так я хотел поскорей обвенчаться и лечь с тобой в постель. — Он подошел к Чейенн и с силой притянул к себе. — Посуди сама. — Он прижал ее к двери, так что она почувствовала его напрягшуюся мужскую плоть. Отклонив ее голову назад, он провел языком по шее. Поцеловал ее рот. Затем лицо, шею, грудь, и по телу Чейенн словно прошел электрический ток. Помимо своей воли она вцепилась руками ему в волосы, а он, приподняв ее, прижал к себе как можно крепче; она ощутила движения его плоти и... И издала стон блаженства. Сколько раз в годы своего первого замужества она лежала ночью без сна в своей одинокой постели, мечтая о том, чтобы Каттер ласкал ее в этой самой комнате! А он? Мечтал ли он когда-нибудь вот так о ней? Грызла ли его тоже тоска по Чейенн? Хоть когда-нибудь? Только один раз у него вырвалось восклицание, дававшее право подумать, что да, тосковал. — Чейенн! О Господи! Чейенн! Каттер приподнял ее, отнес в кровать, быстро, уверенными движениями раздел. Пальцы его ловко расстегивали узкие петли. Она тоже поспешно раздела его, жадно целуя могучие мышцы груди, в которой громко стучало его сердце. Не прошло и минуты, как на полу возник ворох одежды — его джинсы, рубашка, ее белое подвенечное платье. Они стали повенчанными супругами. Она — его жена. Чейенн взглянула в его лицо, в свете умирающего дня казавшееся нежным, и постаралась убедить себя в том, что все происходящее между ними по ночам относится исключительно к области секса. Но нежность в глазах Каттера спорила с силой охватившего его желания. Он поцеловал ее в губы с такой беспредельной лаской, что в этот миг она ощутила себя не только желанной, но и любимой. Но вслух Каттер ничего не произнес. Поцелуй его, мягкий, бережный, становился все требовательнее. Чейенн тяжело задышала. Вся дрожа от нетерпения, она выгнулась ему навстречу. Он теперь ее муж. Она все время убеждала себя в том, что общение с Каттером чревато опасностями для нее, что их брак ничего не означает. Ровно ничего. Что это брак по необходимости. Но нежность, стоявшая за страстью Каттера, вызвала в Чейенн новый прилив доверия к нему. Руки, губы, язык Каттера ласкали так бережно, что она на миг уверовала: этим человеком движет не только похоть. Доведя ее до экстаза и сам испытав оргазм, Каттер, успокоившись, примостился с ней рядом как большое насытившееся животное. Пока они лежали, прижимаясь друг к другу разгоряченными телами, покрытыми испариной, на них снова накатило неуемное желание. — Мне хочется пойти на берег и любить тебя в волнах прибоя, — прошептала она ему на ухо. Он откинул влажные пряди волос с ее лба. — Там, где ты впервые увидела меня и спасла? — К ее удивлению, он произнес эти слова так, словно все семь лет лелеял в душе эти воспоминания. — Почему ты женился на мне? — спросила Чейенн. — Я хотел тебя. И ничего не мог с собой поделать. Понимаешь? Мне надо было, чтобы ты стала моей. Даже если ты всего-навсего своего рода ведьма, сумевшая меня околдовать. Это признание потрясло Чейенн. Держась за руки, они вбежали в залитые лунным светом холодные воды прибоя. Опустившись на колени в бурном потоке, Каттер снизу вверх оглядел Чейенн и только затем потянул за собой... Вскоре внутренний жар настолько их согрел, что даже вода стала казаться теплее. На них обрушилась волна. Затем вторая, осыпав их гирляндами жидких алмазов. Третья, четвертая... А их сплетенные тела опускались и поднимались в темной круговерти воды, сверкающей в свете луны. Потом он обтер ее полотенцем. Смеясь словно дети, они побежали обратно к дому. Вместе приняли горячий душ, вместе легли спать и вместе проснулись. Но утром все предстало в ином свете. Свадебный букет завял. Цветы на острове также все поникли. Первые холодные лучи восходящего солнца разрушили невероятную близость, соединявшую их, когда остров купался в теплом свете луны. С чувством вины Чейенн вспомнила умирающую мать, категорический отказ Каттера разрешить поехать проведать больную. Что же это за человек, который ночью любит ее с такой страстью, а днем отказывает в самой естественной просьбе? Да и он с утра определенно испытывал неловкость в обращении с ней, даже настороженность. Она все никак не могла забыть, как он бросил ее, забеременевшую. Каттера тоже, очевидно, преследовали свои демоны — он проснулся хмурый, как бы расстроенный, а чем — она не знала. Обменявшись мимолетными поцелуями и неуверенными взглядами, они молча встали и оделись. В последующие дни они жили, казалось, в двух непересекающихся мирах: в ночном, когда испытывали сильное эротическое наслаждение и полную близость, и в дневном — с его мрачным безмолвием, неловкостью и отчуждением. И каждое утро дверь между этими мирами как бы захлопывалась наглухо. В первую неделю их медового месяца Чейенн заметила на острове множество утренних вьюнков и вечерних первоцветов. Эти цветы, распускавшиеся ночью и достигавшие полного расцвета к заре, напоминали Чейенн ее брак: как только первые лучи утреннего солнца касались их нежных лепестков, они начинали вянуть. Каждый вечер Чейенн отправлялась на прогулку и возвращалась с охапками вьюнков и первоцветов, которые ставила в вазу на окне спальни. И каждое утро, пробудившись, она видела, что продолговатые желтые лепестки вьюнков мертвы, как и ночная страсть ее мужа. И тем не менее, когда наступал вечер, Чейенн снова бежала к дюнам, чтобы успеть до полного наступления темноты набрать цветов, и так же поспешно возвращалась домой, где ее с нетерпением уже поджидал Каттер. Под вечер последнего дня их первой недели на частном самолете прилетел О'Коннор. Наряду с обычной почтой он привез свадебный подарок, доставленный посыльным в хьюстонский особняк Чейенн. Она удивилась безмерно — ведь никто из друзей не знал об их свадьбе. Роскошно оформленная посылка, с написанным на ней именем Чейенн, была обвязана широкой атласной лентой белого цвета. Только Чейенн поставила коробку на стол, как подбежал Джереми и сорвал сначала верхнюю обертку, а затем и крышку посылочной коробки. Под ней на свертке из папиросной бумаги лежала открытка. Чейенн всмотрелась в крупные черные буквы, но в этот момент в комнату быстрым шагом вошел Каттер с дикими дюнными цветами в руках, которые прямо на глазах начали вянуть. — Что это? — поинтересовался он. — Каттер, ты знаешь человека по имени Хосе? — спросила Чейенн. Занятая подарком, она не обратила внимания на то, что потрясенный Каттер секунду-другую мешкал с ответом. Бросив умирающие цветы на пол, он кинулся к ней. — Дорогая, не... Но было поздно. Она уже увидела три ужасающие фотографии. У нее вырвался стон ужаса. Джереми схватил снимки, взглянул на них, и кровь отлила от его детского личика. Словно под влиянием какого-то гипноза Чейенн снова посмотрела на фотографии. И тишину прорезал ее крик. Обхватив руками горло, она сделала несколько шагов назад, стараясь побороть подступающую к горлу тошноту и ловя воздух раскрытым ртом. Она задыхалась, будто кто-то, зажав ей рот рукой, перекрыл доступ кислорода. Плечи Чейенн задрожали, кисти рук онемели. В горле у нее заклокотало, ее вырвало желчью, и она разрыдалась. Руки и ноги также утратили чувствительность. Каттер обнял ее. — Постарайся дышать. Делай глубокие вдохи! Но Чейенн, в ее истерическом состоянии, не слышала его слов. — Ты знал! — шептала она. — Ты все время знал! — Нет. Его встревоженное лицо расплылось в ее глазах, а затем исчезло, поглощенное мраком. Глава восьмая Как ни старался Каттер не производить ни малейшего шума, но, когда он перевернул страницу читаемого журнала, в спальне Чейенн раздался легкий шелест. Это, по-видимому, и разбудило Чейенн. Она села в постели, настороженная как кошка, почуявшая приближение птицы. Сердце ее билось так, словно над ней нависла близкая опасность. В комнате, однако, стояла тишина. Все как обычно. В поразительно чистые окна дома Каттера врывалось яркое солнце. Над заливом парили чайки, лениво описывая круги в ярко-синем небе и время от времени ныряя в море. Залив за дюнами был спокоен, от бурного прибоя остались лишь сверкавшие завитки, ласково лизавшие берег. Каттер лежал, вытянувшись во весь свой рост на синем кресле-качалке рядом с ее кроватью. Одетый в джинсы на ремне с огромной серебряной пряжкой, голубую ковбойку и кроссовки, он производил впечатление расслабившегося, домашнего мужа. И читал он, по обыкновению, деловой журнал, как если бы дело происходило в Техасе, а у его жены, с которой он счастливо жил в полном взаимопонимании и согласии, было легкое желудочное недомогание. Впечатление уюта и покоя, навеваемое этим зрелищем, а также присутствие Каттера на несколько минут выбили Чейенн из колеи. Но тут глаза ее упали на черный пистолет, лежавший на прикроватной тумбочке, и ей вспомнились ужасные фотографии с трупом убитого Курта. Вернувшись к реальности, она внезапно почувствовала себя чужой в своей собственной жизни. — У Курта были широко раскрытые глаза, — прошептала она трагическим шепотом, словно Каттер не видел фотографий собственными глазами. — Дорогая, Курт был одним из похитителей. — Глаза его смотрели, но не видели, — с трудом продолжала она сиплым голосом. Ей было больно говорить. — Не думай об этом, — сказал Каттер как ни в чем не бывало, захлопывая журнал и кладя его рядом с пистолетом. — Сейчас важно одно: чтобы ты пришла в себя. Да за какое же чудовище она вышла замуж?! За мужчину, которого не трогают подобные злодеяния? Как будто для него это было вполне заурядное явление. Мартин часто говорил ей, что в деловых кругах Каттера считают холодным, бесчувственным человеком, способным на все; что он добавил к их семейному состоянию несметные богатства, ибо умел делать деньги во всех концах света. Он подвизался в самых отдаленных частях Африки и Южной Америки, даже в странах Ближнего Востока, раздираемых военными конфликтами. По словам Мартина, не было на международной арене человека, который действовал бы с такой решительностью. Что же делал Каттер, желая преуспеть? Убивал? Значит, он способен на убийство? Одного взгляда на лицо Каттера, словно высеченное из камня, достаточно, чтобы понять, насколько этот сильный, мужественный человек полон честолюбия и целеустремленности. Немного выступающий вперед подбородок и массивная челюсть подчеркивают волевые линии лица. Плечи его превосходят шириной спинку бархатного кресла, в котором он развалился. В этот момент муж показался Чейенн могучим, опасным и безжалостным. Она никогда не встречала такого человека, как Каттер. Всю эту неделю на острове он, очевидно, нервничал, но ни потрясенным, ни испуганным не выглядел. В отличие от Мартина. В Каттере чувствовалась мрачная сила и железное самообладание. И то, и другое внушало ей страх. Всю неделю он, как она теперь понимала, ждал чего-то похожего. Но старался и виду не показывать, пряча свои мысли и опасения за каменной маской спокойствия. Лишь иногда она замечала, что он слишком мрачен. Теперь-то ясно, почему он не желал выпускать ее из поля зрения и вместо Уэст-Вилла привез на этот отдаленный безлюдный остров. Чейенн вздернула подбородок. — Где Джереми? — осведомилась она вызывающим тоном. — Как он? — Нормально. Почему такой холодный тон? — Нормально? Что это означает? Я полагаю, он должен быть расстроен... Да, конечно же, он расстроен... Я хочу сказать... — Он крепкий парень. Естественно, он встревожен, как может быть иначе. Мы с ним говорили об этом. Но он понял ситуацию и поверил, что я вас из нее вызволю. — Что он делает сейчас? Вот в эту самую минуту? — Играет в своей комнате на компьютере. Он очень беспокоится за тебя. — Я не хочу, чтобы он выходил из дому. Ты понял меня? Эти чудовища уже похитили его один раз. Они могут... — Она разрыдалась, но через какое-то время сумела взять себя в руки. Каттер мрачно кивнул. — Видишь ли, я не думаю, что Хосе захочет сейчас в открытую напасть на остров. Заявку он послал. Теперь будет выжидать, пока мы расслабимся. Тогда мы станем более доступными мишенями. — Мишенями? Ледяное спокойствие Каттера не поддавалось описанию. — Ах вот как! Так, может, ты наконец расскажешь мне, кто такой этот Хосе? — Вы с Мартином задолжали Хосе Эрнандо пять миллионов долларов. Как всякий здравомыслящий делец, он хотел бы получить свои денежки обратно. Как всякий здравомыслящий делец! — Значит, это он похитил Джереми? От двери донесся какой-то еле слышный звук, но ни она, ни Каттер не придали ему значения. — Ну, не лично Хосе. По его приказанию. — А если бы ты заплатил ему выкуп, мы были бы в безопасности? — Да, не исключается... Возможно, и были бы... — Спокойный голос Каттера не действовал на нее успокаивающе. — Не исключается... Возможно... Что я слышу? — Она дрожала всем телом. Он наклонился к ней ниже; она не сводила с него пристального взора. На секунду, показавшуюся ей самой длинной в ее жизни, Чейенн даже перестала дышать. — Но сейчас, Чейенн, ни о каких «если» не может быть и речи, — произнес он после некоторой паузы. — Мы как никогда под угрозой опасности. — Почему? — выпалила Чейенн. Она вспомнила так поразившее ее накануне возвращения Джереми огромное количество доставлявшихся в дом боеприпасов и оружия разных видов, а также целую армию охранников. Все то, что он не решался ей объяснить. И о чем она не решалась спрашивать. — Я не заплатил выкупа. — Каттер по-прежнему говорил тихо и спокойно и все же совсем иным тоном. Глаза его потухли, стали холодными и ничего не выражающими. — Вот почему Хосе послал нам эти фотографии. Это вызов. — То есть теперь наш черед? Каттер кивнул. А ведь где-то в глубине души она об этом догадывалась! — Это твоя вина, — заявила Чейенн обманчиво мягким голосом. — Если бы ты сделал, как они требовали... — Ну уж извини, пожалуйста! — довольно резко оборвал он ее. — Я играю по собственным правилам, а не под диктовку какого-то гангстера. Хосе похитил моего сына. А я похитил его дочь. Сердце Чейенн забилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. — Что-что? — Похитил его дочь. Но мы ее отпустили, как только получили Джереми. — А почему ты не мог просто заплатить выкуп? — Потому что, святая наивность, они бы наверняка убили Джереми! — Откуда тебе это известно? — Проще простого. Ты можешь питать какие-то иллюзии, потому что жила совсем иначе, чем я. А я уже имел дело с негодяями вроде Хосе. Неоднократно. И заплатил выкуп. Но всего один-единственный раз. Знаешь, что последовало? Во-первых, я потерял деньги, но мне плевать на эти гроши, которые запросили мерзавцы, подыхающие с голоду. Но, когда они выбросили перед моим домом изуродованное тело моего служащего с пулей между глаз, мне уже было не до плевков. Джордж, еще совсем мальчишка, был опасен тем, что мог опознать своих похитителей. Они боялись угодить за решетку. — За спокойным голосом Каттера и каменным выражением его лица чувствовалась железная воля. — Но им это не прошло безнаказанно. Джордж был для меня братом. Таким братом, какого я никогда не имел. Я нанял нескольких профессионалов. Мы выследили одного за другим всех его убийц. Труднее было с их вожаком. На его поимку ушло полгода. — А что же было потом? — Потом я в этой стране не потерял ни одного человека. Лицо Каттера потемнело. Черные глаза сверкали. За его твердостью чувствовалась непередаваемая словами боль. Чейенн тут же захотелось утешить его, успокоить, забыть о своих обидах, но она поборола это желание. — Почему же ты не сказал мне правду? — только и спросила она. — Потому что я предполагал, что ты запаникуешь. Как это и произошло сейчас. — Не разговаривай со мной так, будто я первоклашка. Я, естественно, испугалась. Какой-то незнакомец посылает мне фотографии трупа моего охранника... — «Моего охранника»! — вскипел Каттер. — Счастье твое, что он не перерезал тебе глотку, пока ты спала. Нам, считай, повезло, что Хосе предпочел его убрать. — Повезло... Ты сам виноват, что подставил нас. Каттер сжал губы. — Послушай, дорогая, вы с Мартином брали в долг деньги у очень опасного человека. И не возвращали их. Теперь я пожинаю плоды ваших деяний. И стараюсь вас спасти. — Да, но у тебя не очень-то получается. — Джереми еще жив, ты тоже! — взорвался Каттер. — Где бы ты была сейчас, не примчись я той ночью, когда ты позвонила? — Какое это имеет значение, если мы вынуждены скрываться? Если Хосе все равно собирается нас убить? — Проклятие, Чейенн! — Каттер вскочил с кресла, опрокинув при этом шаткую прикроватную тумбочку. Его пистолет, лампа под большим абажуром и журнал, который он читал, полетели на пол. — Неужели ты не в состоянии хоть раз в жизни поверить в меня? Ну самую чуточку? Он вдруг сел на кровать рядом с ней, да с такой стремительностью, что она не успела отодвинуться. Длинными пальцами он схватил ее руки и притянул к себе как можно ближе. — Я хочу поставить точки над «i», моя дорогая, — выговорил он наконец. — Похищение Джереми, смерть Курта и вообще все, что с этим связано, никоим образом не является моей виной. — Ты делаешь мне больно, — прошептала она. Каттер молча отбросил ее руки, словно они вызывали у него отвращение, и устало выпрямился. Затем наклонился и поднял пистолет. Он старался сдерживать свои эмоции, но все его длинное мускулистое тело было напряжено. Со знанием дела он осмотрел и проверил пистолет, смахнул с него пыль и, не глядя на Чейенн, положил обратно на тумбочку. При этом, как она заметила, его рука дрожала не меньше, чем ее. Но ему удалось овладеть собой и хотя бы внешне успокоиться. — Может быть, в одном вы с Мартином все же сходитесь, — уже спокойным голосом сказал он. — Со стороны моего семейства, особенно от Мартина, я всегда был вправе ожидать одного — осуждения. Все мои родные были обо мне наихудшего мнения. Я вырос, сознавая это. Мартин был для наших родителей желанным сыном, которого они обожали, светом в окошке, на меня же они обращали крайне мало внимания. Я увлекался книгами, математикой, бизнесом, работал очень много и упорно, желая доказать, что чего-нибудь да стою. И научился во всем всегда быть первым. Но родителям это было безразлично. Лишь бы я помогал Мартину, заботился о нем. Мартин же относился к моим способностям весьма скептически. Ни один из родителей не знал, к чему я стремлюсь, да и не пытался узнать. Они утверждали, что я вылитый дедушка. Он был эдаким денежным мешком, который вывел нас в люди, но сам при этом остался вульгарным, грубым человеком. Первая моя жена в этом отношении походила на них. Прошло совсем немного времени, и я понял, что в ее представлении я годен лишь для того, чтобы делать деньги. Рассудив, что, возможно, она и права, я заплатил ей отступные и избавился от нее. Любовь после этого перестала меня интересовать, я весь ушел в бизнес. Пока не встретил тебя. Он не отрывал от ее лица взора, в котором стояла мука. — Каттер... — Я старался позабыть тебя, но, вот дьявольщина, все те годы, что ты жила с Мартином, не переставал о тебе думать. Мне часто приходилось видеть проезжающие в машинах или сидящие в ресторанах семьи. Мужчину и женщину с двумя маленькими детьми — мальчиком и девочкой. Сын и дочь. Семейство. Я умирал от желания иметь такое же. А как я завидовал Мартину — ведь он жил с тобой! Прямо не понимаю, как это я не сошел с ума. — Он помолчал. — Узнав после смерти Мартина, что Хосе собирается тебя убить, я понял, что потерять тебя вторично — выше моих сил. Даже если нет ни малейшей надежды на то, что ты станешь... — Он осекся. — Но, клянусь, если бы не Джереми, я бы вот сию секунду вышел из этой комнаты, чтобы никогда больше не возвращаться. Любовь перестала его интересовать. Пока он не встретил ее... Он понял, что потерять ее вторично выше его сил... Ему хотелось иметь семью. Нормальную семью... Сердце ее бешено стучало. В горле пересохло. И все же Чейенн сопротивлялась тому, чтобы поверить в это. Он молча смотрел на нее, тяжело дыша. Между ними плотной завесой висела напряженность. — Ты считаешь меня чудовищем наподобие Хосе, — сказал он с металлом в голосе. — Нет, нет, я... Она не успела опровергнуть его обвинение, как дверь отворилась и в комнату вбежал явно подслушивавший у двери Джереми. — Мамочка, — бросился он к Чейенн, — как я рад, что па... что дядя Каттер спас меня. Он застрелит Лысого и Хосе, и все будет в порядке. Вот увидишь. — Точно, сынок, — холодно произнес Каттер. Джереми засиял. — Вы, видно уже обсуждали между собой этот вопрос, — прошептала Чейенн и повернулась к Каттеру. — Так каким образом ты намерен свершить это чудо? Мне бы хотелось знать подробности. Что именно вы собираетесь предпринять? — То, что нужно будет, — отрезал Каттер ледяным тоном. То есть нечто чудовищное, внушающее неописуемый ужас. — О Боже! — Чейенн отвернулась. — Не будь так несправедлива, мамочка! Дядя Каттер вовсе не плохой человек. Джереми соскочил с кровати, приблизился к Каттеру и взял его руку в свою. Чейенн была поражена. Мальчик, переживший похищение бандитами, способен так спокойно судить об этом! Не иначе как Каттер совсем задурил мальчика. Сейчас, когда они стояли рядом, в глаза опять бросилось разительное сходство. Оба мужчины — и маленький, и большой — взирали на нее совершенно одинаковыми черными глазами с совершенно одинаковым выражением упрека. Сумрачные улыбки почти одновременно сползли с их лиц. И отвернулись они от нее и кивнули друг другу тоже синхронно, словно между ними существовало чисто мужское, чисто генетическое взаимопонимание. На секунду ей показалось, что они не слышат ее. Как если бы она посылала им сигналы на одной волне, а они принимали на другой. — О Боже! — Чейенн спрятала лицо в ладони. — И зачем только я вышла за тебя замуж! Я не хочу, чтобы Джереми вырос таким же безжалостным и холодным, как ты. — Послушай, — возмутился Каттер. — Я ведь ради тебя сунул шею в петлю. Прояви хоть какую-то благодарность. — Благодарность?! — Да, мамочка! Он хочет сказать, что хватит тебе быть к нему несправедливой. — Несправедливой?! О-о-о! — Чейенн уткнулась лицом в подушку. Последнее, что она слышала, когда за ними закрывалась дверь, был голосок сына: — Не волнуйся, дядя Каттер. Она никогда долго не дуется. — Я не дуюсь! — вскричала она. — Я волнуюсь, что совершенно естественно. Схватив подушку, она что было силы швырнула ее в дверь. Джереми изменил ей ради Каттера, и это было невыносимо. Всю свою жизнь мальчик тянулся к отцу, но Мартин презирал его за то, что он такой рассудительный и умный. Те жалкие крохи любви, что Мартин бросал Джереми, были вызваны в основном желанием насолить Чейенн. Сейчас Джереми впервые испытывал интуитивную близость к мужчине, которым он восхищается, — к своему родному отцу. Тем более что Каттер неизменно добр и внимателен к мальчику. Что ни вечер, Каттер отправлялся в его комнату, где они вместе читали и беседовали. И где Джереми задавал свои бесконечные «почему». И где Каттер, признавшийся, что Джереми может замучить своими вопросами, терпеливо на них отвечал. Рассказал же ей Каттер, как он в детстве страдал от невнимания своих родителей и искал спасения от одиночества в книгах и занятиях, а впоследствии в бизнесе. Наученный горьким опытом своей жизни, он относится к сыну иначе. Отец и сын любят друг друга. Между ними существует взаимопонимание. Каттер быстро привязывается к Джереми и хочет, чтобы мальчик стал частью его жизни! Но ведь и она хочет того же! В детстве Чейенн очень тянулась к своему отцу. Всякий раз, как она соревновалась с Шэнтэл и побеждала сестру, ею руководило одно желание — завоевать любовь и уважение их отца. А когда Бен появлялся на школьных мероприятиях, Чейенн мечтала: вдруг он возьмет да и пригласит ее в свой большой дом на ранчо, где жило его семейство? И в один прекрасный день он заставит Шэнтэл принять ее как сестру. Но вот беда — Бену Весту никогда ничего подобного не приходило в голову, хотя он не мог не заметить ее обреченных на неудачу попыток завоевать его симпатию, как и того, что из-за репутации матери девочка превратилась в предмет всеобщего презрения. В таких случаях он печально опускал голову, но все оставалось по-прежнему. С другой стороны, Каттер пришел к ней в ту минуту, когда ей и Джереми угрожала смертельная опасность. Он рисковал своей жизнью ради них. А как Каттер говорил о том, что хотел бы иметь настоящую семью, воспитывать сына и дочку! Что бы там ни было в прошлом и что бы ни мешало им еще и сейчас, они с Каттером образовали настоящую семью. От этой мысли на сердце потеплело, а ничем не оправданная злость на Каттера начала таять. Но все же Чейенн не открыла дверь спальни и не попросила прощения. Глава девятая В том конце коридора, где находилась спальня Чейенн, стояла мертвая тишина. Каттер всю свою жизнь имел дело с мелкими диктаторами из стран третьего мира. Чейенн очень мила. Она красива. Но по упрямству любому из этих деспотов даст сто очков вперед. Вот уже пять часов как она не выходит из комнаты. И все эти пять часов атмосфера в доме становится все тягостнее и Каттер нервничает все больше. Пока Чейенн отсиживалась в одиночестве, Каттер и Джереми находились в комнате мальчика. Каттер работал на компьютере, а Джереми с присущей ему любознательностью читал. Но дверь из их комнаты была распахнута настежь. На всякий случай: если она выйдет, чтобы они сразу увидели и услышали ее. Пол в комнате Джереми был завален компьютерными распечатками, раскрытыми энциклопедиями и книгами по истории штата. Чейенн не шла у Каттера из головы, но даже в эти напряженные часы он радовался возможности побыть с сыном. К восторгу Каттера, Джереми оказался очень развитым ребенком. — Дядя Каттер, а ты знаешь, что в 1834 году на этом острове были обнаружены остатки пиратского лагеря? — спросил Джереми, поднимая голову от книги. — Я прочитал, что здесь были раскопаны огромные железные кольца. Некоторые исследователи предполагают, что они служили кнехтами для лодок, спускаемых с больших кораблей. — Не дождавшись ответа от Каттера, Джереми дополнил: — Они, думаю, давно заржавели, правда ведь? — Мне они ни разу не попадались. — Может, пойдем как-нибудь, поищем вместе, а? — Обязательно. Они улыбнулись друг другу, и каждый вернулся к своим занятиям. Но прошло совсем немного времени, и черноволосая голова Джереми снова поднялась над книгой. — А ты слышал, что в 1880 году на острове Мустанг одна женщина нашла сундук, полный серебряных монет? — Нет, не слышал. — Вот бы мне найти такой сундучок! Ты когда-нибудь искал сокровища? — Ищу все время, — ответил Каттер, нажимая клавиши компьютера. — Где? — Да повсюду. — А, понимаю. Ты хочешь сказать, что делаешь деньги. Каттер прервал работу и повернулся к мальчику. — Ты много читаешь? — Я люблю книги. Мама научила меня читать, когда мне было три года. В первом классе меня продержали всего лишь месяц. Я знал все, что они проходили, и от скуки стал плохо себя вести. — Я тоже читал в детстве запоем, так что мама заставляла меня выходить на улицу и играть с товарищами. — У нас все точно то же самое, — кивнул Джереми и так посмотрел на Каттера, что у того защемило сердце. И оба замолчали. — На самом деле я люблю читать, потому что мама с папой все время ссорились, а мне хотелось хоть на время забыться, — признался Джереми. — Ссорились, да? — Обычно папа кричал на маму, а она всегда была очень спокойная. Каттер закусил губу. Глаза Джереми стали большими, как блюдца. — А правда, что мой настоящий отец — ты? — прорвало его. В комнате наступила напряженная тишина. Этого момента все время ожидал и боялся Каттер. И вот он настал, а застигнутый врасплох Каттер Лорд не знает что ответить. Он тяжело и протяжно вздохнул. — И давно тебя это известно? — Не очень. — Покраснев, Джереми вернулся к книге, но стал теребить уголок страницы, пока не оторвал его. — Я слышал, как отец, Мартин то есть, говорил что-то нехорошее о тебе с мамой и обо мне. И в комнате снова стало тихо. Каттер не знал что сказать. — Мне было очень плохо, — прервал молчание Джереми. — Папа вел себя как сумасшедший. Я думаю, что он меня не любил. И маму тоже. Он обзывал ее плохими словами, а она плакала. Я не знал, что и подумать. Но и твоим сыном я тоже не хотел быть. — Если бы только я знал, — покачал головой Каттер и замолчал: если бы он и знал, сделать бы все равно не смог ничего. Тут ему стало казаться, что они с Джереми совсем-совсем чужие, что между ними стоят непонимание и муки прошлого, забыть которые невозможно. Ведь сказала же Чейенн, что боится, как бы Джереми не вырос похожим на отца. Мальчик снова уставился в книгу. Как бы Каттеру хотелось зачеркнуть эти проклятые семь лет и начать все снова! С этой мыслью он повернулся к экрану компьютера и сделал вид, будто ничего не было сказано. Но есть вещи, которые не следует произносить вслух, ибо, произнеся, уже не можешь о них забыть. Каттер выключил компьютер и, развернувшись на стуле, оказался лицом к лицу с Джереми. В тот же миг мальчик поднял на него глаза, показавшиеся Каттеру больше обычного. — Я рад, что ты женился на маме, — сказал он тихо. Каттер молча кивнул, не в силах выразить обуревавшие его чувства. Но когда Джереми встал с пола, он тоже поднялся со стула. Какое-то время они стояли, глядя друг на друга, и Каттер чувствовал, что отяжелевшими вдруг ногами не в состоянии сделать ни шагу вперед. — Папа, я... я... — проговорил Джереми с просветленными глазами и в тот же миг бросился в объятия отца. — Я люблю тебя, папа! Я люблю тебя! — бормотал он сквозь слезы. — Джереми! — Каттер обнял мальчика и крепко прижал к себе. Мучила мысль, что ему давно следовало заняться сыном. Востребовать его каким-нибудь образом и защитить от Мартина. Он нужен Джереми! Внезапно какой-то внутренний тормоз, сдерживавший Каттера, прекратил действовать. Его захлестнуло чувство отцовской нежности. Семь лет он держал ее в себе. Семь лет волнений и одиночества. — Я тоже люблю тебя, Джереми. Я очень тебя люблю. Тихим голосом он снова и снова твердил эти слова и не мог остановиться. — А как же мама? — спросил Джереми. — Я рад, что женился на твоей маме, — мрачно признался Каттер. — Надо полагать, она все же возьмется за ум. — Непременно. — Почему ты так думаешь? — Потому что у меня есть идея, — заявил Джереми со смущенной улыбкой. — Надеюсь, что хорошая. Теперь мальчик улыбался с дьявольским лукавством. — Ты помнишь, как она прибежала в ту ночь, когда у меня был кошмар? — И думать не смей! — предупредил Каттер. Время тянулось невыносимо медленно. Каттер в одиночестве лежал в темноте, наблюдая за яркими вспышками молний и прислушиваясь к завываниям ветра и раскатам грома. Ложе, на котором он спал, было ему слишком коротко, а подушки — слишком велики и мягки. Он без конца ерзал взад и вперед, ворочался с боку на бок. Стоило ему задремать, как эротические сновидения с обязательным участием Чейенн заставляли его пробуждаться. Она снилась ему обнаженная. Ее красивое теплое тело лежит рядом. И ему ужасно хочется овладеть ею. Он напрягался и... просыпался в холодном поту, один. Так повторялось несколько раз. Хуже этого ничего не придумаешь! Он ухватился за край дивана, на котором спал. Зачем она его мучает? Ему ведь ясно — она от него без ума. Он в свою очередь без ума от нее. Но она его не любит. Слишком много на их пути препятствий, которые им никогда не устранить. Каттер откинул простыни и сел, чувствуя себя несчастным. Сколько таких ночей провел он без сна, воображая ее в объятиях своего братца! Губы Каттера сложились в ироническую усмешку. Слишком много ночей с тоской по ней. А сейчас, когда он стал ее мужем, она снова подвергает его этой адской пытке. Чем он заслужил подобное наказание? Правда, существует одно обстоятельство, которое не следует забывать: она спала именно с ним. Только с ним одним. За все годы замужества с Мартином она ни разу не легла с мужем в постель! Черт возьми, ее верность многого стоит! Он провел дрожащей рукой по лицу. Несчетное множество раз он думал об этом. Почему это так для него важно? Чейенн сбросила с себя простыни, поднялась с постели и зашагала по комнате. Дождь хлестал в окна, по стеклам стекали огромные сверкающие капли. Ветер бил в ставни. Она испуганно выглянула наружу. Под напором шторма травы полегли. Вихрь вздымал песок и гнал его в залив. Такая непогода может быть плохим предзнаменованием. Чейенн все время мерещился труп Курта с фотографии. Ее преследовала мысль, что его убийца может приплыть на лодке, как сделал это семь лет назад Каттер. Если бы она могла отогнать от себя это видение и перестать страшиться! И не испытывать желания бежать к Каттеру. По ее щеке скатилась слеза. Потом вторая. Она попыталась вытереть их, но без толку — они полились ручьем. Все так ужасно! А виноват во всем Мартин. В том, что похитили Джереми, а Курта... Зачем они с Мартином старались жить на широкую ногу? Почему она не помешала ему брать деньги в долг? Почему им так хотелось занимать видное место в обществе? Сейчас ей нужно самое элементарное. Любовь. Семья. Но более всего ей нужен Каттер. Ей безразлично, что он делал в прошлом. Да, он бездушно бросил ее. Да, она была вынуждена выйти замуж за Мартина. Но ведь в час одиночества и смертельной опасности он пришел ей на помощь. Он спас Джереми. Он внимателен и ласков — по-своему. Он ее муж. Ее любовник. Ее единственный любовник. Без него ей тоскливо, вокруг — пустота. Она хочет ощутить его сильные руки. Чтобы снова ощущать себя в безопасности. Чувствовать себя любимой и желанной. Но может ли мужчина с таким прошлым любить ее, доверять ей? А что, если он использует ее лишь для секса, чтобы иметь возможность быть рядом с Джереми? И что за жизнь он ведет, если стал в результате твердым, жестким и беспощадным? А вдруг он и вправду не способен любить, как неизменно утверждал Мартин? Или младший брат, ослепленный завистью, искажал действительность, и Каттер всего-навсего нелюбимый сын, на которого в семье не обращали внимания? Одно точно: Каттер сильный и смелый человек, способный ради нее и сына рисковать жизнью. Прошлое следует предать забвению. И в этот момент на Чейенн нашло прозрение: она настолько желает Каттера, что не может дать ему повод усомниться в ее любви. Джереми проснулся от громкого звона будильника, который он положил себе под подушку. С минуту мальчик никак не мог припомнить, зачем это сделал. Его одолевал сон, но от дребезжания будильника подушка вибрировала, не давая ему заснуть. Не открывая глаз, он повернул рычажок, выключая звук. Необходимость посетить туалет заставила его встать, но, возвратившись, он не стал ложиться, а заставил себя разработать план действий. В полусонном состоянии мальчик старался восстановить в памяти чувство ужаса, которое испытал, когда Лысый вошел в его хьюстонскую спальню и схватил его. Джереми не любил вспоминать, как визжал и кричал, когда Лысый силой вытаскивал его из комнаты. Зато было живо воспоминание о том, как у Винни-Пуха отвалилась голова. А затем Лысый потащил его вниз по лестнице, и Джереми орал что было мочи. Но никто не пришел ему на помощь — ни Курт, ни миссис Перкинс, ни мама или папа. Зато в какой панике они прибежали к нему ночью, когда его посетил ужасный кошмар! Вот и сегодня прибегут так же. Джереми раскрыл рот и испустил громкий душераздирающий вопль. После второго крика он услышал, как отворяется мамина дверь. А затем папина. Ура! Ура! Джереми в восторге избил подушку кулаками. Воодушевленный успехом, он издал еще три душераздирающих вопля, а затем начал тереть пальцами глаза, чтобы вызвать слезы. Маленький чертенок не послушался его! Каттер со всех ног бежал по коридору к спальне Джереми. С противоположной стороны в развевающейся белой ночной рубашке мчалась Чейенн. Каттер не смог вовремя остановить свой бег. Она, по-видимому, тоже. Да у Каттера и не было такого желания. Так или иначе, но они столкнулись. Каттер был в одних пижамных брюках, без куртки. Схватившись за него, чтобы не потерять равновесия, она ощутила его могучую грудь. А он схватил ее за предплечья и прижал к себе, предохраняя от падения. Да так близко, что каждый услышал биение сердца другого. Он вдохнул знакомый запах ее тела, и этот теплый дурманящий аромат привел его в трепет. Он моментально накалился, как кирпич, попавший в печку. И Чейенн не отстранилась, хотя не могла не чувствовать этого. Всю ночь он терзался мечтами о ней. Она вся была соткана из душистой мягкой ткани, на ощупь воспринимавшейся его грубыми пальцами как настоящий атлас. Ему захотелось приподнять ночную рубашку и коснуться ее тела. Благоухающие волосы Чейенн, задевшие его шею и щеку, показались ему легкими и тонкими, как волоски колосьев. Округлости груди и бедер манили своей мягкостью. Она взглянула на Каттера — и им овладело сильное чувство, не поддающееся описанию. Он с силой вобрал в себя воздух. Так хорошо было держать ее в руках! Словно они — единственные люди на всей планете. Но тут Джереми снова вскрикнул. Да так убедительно! Ее глаза расширились, она испуганно выдохнула. — Джереми! — прошептали они одновременно. Она — с ужасом. Он — с некоторой долей раздражения, но в то же время с отцовской гордостью. Нехотя выпустил он ее из рук, и они бросились в комнату сына. — Джереми?! — воскликнула Чейенн, врываясь в комнату и включая верхний свет. — Все в порядке, — раздался бодрый, но хриплый голос мальчика. — Мне опять приснился страшный сон. — Бедняжка! — воскликнула Чейенн, прижимая мальчика к себе. — Все в порядке, — повторил Джереми, через плечо матери заговорщически улыбаясь Каттеру. — Но раз уж вы оба здесь, то, может, расскажете мне какую-нибудь сказку? Мать, естественно, охотно согласилась. Сказка была длинная — об осленке, отбившемся от родителей, которому неоткуда ждать помощи в их розыске, кроме как от волшебной скалы. Каттер как зачарованный внимал нежному голосу своей жены. Слушая ее и глядя на разгоревшееся лицо сына, Каттер вдруг почувствовал единство с ними, увлеченными рассказом. Впервые он почти уверовал в то, что его мечта о хорошей дружной семье может осуществиться. Что он, она и их сын... Дослушав сказку до конца, Джереми сделал вид, что засыпает. Чейенн выключила свет. Несколько мгновений она и Каттер стояли молча, глядя в темноте друг на друга. Он хотел ее. Взяв ее за руку и выводя из комнаты, Каттер молил Бога о том, чтобы и у нее было такое же желание. В коридоре они ощупью пробрались к ее двери, и здесь ему следовало отпустить Чейенн, но... Сверкнула молния, раздался гром, и испуганная женщина сама кинулась ему на шею. — Каттер! — Что было силы она прижалась к нему. Он медленно опустил голову. Несмотря на темноту, он ясно увидел, что ее расширившиеся от страха глаза устремлены на него. Она закусила губу и крепче сжала его руку. — Нет! — прошептала она наконец еле слышно. — Не бросай меня. С этими самыми словами он обратился к ней тогда, на берегу острова, полагая, что умирает. Она бросила на него взгляд, обдавший его жаром. Сердце его забилось с бешеной скоростью. — Чейенн? — Мир, да? — пробормотала она. — Извини меня за все, что я тебе наговорила. — Не будем об этом! Он знал, чего она хочет, и незачем было заставлять ее просить об этом. Она попросила сама. — Пожалуйста, Каттер, прости меня. О-о, Каттер, коснись меня. Просто держи меня в объятиях. — Она провела дрожащими пальцами по его щеке, затем по шее, опустила их на плечо и далее на грудь, где они замерли. — Я не могла сегодня заснуть... Потому что тебя не было рядом. — Я тоже, дорогая. — Что ты говоришь? — То, что ты слышишь. Из его горла вырвался то ли полустон, то ли полусмех. Он притянул Чейенн посильнее к себе и обхватил ее лицо руками. Нагнувшись для поцелуя, он даже в темноте заметил, какое счастье сияет в ее глазах. И поцеловал ее. Ура! Ура! Джереми, прильнув к замочной скважине в своей двери, прислушивался сначала к тихим голосам, затем к продолжительному молчанию, наступившему в коридоре, которое он истолковал однозначно: его родители больше не ссорятся, они помирились. Но лишь услышав их удаляющиеся шаги и звук захлопываемой двери, Джереми перестал судорожно сжимать Винни-Пуха и сонно потер глаза. Интересно, подумал он, они продолжают еще целоваться? Возможно, у себя в постели? И он с радостной улыбкой побежал с Винни-Пухом в руках к своей кровати. Глава десятая Джек Вест натянул поводья и сдвинул со лба широкополую фетровую шляпу, чтобы сквозь марево жары получше разглядеть Чейенн. Она выглядела замечательно. Красивая, сексуальная женщина, стройная. А вот у ее богатого мужа вид весьма и весьма озабоченный. Словно его преследуют демоны. В обхождении с живыми Джек Вест никогда особенно не церемонился. Но по отношению к умершим он придерживался иных правил игры. Вот почему он, бросив все дела, вырвался из манежа, оседлал крупного жеребца гнедой масти и поскакал на нем отдать последний долг уважения Айвори Роуз. Джек был наполовину мексиканец, наполовину англосакс, из-за чего значительная часть населения Эль-Атаскадеро относилась к нему с предубеждением. С точки зрения англосаксов, он не принадлежал к их нации, так как его дикая вьющаяся шевелюра и кожа оливкового цвета были несколько темнее, чем бывает у белых людей. Мексиканцы же не считали его своим из-за роста — Джек был намного выше, чем большинство представителей этого народа. Было в его внешности нечто дикое, даже свирепое, пугавшее людей. По мнению Чейенн, виной тому был сломанный в драке нос, который придавал Джеку вид отчаянного парня. Сейчас, когда он глядел на небольшую кучку людей, столпившихся вокруг могилы Айвори Роуз под дубом на ковбойском кладбище, внутри у него все переворачивалось. Смахнув пот со лба, Джек всмотрелся в приезжих внимательнее, желая удостовериться, что это действительно Чейенн. Это была она. Итак, Чейенн приехала в родные места. До этого Джек всячески ее избегал. Приезжать ей между тем не следовало. Даже на похороны матери. Во спасение своей жизни ей надо бежать отсюда. Ибо за ее голову назначена награда. И не только за ее — за головы ребенка и мужа тоже. Семью преследует какой-то сказочно богатый гангстер из пограничного района. А еще говорят, что сообщение о смерти Айвори они получили в тот момент, когда садились в самолет, направлявшийся во Францию. Очень типично для Айвори. У нее все было не как у людей. Чейенн и Каттеру надо скрыться. Может, именно поэтому Лорд непрестанно оглядывается по сторонам? Невольно сжав кулаки, Джек вспомнил последний свой разговор с Шэнтэл. Она со смехом сообщила ему, что злодей, убивший Мартина, ныне охотится за Чейенн и ее сыном. — А откуда тебе это известно? — Ну я все же ее сестра! — И Шэнтэл злобно улыбнулась. — Впервые слышу, чтобы ты говорила об этом родстве, — поддразнил жену Джек. В это время Чейенн, стоявшая поодаль от своего семейства, посмотрела в сторону Джека, заметила его и улыбнулась. Джек замер. Он жестоко ее обидел. До сих пор он ненавидит себя за то, что пожертвовал их любовью, соблазнившись деньгами и похотью. Но зато ранчо когда-нибудь перейдет в его руки. И у него есть дочь. Видя, что Чейенн продолжает улыбаться, словно простила ему то, что он сам себе простить не мог, Джек вспомнил о вежливости. Сняв шляпу, он галантно раскланялся. Сальвавидас, не желая отставать, заржал и стукнул копытом о землю. Джек доехал на своем большом коне до кладбищенских ворот и там спешился. Привязав Сальвавидаса, он медленно поднялся на вершину холма, где под эбеновым деревом нарвал большой букет цветущей лантаны. Он поднес благоухающие цветы к носу, и их запах живо напомнил ему чудесную пору детства, когда они с Чейенн были неразлучны. Вместо того чтобы, подобно своим сверстникам, часами млеть перед телевизором, они катались на велосипедах или скакали по прериям верхом на лошадях. Они собирали цветы и безо всякого надзора бродили по лугам. А когда в высохших горных речушках поднималась вода, купались и плавали. Вспомнил он и то, как Чейенн общалась с дикими животными и птицами и даже заговаривала змей. Обитатели леса бесстрашно подходили к ней и ели из ее рук. Она и с растениями умела обходиться — после ее слов, обращенных к ним, они становились просто гигантскими. Джек отбросил воспоминания и подошел к группе людей близ могилы. Белая рубашка Джека вся в пятнах пота, прилипшая к его вспотевшей мускулистой спине, и поношенные джинсы не очень-то подходили к погребальной церемонии. Священник заканчивал читать молитву, когда Джек, приблизившись, преклонил колена и возложил ярко-желтые цветы на темный полированный гроб. К его величайшему удивлению, после окончания службы первой к Чейенн подошла Теодора. Но еще больше он удивился, услышав, что она приглашает Чейенн и всю ее семью в Эль-Атаскадеро, чтобы там отдохнуть. Чейенн сначала нерешительно улыбнулась, но потом все же приняла приглашение тещи Джека. Теодора в ответ тоже улыбнулась. Когда две женщины повернулись и медленно направились к видневшемуся вдали огромному дому, присутствующие зашептались. Вторая дочь Бенна Веста — бесспорно, лучшая — наконец шла к дому, который должен был быть ей родным. Она шла не к жалкой лачуге своей матери среди болот, а к Эль-Атаскадеро, где жил ее отец и куда она всегда стремилась. Им бы сейчас лететь в самолете, а не трястись в эту жару по разбитым техасским дорогам. — Здесь! — внезапно вскричала Чейенн, завидев перед собой крышу из просевшего кедрового покрытия, поднимавшуюся над сплетенными ветвями деревьев, которые густо росли в опасной близости от дороги. Каттер резко рванул руль направо. Мотор заворчал, как рассерженная кошка, машина дернулась в сторону и в конце концов свернула на выложенную камнем узкую дорогу с рытвинами и ухабами, ведшую к лачуге, в которой провела жизнь Айвори Роуз. Возможно, всему виной жара. Или же сказывается усталость от длинного бестолкового дня, заполненного бесконечными отсрочками и бесполезными сантиментами. Так или иначе, Каттера раздражала проявляемая Чейенн напряженная эмоциональность, которой он более всего опасался, отговаривая жену от поездки на похороны ее матери. Неужели она не понимает, что, если они не уедут, причем поспешно, их всех троих могут убить? Приближались сумерки. Было влажно. Бескрайнее небо, окрасившееся в синевато-красный цвет, резко контрастировало с бурыми пастбищами. За лачугой Айвори над болотами висел белый полог тумана. Когда Каттер резко затормозил, из-под колес машины поднялись тучи пыли. Нетрудно понять, почему два древних заржавевших пикапа, погибших на этой дороге, покрыты плотным слоем слежавшейся грязи. У обоих машин были разбиты стекла и сняты шины. Дом и автомобили были окружены ивами в половину человеческого роста и кактусами. С крыльца дома сбежали две одичавшие дикие кошки и исчезли в ивовых зарослях. Но Каттер все время чувствовал на себе их взгляд. И не только их. Айвори скончалась всего лишь два дня назад. Но вместе с ней, казалось, умер и дом. Ветер шуршал в ветвях приземистых дубов и в высокой траве за домом. Сломанная ставня громко билась о стену. Ему с Чейенн надо убираться отсюда подобру-поздорову, пока не наступила темнота. Пока Хосе не послал вдогонку за ними своих головорезов. Но говорить с Чейенн было невозможно. Она твердо решила провести мужа по местам своего детства. Может, именно предвидя подобную экскурсию, он не хотел отпускать ее раньше. Узнав, что мать умерла, Чейенн впала в то странное состояние, при котором не могла прислушаться к его уговорам. Какие только слова утешения он не говорил после похорон, Чейенн становилась все мрачнее. Особенно после того, как Теодора пригласила их в отцовский дом, словно она была не нежеланный плод мимолетного увлечения, а блудная дочь, возвратившаяся к родным пенатам. Пока Теодора вела их по толстым дорогим коврам через длинные коридоры в роскошно обставленную гостиную, Чейенн несколько раз виноватым голосом сообщила Каттеру: — Я дочь Айвори Роуз. А не Теодоры. И хочу, чтобы ты об этом не забывал. Внимательно осмотрев сейчас, в свете умирающего дня, развалившийся дом матери, Чейенн взглянула Каттеру в лицо. — Ну, вот мы здесь, — сказал он. — Ты показала мне дом, теперь-то мы можем уехать? Чейенн всем корпусом повернулась к Каттеру. Лицо ее было пепельно-бледным, глаза гневно сверкали. — Здесь я выросла. Мать моя, Айвори Роуз, была колдуньей. Она сдирала кожу с гремучих змей и делала из нее ленты для шляп. Собирала птичьи яйца, просверливала, раскрашивала и дарила детям ковбоев — те носили их вместо ожерелья на шее. Она могла поднять змею за шею и, заговорив, усыпить. Чейенн резким движением открыла дверцу машины и побежала по дороге к дому. — Чейенн! — закричал Каттер, выскакивая вслед за ней. — Что ты делаешь? Ведь нам грозит такая опасность! — Я хочу, чтобы ты все увидел собственными глазами. И понял, что я собой представляю. Я, видишь ли, росла не в отцовском особняке. — Она замолчала, и ее зеленые глаза наполнились болью. — Ведь и ты, услышав обо мне, сразу решил, что я недостойная пара для твоего брата. — Я об этом очень сожалею. Как ни о чем другом за всю свою жизнь. Но это было так давно! А сейчас нам следует как можно скорее уносить отсюда ноги, дорогая. Нельзя терять ни секунды. Эрнандо — он вездесущ, — не переставая твердил Каттер, ускоряя и увеличивая шаги, чтобы догнать быстро бегущую Чейенн. Они вступили в полосу теплого болотного тумана. Из дубовой рощицы доносилось стрекотание цикад. Невидимые животные с шумом плескались в озерцах за высокими тростниками. Кусты розмарина и другие растения близ дома одичали и вытянулись до небывалых размеров. Чейенн отворила дверь под сеткой, изрешеченной прорехами и дырами. Им навстречу ударил сильный запах кошек. — Прежде чем уезжать, ты должен осмотреть этот дом, — взмолилась Чейенн тем же напряженным голосом. — Хуже его нет на целые мили вокруг Уэст-Вилла. Даже при жизни матери люди говорили, что он населен призраками. Те немногие из одноклассников, которые в школе еще играли со мной, боялись сюда приходить. — Чейенн, деточка, забудь про все это... — Нет, это тебе надо хоть на секунду забыть про Эрнандо и выслушать меня. — Голос ее задрожал от волнения. — Все мое детство и всю последующую жизнь я мечтала о том, чтобы вырваться отсюда. Ты приехал за мной на остров, потому что считал, что я не чета Мартину. Ну что ж, и я была того же мнения. Сдается мне, я бы никогда не приняла его ухаживаний, если бы, будучи самой нищей и дикой девочкой в городе, не испытала страстного желания... — Чейенн, дорогая, прекрати... — ...если бы не испытывала страстного желания доказать всем, что я не такая. Понимаешь? — В ее голосе звучала мольба. — Мартин, возможно, никогда не стал бы занимать деньги, не знай он, что деньги и все с ними связанное имеют для меня такое значение. — Видишь ли, — попытался успокоить ее Каттер, — подобные страстные желания — неизменные спутники честолюбия. В том числе и моего. Забудь о прошлом. Сейчас не время для воспоминаний... — Самое время! — Дрожащей рукой она показала на деревянную решетку, с которой свисала черная толстая виноградная лоза. — Вот по ней я обычно взбиралась наверх. Сколько раз я всю ночь напролет просиживала на крыше, пока у мамы находился очередной любовник-ковбой! Звезды и месяц сияли так ярко и казались настолько близкими, что порой мне хотелось встать и дотянуться до них рукой. Одиночества я не испытывала — видишь вон то мескитовое дерево? В нем на ночь устраивалась стая канюков, а они, представь себе, очень дружелюбные существа. Во всяком случае, во много раз добрее большинства городских ребятишек, которые по наущению так называемых приличных людей ненавидят тебя. — Чейенн... — Я умирала со стыда. Иногда мне хотелось остаться на крыше навсегда. Звуки любовных игр внизу были мне ненавистны. И я давала себе клятву, что, когда вырасту, буду жить совсем иначе. Ребенку моему, клялась я, не придется стыдиться ни себя, ни своей матери. И жить я стану в большом доме, даже больше, чем у моего отца. А самое главное — у моего ребенка непременно будет отец. И я вышла замуж... — Ее взволнованный голос замер. Так вот почему ей пришлось выйти замуж за Мартина! Чтобы защитить своего ребенка. Нет, не своего. Их ребенка! — И что же?! — прошептала она. — Во что превратилась моя жизнь? Она сложилась даже хуже, чем у мамы. Всякий раз, как мы с Мартином начинали ссориться, Джереми влезал на дерево. А потом Джереми похитили... Не остывшее еще от дневного зноя крыльцо излучало жар, но Каттер его почти не ощущал. Он видел одно — беспомощный испуганный взгляд Чейенн. — Как бы я хотела, чтобы ты был с ней знаком! — Я тоже. — Ты говоришь правду? — Да, дорогая. — Каттер ласково взял ее за руку. — Но сейчас, милая, давай уйдем отсюда. Она крепко вцепилась в его рукав, притягивая к двери. — Чем ты так напугана, Чейенн? — Я хочу, чтобы ты вошел внутрь. Для меня это чрезвычайно важно. Для нас обоих. Оглянувшись через плечо, Каттер последовал за ней в дом. В комнатах с наглухо закрытыми окнами было жарко и стоял едкий больничный запах. Чейенн повела Каттера в свою крохотную жалкую спаленку, при виде которой у него сжалось сердце. В одном ее углу поселились мыши. Разглядывая рожицы, которыми Чейенн в детстве разрисовала обои, и полки, забитые истрепанными триллерами в ярких бумажных обложках, Каттер не мог не вспомнить огромные особняки и свои комнаты, где прошли его юные годы. — Тебе, я вижу, здорово досталось, — сказал он. Ничего не ответив, она повела его в комнату матери. Каттер распахнул окно, но и свежий ветер не развеял скопившегося там за многие недели тошнотворного запаха тяжкой болезни. Снаружи быстро темнело. Автомобиль был прекрасно виден с дороги. Дом Айвори представлял собой настоящую западню. Словно в состоянии транса, Чейенн стояла в изножии кровати, уставившись на голые матрасы. Она, несомненно, воображала себе Айвори, лежащую там на подушках, и терзалась угрызениями совести за то, что не присутствовала при ее последних днях. — Все считали ее никудышной матерью. Одевала она меня в обноски других детей, которые вытаскивала из ящиков в церкви; туда складывали в целях благотворительности старые вещи, отдаваемые за ненадобностью. Она никогда не заставляла меня принимать душ, мыть голову и чистить зубы. При желании я могла хоть до утра не ложиться спать. Могла ночевать в лесу, да и вообще где мне только заблагорассудится. Я могла одеваться во что угодно, если захочу, то и вовсе ходить голой. И есть на завтрак каждый день пирожное, запивая его содовой водой. Одним словом, я пользовалась полной свободой, и это вызывало всеобщее порицание. У всех, кроме Джека... По крайней мере до тех пор, пока Шэнтэл его не захомутала. Шэнтэл, понимаешь, всегда стояла где-то за моей спиной и очень хорошо умела несколькими хорошо подобранными словечками обо мне и моей матери дать всем понять, какая я дрянь. Ты и представить себе не можешь, что значит иметь подобную сестричку. По ее милости у меня в школе вечно случались ужасные неприятности. Но мама на самом деле была не такой уж плохой. — Чейенн перешла почти на шепот. — Я любила ее. А она — меня. Если так, то Чейенн, наверное, повезло в детстве больше, чем ему, Каттеру, в роскошных родительских особняках. Ведь родные — это люди, которые тебя любят. С которыми ты находишь общий язык. Ему всегда хотелось иметь таких любящих родных, которых и он бы любил. А сейчас он хочет любить ее, Чейенн. — Нам надо уходить, — повторил он. — Когда ты приплыл на остров, уверенный, что я Мартину не пара, ты даже отдаленно не предполагал, что я нахожусь в самом низу общества. — Она повернулась к нему. — Ну вот, а теперь тебе все известно. Я была дикой невоспитанной девчонкой и такой бедной, что Джек, тоже бедняк, предпочел мне Шэнтэл, хотя вряд ли она так уж ему нравилась. И его измену я восприняла не так, как подобает леди. — Шшш, — выдохнул Каттер. Наконец-то он понял, чего она страшится. Краска смущения залила его шею. Ведь он один виновен в том, что она так мало в него верит. И в том, что она боялась, как бы лачуга матери не вызвала у него презрения к ней и желания отказаться от нее еще раз. Они взглянули друг другу в глаза. И долго не могли оторвать взгляд, не шевелясь и не произнося ни звука. Сердце его билось медленно, мучительно. Он любит ее. — Чейенн, — тихо и спокойно произнес он, — неужели ты предполагаешь, что все это может иметь для меня хоть какое-то значение? — Но ведь имело, еще как имело! Ты отнесся ко мне так же пренебрежительно, как и все окружающие. И решил, что я просто доступная девка. Эдакая плебейка. Что со мной можно переспать, а потом, беременную, бросить. А я... я полюбила тебя всей душой. Полюбила по-настоящему. И, когда ты не вернулся, мне хотелось лишь одного — умереть. По щекам Чейенн потекли слезы. Каттер никогда бы не поверил, что чужая боль может с такой силой отозваться в его сердце. — Когда ты не вернулся, я поняла, что ты ненавидишь меня не меньше, чем все жители Уэст-Вилла. — Ничуть не бывало! Просто все так сложилось. Чейенн, в черном платье, с блестящими роскошными волосами и бледным лицом, была удивительно хороша собой в этот миг. Понимая теперь, как ей тяжело и больно, Каттер вдруг почувствовал, что слезы застилают и его глаза. Ее прелестное личико расплылось перед ним. — Мне... мне не следовало все это говорить тебе, — прошептала Чейенн. — Я слишком многого хочу. Девчонкам вроде меня нечего рассчитывать на... На него повеяло ее запахом, теплым и соблазнительным. Им овладело такое сильное чувство, что сердце его отчаянно забилось в груди. — Нет, нет, что ты... — начал было он, но она не дала ему договорить: — Любви от тебя я не жду. Видит Бог, это так. Мне просто хотелось, чтобы ты понял, почему я так боялась быть нищей и униженной на протяжении всей своей жизни. Но сейчас все это не имеет для меня ни малейшего значения. Мне бы только хотелось быть с ней, когда она... — Голос Чейенн осекся, она попыталась проскочить мимо него и выбежать из дому. — Что ты, Чейенн! Я тебя люблю, и даже очень! — Он обнял ее и притянул к себе, прижав ее влажную щеку к своему громко бьющемуся сердцу. — Милая! — быстро заговорил он. — Я тоже полюбил тебя. С той самой минуты, как увидел. И сейчас я люблю тебя и буду любить всегда. Но до сих пор я почему-то никак не решался тебе это сказать. А все остальное не имеет ни малейшего значения. Даже Мартин. Даже этот дом. Даже твоя мать. Мне совершенно безразлично, как прошло твое детство. Я счастлив, что ты любишь меня. И он нежно поцеловал Чейенн. Она дрожала. Внезапно дрожь передалась и ему. — Я люблю тебя, — твердил он. — Я люблю тебя с того самого первого дня на берегу. И это навечно. — Почему же ты раньше молчал? — Потому, наверное, что уж очень стремительно разворачивались события. Да и не умел говорить об этом, скорее всего. А может, где-то в глубине души теплилось сознание, что ты и сама догадываешься. Но поверь, в том, что я сделал тебе ребенка, а потом бросил, никакого злого умысла не было. Ведь узнав, что это мой сын, я неизменно хотел быть с тобой и Джереми. Верь мне! Она внимательно вгляделась в его лицо, надолго задерживая взгляд на каждой его черте. — Да, да, я верю. Я действительно верю. И я тоже люблю тебя, — прошептала она наконец. — Люблю! Ее слова придали смелости Каттеру, теперь ему хотелось без конца повторять: «Я люблю тебя. Я люблю тебя...» Годы тоски и страданий остались где-то далеко за его спиной. И за ее тоже. Его охватило непреодолимое желание. Он забыл про Хосе. Ничто в мире не имело сейчас для него значения, кроме желания овладеть ею и доказать этим, как велико его чувство к ней. Он начал ее целовать. Сначала мягкую, шелковистую шею. Затем рот. Затем губы. А она таяла от его ласк. Он распалялся все более. Она тоже. Грудь его все чаще вздымалась от волнения, и в унисон с этим билось ее сердце. Через несколько секунд он, как некогда, прижал ее к стене. Черное шелковое платье, плотно облегавшее ее бедра, Каттер нетерпеливой рукой задрал вверх, а затем обнажил свою напрягшуюся мужскую плоть. Он действовал быстро и решительно. Поэтому все очень быстро закончилось. И когда они, еще в угаре от любовного акта, разгоряченные, вспотевшие, продолжали стоять в этой позе, не сводя глаз друг с друга, появилось нечто новое — на них обоих накатила волна небывалой нежности. Хотя соединение на этот раз произошло столь стремительно и быстро, оно было вызвано отнюдь не одной только похотью. Это было соединение не только тел, но одновременно душ, сердец и разума обоих. Так началась для них эра подлинного доверия и прочной любви. Тем не менее, когда они отдышались и вновь обрели способность говорить, у Каттера возникла острая потребность извиниться за свою грубость. Он нежно поднял ее подбородок и открыл было рот, но Чейенн, женским чутьем предугадав его намерение, прикоснулась к его губам пальцами. — Не надо. Молчи. — Я... я... — Ты можешь все испортить. — Голос Чейенн звучал нежно и чуть-чуть удивленно. Глаза были ласковые и горячие. — Ты сказал, что любишь меня, и я в это поверила. Это было чудесно. — Она покраснела. — Чудо это словами не выразить. Надо будет когда-нибудь попытаться его повторить. Глава одиннадцатая Пробудившись, Каттер зевнул и уставился на вращающиеся лопасти потолочного вентилятора. Ему было смертельно скучно. Из этого состояния его вывела внезапная молния, прорезавшая низкие облака и исчезнувшая за ближней рощицей. Попугаи, весело трещавшие неподалеку на пальмах, испуганной зеленой стаей промчались мимо бунгало, окруженного розовыми и ярко-красными бугенвиллеями, и скрылись под сенью более надежного тропического леса. В мгновение ока исчезло из поля зрения солнце, весь день нещадно палившее над заливом. Небо быстро темнело, неподвижный влажный воздух стал источать прохладу. Спустя еще несколько секунд в окна бунгало начали биться листья деревьев и пальм, прогремел гром. Наконец-то можно будет развлечься хотя бы зрелищем бури! Не желая будить Чейенн, Каттер осторожно поднялся с постели. Натянув валявшиеся на полу джинсы и белую рубашку с длинными рукавами, он вышел на террасу, чтобы оттуда наблюдать за штормом. На столе рядом с креслом-качалкой сияло больше десятка розовых орхидей. Сегодня утром они с Чейенн нарвали их в поле недалеко от дома, куда приходили каждый день. Три недели. Вот уже три недели они заперты, как в западне, в этой отдаленной дыре. По крыше дома и верхушкам пальм забарабанили тяжелые капли тропического ливня. Секунда — и в воздухе распространился сладковатый влажный запах дождя. Послышались крики детей; это Джереми с товарищами — он успел подружиться с местной детворой — побежали в поисках убежища с озера, где плескались в воде и играли. Снова дождь. Проклятие! Впечатление такое, что там вверху кто-то открыл кран. Потоки воды начали стекать с железной крыши в канавы. Коста-Рика. Страна зазывных туристических реклам. Страна орхидей и кофейных плантаций. Страна горных хребтов, засушливых пустынь, морских пляжей и курортов на берегах обоих океанов — Тихого и Атлантического. Страна бесконечных джунглей с ярко-зеленой листвой, прорезанных размытыми грязными дорогами, страна активно действующих вулканов, заболоченных территорий, мрачных плотных туманов и непрестанных яростных ливней. В сезон дождей, во всяком случае, от них нет спасения. Природа в Коста-Рике сурова, а населяющие эту страну люди — сама мягкость. Какую бы неприятность ни преподнес им отвратительный климат их родины, у них на все есть готовый ответ — «такая жизнь». Когда, не затихая ни на минуту, часами льет дождь, они вздыхают и говорят «такая жизнь». Точно тем же восклицанием они реагируют на густой туман, из-за которого самолет в течение нескольких дней не может подняться в воздух. Правда, их простенькое бунгало, стоящее на холме, Каттер арендовал в превосходный солнечный день. Одна из террас была обращена на непроходимые зеленые джунгли, вторая — на удивительно синюю гладь Тихого океана. Здесь была территория Национального парка имени Мануэла Антонио. О парке писали, что это один из самых красивых на земле райских уголков дикой, нетронутой природы. Его сочно-зеленые горы покрыты густыми тропическими лесами. Лес эти населены трехпалыми ленивцами, живущими на деревьях, игуанами и обезьянами. Здесь превосходные условия для подводного плавания. Закаты — редкой красоты. Выйдя впервые на одну из террас их дома и увидев перед собой залив, Чейенн поклялась Каттеру, что открывающееся глазам великолепное зрелище ей никогда не наскучит. Сам же Каттер, совершенно равнодушный к красотам природы и ценивший прежде всего блага цивилизации, уже через час почувствовал смертельную скуку. Чейенн, истинное дитя природы, любившая, в отличие от Каттера, не только плавать, что она делала лучше его, но и копаться в песке на берегу, вставала на заре и разыскивала на пляже красивые раковины, а потом шла в лес, любуясь экзотическими растениями, животными, птицами. Вначале она была в диком восторге. Чейенн вскрикивала от радости при виде каждой антурии — тропического растения с огромными ярко окрашенными листьями, при встрече с розовым крабом или ленивцем. Ее восхищали тысячи видов орхидей, росших недалеко от их дома. Но прошло время, и все это надоело ей не меньше, чем Каттеру. Пожалуй, после трех недель, проведенных в Коста-Рике, эта страна продолжала нравиться одному Джереми. Здесь он чувствовал себя в безопасности и забывал о пережитом ужасе его похищения. И только однообразное питание — в основном черные бобы и рис — надоело им всем троим настолько, что их наконец обуяла тоска по родине. Каттер, к тому же отрезанный от всех своих дел, испытывал не только тоску, но и беспокойство. Спасаясь от Хосе Эрнандо, Каттер первоначально задумал скрыться в Индонезии или во Франции. Но Пол О'Коннор посоветовал ему выбрать более экзотическое место. — Меньше всего подозрения Хосе Эрнандо падут на какую-нибудь из стран Центральной Америки. Исключая Мексику, разумеется. — Но у меня там нет деловых интересов или даже просто друзей. — Вот именно, — настаивал Пол. — Эрнандо точно в таком же положении. — Я все же предпочел бы Европу. — Коста-Рика — это Швейцария Центральной Америки. У этого государства даже нет своей армии. Как я уже сказал, Эрнандо никогда не придет в голову искать вас там. Каттер неохотно послал на юг Франции свой личный самолет с тремя подставными лицами — им надлежало выступать в роли самого Каттера, Чейенн и Джереми — в сопровождении О'Коннора. Приморская вилла Каттера во Франции должна была стать ловушкой для Эрнандо. А для них троих Каттер выправил фальшивые паспорта на въезд в Коста-Рику. Согласно паспортным данным, он является чиновником, направляющимся в Коста-Рику с целью изучения там испанского языка, необходимого ему для последующей работы в Аргентине. Джереми с самого начала наотрез отказался заниматься испанским. Стараясь завоевать расположение сына, Каттер определил его в школу карате. Хотя занятия велись на испанском языке, это не мешало Джереми быть одним из лучших учеников школы. Сам же Каттер стал посещать очень престижные курсы иностранных языков в центре Сан-Хосе, но выдержал не более одной недели. Эта идея, естественно, была обречена на провал. Каттер не мог заставить себя сосредоточиться на занятиях испанским, когда все его мысли были направлены на то, как бы им не попасть в руки Хосе Эрнандо. Да и Сан-Хосе с его плохими автобусами, смогом и ужасающим уличным движением быстро начал действовать на нервы. Кроме того, в таком людном городе за Каттером было нетрудно установить слежку, оставаясь незамеченным. Каттер был почти уверен, что несколько раз, когда он забирал Джереми с занятий карате, за ним кто-то следовал. В результате он пришел к заключению, что куда более надежным убежищем им послужит бунгало в далеких джунглях с непроходимыми дорогами. В гостиной раздался телефонный звонок. Каттер бросился в комнату и схватил трубку. — Лорд! Говорит О'Коннор. Обычно Пол обращался к нему по имени и уж, конечно, не забывал поздороваться. С чего это он вдруг стал таким официальным? — Лорд... Громкие помехи в телефонной трубке заглушили напряженный голос О'Коннора. — Придется вам перезвонить. Плохо слышно. — Он в наших руках. Вы в безопасности. Можете возвращаться. Но Каттеру этой общей информации было мало. Он хотел знать подробности. — Пол, как, черт возьми, вам удалось... Сверкнула молния, и голос Пола потонул в помехах. Наступила тишина. — Пол! Пол! — надрывался Каттер. Все тихо. Даже гудков разъединения нет. Жалкая страна, с раздражением подумал Каттер. Тем не менее он вздохнул с величайшим облегчением, бросил трубку на рычаг и вернулся на террасу — смотреть на дождь. Ему показалось, что ветер немного утих. Это означает, что утром они смогут проститься с Коста-Рикой. Вернее, не утром, а когда дождь прекратится, что, — с обреченностью подумал Каттер, — может произойти и в следующем столетии. Эрнандо в руках у Пола! Трудно поверить, что все разрешилось так просто. В спальне послышались какие-то звуки. Затем Каттер уловил шорох раздвигаемых занавесок и легкие шаги Чейенн. Она открыла балконную дверь. — Что ты здесь делаешь? — Наблюдаю за дождем. — Скучаешь небось? — поддразнила его Чейенн, расчесывая пальцами свои рыжие волосы. Каттер поймал себя на том, что не может оторвать глаз от плотной массы ослепительных волос, ниспадающих на стройную белую шею и кремовые плечи. На Чейенн была рубашка цвета слоновой кости, с низким вырезом, из прозрачной хлопчатобумажной ткани, которая ничего не скрывала. Смотреть на нее — и то наслаждение. Каттер не отводил взгляда от груди Чейенн и выпирающих сосков. Ах да, вспомнил он, она поинтересовалась, не скучает ли он. — Только не сейчас, — ответил он. Она покраснела. — А кто звонил? — Пол. Сообщил хорошие новости. — Пол поймал его? — Да. Чейенн просияла. — Ты хочешь сказать... — ...что мы в безопасности. — Прямо не верится! — Чейенн, мы можем возвратиться домой! Ее зеленые глаза казались больше обычного. Влажные губы поблескивали. — Никак не могу поверить такому счастью. Каттер тоже не мог. Но предпочел ничего ей об этом не говорить. — Ты такая красивая... — Повтори, пожалуйста, — попросила она, слегка задыхаясь и приближаясь к нему. — Мне хочется услышать это именно сейчас, когда мы в безопасности и все обошлось. — Боюсь, тебе вскоре надоест слышать одно и тоже. — Никогда, ни за что! Повтори! Эта просьба стала священным ритуалом и обязательной частью их любовного танца. Дождь усилился, теперь это был уже невероятный ливень. Он падал сплошной стеной, грохотал по гофрированной крыше дома, с шумом низвергался по железным трубам в водосточные желоба. Террасу окружали плотные завесы блестящей воды. Тропа, ведшая к пляжу, вмиг превратилась в бурную реку. Внезапно Каттера отпустило беспокойство, ставшее для него уже привычным. Здесь, на террасе, окруженной бурным потоками, ему показалось, что они с Чейенн посреди водопада. Картина вокруг даже начала нравиться. — Я люблю тебя, — прошептал Каттер. — И то, что ты родилась в бедности, меня совершенно не трогает. И вернулся я не только из-за Джереми. Я вернулся из-за тебя. Надо было мне сказать тебе об этом в самую первую минуту. Их обволок влажный туман. Светлая рубашка, отсырев, плотно облегала тело Чейенн, придав ей еще большую, чем обычно, сексуальность. Почему обстоятельства складываются так, что они чаще всего предаются любви во время дождя? — Повтори! — потребовала Чейенн, слизывая с губ каплю дождя. — Я люблю тебя, Чейенн. Тебя одну. Навсегда. Навечно. — По-о-овтори, — шутливо потребовала она и направилась к нему, на техасский манер кокетливо покачивая бедрами. — Когда ты вышла замуж за Мартина, я чуть не умер. — Даже тогда я любила тебя, только тебя, — призналась Чейенн. — И продолжала любить все эти годы. Даже когда была уверена, что ты меня ненавидишь. — Ну и дураки же мы были! В зеленоватом полумраке, созданном дождем, она казалась очень бледной. Боже, какие у нее глаза! — подумал Каттер. Эти огромные темно-зеленые глаза лишают его рассудка. Точно он впервые их заметил! — По-о-овтори! — просила Чейенн. Теперь она стояла в нескольких дюймах от него. Его пульс зачастил. Она была так близко, что от одного этого он терял самообладание. — Есть еще один способ сказать тебе о моей любви, — хрипло пробасил он, обнял Чейенн и начал бешено целовать. Губы ее с готовностью раскрылись ему навстречу, словно она только того и ждала. А он был уже не в силах остановиться. Джереми — слава Богу! — где-то прятался от дождя с ребятами и вряд ли в такой ливень захочет возвращаться домой. Он подхватил ее на руки и внес в дом, показавшийся ему страшно маленьким. Да и в самом деле — всего-навсего четыре комнатушки, соединенные коридором. Опуская Чейенн на кровать, Каттер подумал, что никогда ни с кем ему не было так хорошо. Только эту женщину он хотел с такой непреодолимой силой. Ни с одной другой на свете не испытывал ничего подобного. Она — его жена. Мать его ребенка. С того самого момента, как, находясь в лачуге Айвори Роуз, Каттер впервые объяснился Чейенн в любви, он целиком находился во власти своего чувства. Их сексуальные отношения с каждым разом становились горячее, а его любовь к ней — сильнее и глубже. Хотелось целовать Чейенн долго-долго, чтобы, не отрываясь от ее рта, как можно дальше продлить сладкие мгновения перед соитием. Но она проворными пальцами расстегнула его рубашку и молнию джинсов. Она так его хотела! Ждать было ей не под силу! Продолжая целовать лицо Чейенн, Каттер стянул с нее ночную рубашку. Их одежда соскользнула с края кровати и упала на пол. Она попыталась что-то произнести, но он поцелуем запечатал ей рот. И их тела слились воедино. Чейенн обхватила шею Каттера руками, рот ее под его губами задрожал, его страсть, вырвавшись наружу, погрузила их в любовный водоворот. Но вот они успокоились и, обвив друг друга руками, лежали молча, почти не двигаясь, прислушиваясь к шуму непрекращающегося дождя. Время от времени Чейенн шевелилась, но лишь для того, чтобы еще крепче прижаться к нему или провести губами по его щеке. Он любил ее. Она любила его. Они были в безопасности. Наконец-то! Теплый дождь продолжал лить, и это создавало впечатление отрезанности от всего мира. В этот момент Коста-Рика казалась им чуть ли не земным раем. Каттер снова уснул, убаюканный мыслью, что опасность миновала и утром они отправятся домой, а значит, никогда больше не придется им слышать действующие на нервы слова «такая жизнь». А главное — отныне они всегда будут вместе. И, как говорится в волшебных сказках, станут счастливо жить да поживать. Ночью они совершенно одновременно проснулись от привидевшегося обоим кошмарного сна. Они обнялись и лежали так, пока вновь не погрузились в сон. Позднее он опять проснулся — на сей раз от грохота самолета, пролетевшего на небольшой высоте над омытыми дождем джунглями. Не веря своим ушам — какой дурак отважится летать в такую погоду! — Каттер снова заснул. Опасность он почуял, лишь открыв глаза ранним утром и обнаружив, что в постели он один. Солнце озаряло своим светом пустое бунгало. Кто-то грохотал в дверь. Но Чейенн дома не было. Глава двенадцатая Окидывая взором белый полумесяц абсолютно безлюдного пляжа, раскинувшегося на две мили, Чейенн чувствовала себя счастливой как никогда в жизни. И уж, конечно, не потому, что первой вышла на поиски раковин и весь пляж оказался в ее распоряжении. И не потому, что самое лучшее время для сбора раковин — утро после бури. Отнюдь. Ее переполняло то особенное ощущение сияющего счастья, какое испытывает женщина, уверовавшая наконец в то, что она горячо любима. Ни на секунду она не забывала Каттера и эту ночь, наполненную горячей страстью. Перед глазами все время стояла картина: спящий Каттер, раскинувшийся утром на подушках, на белом фоне которых резко выделялась его роскошная черная шевелюра. Она долго стояла около кровати, внимательно вглядываясь в его чеканный профиль. Затем перевела глаза на тихо вздымавшуюся широкую бронзовую грудь. Во время их любовных ласк ее не покидало ощущение его мужественности и силы. В это утро он выглядел моложе и спокойнее, чем обычно. Почти исчезли горькие складки по бокам его чувственного рта. Вид у него был почти счастливый и умиротворенный, как если бы то, что они пережили этой ночью, было для него главным. Сегодня ночью они впервые предавались любви, ничего не опасаясь. Не страшась Хосе. Закрыв глаза, она вспоминала все, что делал Каттер. Как он поцеловал ее, как положил на кровать и долго ласкал, желая довести ее вожделение до наивысшей точки. Десятки раз он повторял, что любит ее. И доказывал это на деле. Всю свою жизнь Чейенн ощущала жгучую потребность в любви. Сегодня, в это ясное радостное утро, она впервые может думать о будущей жизни с мужчиной, которого любит она и который любит ее. Покраснев, она отогнала от себя столь милые ее сердцу, но все же слишком сокровенные воспоминания о ночах с этим мужчиной. Приподняв легкую белую юбку над стройными ногами, она легко пересекла пляж и взбежала на вершину дюны. Здесь, на сухом участке песка, она замерла, прислушиваясь к тихому шуму прибоя у берега. В утренней золотистой дымке ей были хорошо видны очертания рыбацких лодок, стоявших у причала. Среди них она заметила гигантский катер в форме сигары, который прежде ни разу не видела. Не иначе как на нем приехал какой-то богатый турист. Официально приморский парк был закрыт для посещений в этот ранний час. Обычно она приходила сюда с Каттером и Джереми во второй половине дня, когда здесь было полно туристов. Джереми любил наблюдать за игуанами, несмело выползавшими из джунглей на пляж, потому что они напоминали ему самую любимую кинокартину — «Парк Юрского периода». Чейенн в это время проплывала в море милю-другую, а Каттер с мальчиком читали или лазили по окрестным пещерам. Чейенн нравилось бывать в парке, но особенно приятно ей было сейчас, когда пейзаж перед ее глазами дышал спокойствием и миролюбием, такой же ей виделась ее будущая жизнь. Пляж был усеян миллионами раковин. Чейенн сбежала с пригорка, прекрасно сознавая, что если бы Каттер не спал, то ни за что не разрешил бы ей идти на пляж одной, хотя опасность и миновала. Наклонившись за первой попавшейся ей на глаза блестящей раковиной, отливавшей жемчугом, Чейенн утешилась мыслью, что она вернется домой и нырнет в постель задолго до того, как он успеет проснуться. Поднимая вторую раковину, она вдруг заметила, что по озаренному солнцем пляжу скользнула небольшая черная тень. Чейенн выпрямилась и увидела обезьянку, спасавшуюся бегством в джунгли. Значит, что-то ее напугало. Чейенн пристально вгляделась в гущу пальм и мангровых деревьев, росших на краю пляжа, и в этот момент змея, которая лежала, свернувшись клубком под переплетением мангровых корней, почуяв, очевидно, невидимую опасность, поспешно поползла в сторону чернеющих в отдалении джунглей. Что-то сверкнуло между деревьями. Все вокруг почему-то стало казаться зловещим. Чейенн моргнула, снова посмотрела в ту сторону, но сейчас там уже никого не было. Солнце зашло за тучу, налетел порыв холодного ветра, но он не поднял на воде даже ряби. Он пронесся над пляжем и ворвался в дождевой лес. И Чейенн, подобно диким животным, всем своим существом ощутила присутствие какой-то опасности. Ветер замер. Сбоку от нее снова возвышался неподвижный темный лес, словно непроницаемая стена, преграждающая ей путь. Чейенн внимательно прислушалась и всмотрелась в темно-зеленую полосу джунглей, но там все было тихо. Слишком тихо. Внезапно чувство радости от этой прогулки в полном одиночестве уступило место желанию увидеть на пляже с его сверкающими раковинами хоть какую-нибудь живую душу. Напуганная непонятно чем, она резко повернулась и пошла в обратную сторону по оставленным ею следам. С дерева раздался громкий крик обезьяны — она явно о чем-то предупреждала. Вздрогнув, Чейенн потерла свои обнаженные плечи, стараясь приободриться, и сказала себе, что нечего быть смешной. Даже заставила себя нагнуться и поднять еще одну раковину. Но она оказалась черной, шершавой и уродливой. Чейенн перевернула ее, и из раковины вылезло безобразное существо, злобным видом напомнившее скорпиона. Это было предзнаменование. Она вскрикнула, швырнула раковину и бросилась со всех ног бежать. Она его не видела. Но пока Чейенн, напрягаясь изо всех сил, бежала с пляжа, она чувствовала его незримое присутствие во мраке джунглей. Песок был настолько глубоким, что бежать было невероятно трудно. С каждым шагом она погружалась в него чуть ли не до колена. Он же, двигаясь по утоптанной твердой тропе среди джунглей, неизбежно должен был догнать ее. На полпути до кромки песка у нее так закружилась голова, что, обливаясь потом, она была вынуждена остановиться. Грудь ее тяжело вздымалась, Чейенн тяжело ловила ртом воздух. Он также остановился. Отдышавшись, она решила, что кратчайший путь к дому лежит напрямик через джунгли. Две минуты спустя она уже продиралась сквозь густые заросли вьющихся растений, а затем бежала между пальмами, смыкавшими свои кроны над ее головой. Дождевой лес был темен и тих. Вступив в его пределы, Чейенн почувствовала себя так, словно вошла в храм, оставив реальный мир позади. Преодолевая страх перед игуанами и змеями, она все же опустилась на пышный куст влажного папоротника — так велика была потребность передохнуть хоть минуту. Деревья, увитые плющом, роняющим капли влаги, и пышные папоротники отбрасывали густую тень, под их сенью Чейенн казалась себе невидимкой. Но тут вдали показался смутный силуэт обезьяны, по узкой тропе спешащей к ней. Над ее головой скакали с ветки на ветку другие обезьяны, словно сопровождавшие свою товарку. Но — вот странное дело! — они, против обыкновения, не издавали ни звука. Странным показалось Чейенн и то, что фигура на тропе, как бы вырастая на ходу, стала в конце концов слишком большой для обезьяны. С ужасом Чейенн поняла, что обезьяна эта — на самом деле человек, целеустремленно направляющийся быстрой поступью к ней. И что он заведомо знал, что она здесь и ей от него не уйти. Белое платье Чейенн резко выделялось на фоне зелени. Еще секунда — и он приблизится настолько, что непременно ее увидит. И Чейенн, сорвавшись с места, опрометью помчалась по тропе, уводившей в глубь джунглей, в сторону, противоположную залитой солнцем дороге, озеру и дому. Прочь от Каттера. Ее преследователь ринулся за ней. Стоило ей замедлить шаг, как он тоже сбавлял скорость. Но дышал он так тяжело, что она слышала его дыхание. Оглянувшись назад, чтобы определить, насколько он к ней близок, Чейенн споткнулась о корявый корень дерева и упала. При падении она стукнулась головой. Потемнело в глазах, и подняться она уже не смогла. Что-то мокрое упало ей на щеку. Она открыла глаза, но ярко-зеленая листва и отбрасываемые деревьями тени поплыли перед ней. Не далее чем на расстоянии одного фута от нее под его тяжелой ступней хрустнула ветка. О Господи! Чейенн в ужасе выдохнула воздух, чувствуя, как страх сжимает ее внутренности. Он сделал последний шаг, преодолевая разделявшее их пространство, так что, пытаясь сесть, Чейенн невольно дотронулась пальцами до пыльного носка его черных кожаных ботинок. Продолжая лежать на земле, она скользнула взглядом по длинным мускулистым ногам вверх и замерла в ужасе, когда он произнес: — Вставайте, сеньора. Чейенн никогда раньше не видела этого человека. Но по описаниям Каттера моментально узнала его. — Здравствуйте, сеньора. Меня зовут Хосе Эрнандо. Голос звучал совершенно обыденно. Во внешности Хосе тоже не было ничего особенного. Широкий индейский нос, темные оливковые глаза и смуглая кожа — такие мужчины сплошь и рядом встречались среди костариканцев. Лишь тонкие жестокие губы отличали его от жителей этой страны. Доведись Чейенн встретить Хосе в другом месте, ей бы и в голову не пришло, кто это. — Как вы нас нашли? — Благодаря вашей сестре. — Шэнтэл? — Я познакомился с ней в день аукциона. И мы сразу стали друзьями. — Он улыбнулся. — Даже больше чем друзьями. Она необыкновенно одаренная женщина. — Он говорил холодным, бесстрастным тоном. — Она предугадала, что вы приедете на похороны матери. Затем последовала за вами в Коста-Рику и отсюда позвонила мне. Как ни странно, я искал вас в Европе. Никогда бы не подумал, что здесь можно прятаться. Хотя мне эта страна нравится, если не обращать внимания на постоянные дожди. Чейенн в ужасе попыталась отползти в сторону, но Эрнандо, наступив на край юбки, пригвоздил ее к земле. Затем схватил за волосы и поднял. — Каттер, — в отчаянии прошептала она еле слышно. — Теперь он не сможет вам помочь. Все пропало! Их женитьба. Их любовь. Их счастье. Все-все-все! Глава тринадцатая Входная дверь бунгало, не выдержав напора, с треском распахнулась, и Каттер мгновенно отбросил остатки сна. Он уже знал, что Чейенн попала в беду, а в дом вломился его заклятый враг. Только Каттер протянул руку, чтобы выхватить пистолет из прикроватной тумбочки, как в комнату влетел Эрнандо с пистолетом на взводе в одной руке; другой он, обхватив за горло, прижимал к себе в качестве щита Чейенн. — И не пытайся, негодяй! — проревел Эрнандо. Похолодев, Каттер отдернул руку от ящика тумбочки. — Добрый день, дорогой друг. На этот раз у меня в руках твоя королева. А значит, я объявляю тебе мат. Я выиграл. Ты проиграл. — Прости, Каттер, что я ушла без... — виноватым голосом хрипло вскрикнула Чейенн. — Молчать! — взревел Эрнандо. Он сильнее сжал рукой ее горло, так что она чуть не задохнулась. Каттер перевел взгляд на Чейенн. На белом как мел лице особенно выделялись огромные глаза, наполненные ужасом. Белое платье было перепачкано и изорвано. На лице и шее виднелись кровоподтеки. Вид Чейенн привел Каттера в неописуемую ярость. Этот злодей посмел распустить свои руки, толкал ее, бил, а может, и того больше! Кто знает? С горящими, словно угли в печи, глазами, Эрнандо приставил дуло пистолета к щеке Чейенн. — А сейчас, молодчик, давай работай! Ползай передо мной! Умоляй! — Он с победным видом помахал пистолетом. — На пол, тебе говорят! Сейчас же! На колени! Проси сохранить ей жизни, иначе я тут же пристрелю ее. — Он снова приставил дуло к лицу Чейенн. — А затем умрешь и ты! А я всему свету расскажу, что великий «гений» оказался слабаком! Каттером овладело такое неистовство, что все поплыло перед его глазами. Мускулы лица напряглись, оно превратилось в маску ненависти. — Отпусти ее. Бери все, что хочешь, но ее отпусти. — А где мальчишка? В оглушительной тишине маленького домика мужчины в исступлении уставились друг другу в глаза. Слышен был лишь тихий звук капель, падавших с карнизов дома, да непрекращающаяся трескотня попугаев, сидевших на ближних деревьях. — Где он? — взревел Эрнандо. — Отпусти мою маму, злодей! — раздался у заднего окна крик Джереми. Эрнандо невольно повернулся на звук голоса, Каттер, воспользовавшись этим мгновением, сделал бросок к ногам Эрнандо. Черная голова Джереми исчезла за окном. — Позови его! — велел Эрнандо, но Каттер, изловчившись, со всей силой ударил его кулаком по правому колену, и Эрнандо взвыл. — Отпусти ее, или я разорву тебе глотку! Каттер нанес Эрнандо удар в челюсть, но в тот же миг раздался выстрел. — Джереми! — вскричал Каттер. — Чейенн! Бегите! Встречаемся на поле орхидей! Если меня не будет — все равно, обратно не возвращайтесь. Эрнандо выстрелил еще раз. Из плеча Каттера брызнула кровь, и он рухнул наземь. Третья пуля попала в вазу с цветами. Цветы из вазы упали на пол и вместе с водой смешались с кровью Каттера. Чейенн внезапно почувствовала, что мертвая хватка на ее горле ослабла. Эрнандо склонился к своему колену. Вскочивший в комнату Джереми, воспользовавшись этим, вытащил Чейенн из комнаты, и они помчались в джунгли. Каттер, с трудом поднявшись, последовал за ними, продираясь сквозь переплетения ветвей тропического леса, роняющего капли. Направляясь по хорошо знакомой тропинке к полю орхидей, они старались держаться все вместе, но раненый Каттер тяжело дышал и с трудом передвигал ноги. В густом и темном лесу они вскоре потеряли друг друга из виду. Чейенн и Джереми почти одновременно вынырнули из-под его темного полога на залитое солнцем поле с розовыми цветами. Каттера не было. Звать его они не решались. Чейенн обняла Джереми, бледного как смерть, и они опустились на колени среди ярких цветов с мягкими лепестками. Молча, почти не двигаясь, они лишь прижимались друг к другу как можно теснее. Она откинула черные волосы с разгоряченного лица сына и в душе молила Бога помочь Каттеру. Так прошло еще пять или десять напряженных минут. Не так давно ее единственным желанием было освободиться от нависшей над ней опасности и жить со своим сыном. Жить своей жизнью. Выходить замуж за Каттера она не хотела. Но сейчас все изменилось. Эрнандо похитил ее сына и нанес ему душевную травму. Но появился Каттер и спас Джереми. Каттер помог их сыну и объяснился Чейенн в любви. Эрнандо чуть было не убил ее. А сейчас в его руках Каттер. Она любит Каттера. Чтобы спасти ее, он рисковал своей жизнью. Он был готов умереть за нее. Зная, что он погибает, он все-таки велел им не возвращаться. Но она не сможет жить без него. И у Джереми не будет отца. — Джереми, милый, я должна пойти обратно и попытаться помочь отцу, — решительно прошептала Чейенн, поднимаясь на ноги. — А ты останешься здесь. — Ни за что! — Он упрямо потянул ее за юбку. — Джереми, если ты пойдешь обратно, Хосе убьет нас всех троих. Твой отец и я не хотим этого. — Но зачем же тогда я брал уроки карате? Чейенн беспомощно улыбнулась. — Нет. Категорически нет! Ты останешься здесь. — Но, мама, ты же присутствовала на наших занятиях и видела, что я умею. — Я отдаю тебе должное, — решительно заявила Чейенн. — Тем не менее оставайся здесь. Разговор закончен. Мелкие капли крови падали на землю джунглей. Каттер не мог бежать, он и на ногах-то держался с трудом. Тем не менее, истекая кровью и потом, он упорно ковылял вперед; последние силы покидали его. Разорванная рубашка Каттера пропиталась кровью. Нестерпимая боль в правом плече распространилась на руки и позвоночник. Руки его утратили чувствительность. Ноги онемели; глаза плохо различали окружающие предметы, а плотные стены растительности по обеим сторонам тропы, сзади и спереди, мешали ориентироваться на местности. Упав, он был уже не в силах подняться. Его тело охватил холод. Но при мысли о том, что Джереми и Чейенн нашли друг друга и находятся в безопасности, на поле орхидей, на его лице появлялась улыбка. Зная, что им ничто не угрожает, он умрет счастливым. Чейенн была для него всем. Она и Джереми. Всю свою жизнь он искал любви. И на короткое, ослепительно счастливое время нашел ее. Каттер продолжал так думать, даже заслышав шаги хромающего Эрнандо, которые становились все громче. Ему вспомнилось лицо Чейенн, горящее от счастья после того, как они отдавались друг другу. Чейенн. Он готов умереть, мысленным взором видя ее перед собой. Он вспомнил ее с развевающимися рыжими волосами на берегу острова Лорд, где он наверняка умер бы, не приди она ему на помощь. Вспомнились ее глаза, менявшие свой цвет — от светло-зеленых до изумрудных, в зависимости от ее настроения. А каким счастьем зажигались они, когда он ее любил! И сейчас, лежа беспомощный в джунглях, думая о ней, он был почти счастлив. Почти. Он закрыл глаза и стал ждать своего палача. Стоя на носу катера, Эрнандо вырулил из залива. Сейчас он не испытывал ни малейшего гнева, напротив, в душе его царило полное удовлетворение. С грохотом он промчался мимо стоявших у причала рыболовецких судов. Быть может, «гений» и размозжил ему колено. Быть может, он даже останется калекой на всю жизнь. Зато он, Эрнандо, победил! Его люди без особого труда выследили в Каннах О'Коннора, заставили его позвонить Лорду и сообщить ложные сведения. Затем О'Коннора избили и сбросили в море. Каким-то чудом мерзавцу удалось доплыть до берега и остаться в живых. Но уж «гений» наверняка умрет. Надо только отплыть немного дальше от берега. Какая жалость, что Каттер потерял сознание и не понимает, что настал его конец! Он, Эрнандо, всадил богатому подонку пулю в плечо, тот истекает кровью, как бык на заклании, вся палуба в его крови. Бледный как привидение, связанный по рукам и ногам, он ничего не видит и не слышит. К его щиколоткам привязана гранитная плита. Как только они достигнут глубоких вод, Эрнандо выбросит его за борт. Плохо только, что он упустил женщину и мальчишку, подумал Эрнандо, и тут из трюма донесся какой-то непонятный шум. Эрнандо обернулся и невольно вскрикнул от удивления — с кормы на него кинулись они. Женщина и мальчишка! Они налетели на него с таким бешенством, что он от неожиданности выпустил руль из рук. Катер помчался с невероятной скоростью, Эрнандо нагнулся за пистолетом, но потерял равновесие, упал на разбитое колено и выронил оружие. О Боже! Откуда только они взялись? Чейенн изо всех сил стукнула его по затылку чем-то тяжелым, а мальчик нанес по шее рубящий удар. Неуправляемый катер нырнул носом в воду, через палубу прокатилась огромная волна, насквозь промочившая и ослепившая Эрнандо. Предоставленный самому себе, катер бешено крутился на волнах. Эрнандо не успел встать, как Чейенн снова нанесла ему удар, не такой уж и сильный, но на раскачивавшейся палубе он не смог удержаться на коленях и повалился плашмя, размахивая руками и стукнувшись лбом. Катер снова закрутило, и Эрнандо, который опять попытался встать, опираясь на здоровую ногу, понесло к правому борту. Ослепленный брызгами соленой воды, потерявший равновесие, он катился к борту, хватаясь по пути за все предметы, в надежде утащить вместе с собой в море мальчика или женщину. И вот — о радость! — он почувствовал в своей руке тонкую щиколотку. Тут же раздался испуганный женский крик. Падая с борта вниз, он увлек за собой Чейенн. Голова Эрнандо ударилась о поверхность воды, подняв столб брызг. Чейенн, стараясь вырваться, била его руками и ногой, но все напрасно. Катер понесся дальше, а они остались барахтаться в поднятой волне. У бедного мальчика Эрнандо, выросшего в маленьком селении, не было возможности научиться плавать. Он стал погружаться в воду, но, ловя ртом воздух, все сильнее впивался пальцами в щиколотку женщины, таща ее за собой. Чейенн с еще большим остервенением старалась оторвать руку Эрнандо от себя, но железная хватка не ослабевала. В конце концов она перестала сопротивляться. А Эрнандо продолжал бороться с подступавшей водой, пока не почувствовал острую боль в голове. Теперь он уже не замечал, что погружается все глубже и глубже. Если она умрет, значит, часть «гения» все же погибнет. А себе самому Эрнандо желал одного — в последний раз увидеть лицо Изабеллы. Вместо этого ему привиделось лицо покойной матери. Она лежала в грязи, избитая хулиганами из селения, обзывавшими мать и его, Эрнандо, последними словами. В тот день он поклялся себе отомстить за нее и за себя. Ему, однако же, хотелось думать не о матери, а об Изабелле. Но лицо дочери почему-то не появлялось перед ним. Веки его задрожали. Глаза закатились. Вокруг были мрак и тишина. Не выпуская из руки ногу женщины, он погружался все глубже и глубже в холодную синеву моря. Каттер, без кровинки в лице, дрожащий в ознобе, лежал на палубе. Постепенно до его слуха стали доходить какие-то звуки. Кто-то сказал, что надо немедленно вызвать врача. «Милостивый Боже, пожалуйста, не дай ему умереть!» — разобрал он пылкие слова, произнесенные женским голосом. Это был ее голос, но слабый и запинающийся. Или ему так померещилось? Правое плечо адски болело. Замерзаю, хочу есть, холодно... Замерзаю, хочу есть, холодно... Между тем солнце светило сквозь облака. Несмотря на охвативший его озноб, Каттер чувствовал его тепло на своей коже. Затем он различил шум волн под своими болтающимися ногами, когда двое мужчин выносили его на берег. Его бережно уложили на песок, и голоса вокруг и в отдалении зазвучали громче. Каттер открыл глаза. В поле его зрения попали две фигуры. Обе в униформах. Белое с синим. А рядом была она, при первых его движениях опустившаяся на колени, чтобы быть как можно ближе. Убедившись, что он пришел в сознание, Чейенн просияла. Как ни слаб он был, ее прекрасная улыбка и сияющие глаза пробудили в нем острое желание жить. — А я все жду и жду, когда же ты очнешься, — выдохнула Чейенн. — Так было страшно: а вдруг ты не придешь в себя? — Чейенн, любовь моя, — еле слышно прошептал Каттер, удивляясь про себя, почему у нее такой растерзанный вид, а платье совершенно мокрое. Она была в белом, как и тогда на острове. Только сегодня насквозь промокшая одежда облегала ее тело словно перчатка. И как тогда, влажные рыжие волосы развевались по ветру. И опять она показалась Каттеру сошедшим с неба ангелом. Он пошевелил губами, но из горящего огнем горла не вырвалось ни звука. — Ты вернулась, — смог он наконец выдавить из себя. — Я вернулась за тобой, — нежно ответила Чейенн. — Без тебя я бы все равно не смогла жить. Однажды ты сказал мне, что играешь по собственным правилам, а не по моим и не по гангстерским. Я решила, что тоже вправе поступать по-своему. — Я хотел спасти тебя. — Может, на сей раз был мой черед? — И мой, — вмешался Джереми. — Знаешь, папа, я его рубанул по шее в точности так, как меня учил Льюп. Значит, на этот раз я не сплоховал, а, папа? — Нет, сынок, ты вел себя очень храбро. — Я сразу подумала, что скорее всего Эрнандо захочет воспользоваться своим катером, — объяснила Чейенн. — Мы прибежали на берег первыми, взломали замок у трюма и спрятались в нем. — Он мог убить вас обоих. — Да, он чуть было не убил маму. Потащил ее за собой в море. Мне помогли эти рыбаки и... — Шшш, Джереми! Мы так испугались за тебя, Каттер, что не очень думали о своей безопасности. Мокрые пряди длинных рыжих волос Чейенн развевались вокруг ее лица и шеи. Лучи прорвавшегося сквозь завесу облаков солнца делали их золотистыми. В Чейенн, как всегда, было что-то хрупкое, нездешнее, обворожительно ангельское. Каттеру, распростертому на песке, тем не менее бросилось в глаза, что в джунглях распустились огромные экзотические цветы, ярко-розовые, красные, голубые и синие. Чейенн, стройная и изящная. Сейчас она казалась еще красивей, несмотря на все пережитое. И такая женщина свершила невозможное — справилась с многоопытным киллером, каким был Эрнандо! «Он потащил ее за собой в море», — сказал Джереми. О борьбе между ними красноречиво свидетельствовали и следы, оставшиеся на ее лице. Необыкновенная женщина! И как любит его! Внезапно обострившаяся боль в плече вызвала у Каттера стон. — «Скорая помощь» уже в пути, дорогой. В Куэпосе есть больница. Врачи в два счета поставят тебя на ноги. Как только тебе станет лучше, тебя отправят в Сан-Хосе. — Итак, ты второй раз спасла мне жизнь! На втором побережье! — Хорошо, если бы этот берег оказался последним, — улыбнулась Чейенн. — Обещаю. — Скажи мне. — Что именно, дорогая? — Ну, ты же знаешь... Те заветные три слова, о которых я мечтала целых семь лет. — Я люблю тебя, — прошептал Каттер, дотрагиваясь рукой до синяка на ее щеке. — И я тебя. — А я как же? — вмешался Джереми. — Ну, с тобой все ясно и без слов, — сказала Чейенн, притягивая мальчика к себе так, чтобы Каттер сумел дотянуться до его лица. — Вы оба вели себя замечательно, — прошептал Каттер. — Просто замечательно... — Ты еще ничего не знаешь, папа! Мама... — Шшш, — Чейенн приложила палец к губам. К ним бежали люди в белых халатах, с носилками в руках. Прежде чем Каттера унесли к машине «скорой помощи», он успел произнести молящим тоном: — Не бросай меня. — Как будто я могу тебя бросить! — возразила она. В отдалении прогремел гром, и ветер донес до них свежий запах дождя. Каттера разбудил стук открывшейся балконной двери над его головой, причем распахнул ее не ветер, а его собственный сын. — Тело Эрнандо так и не нашли, — прокричал Джереми с балкона в сад. — Как ты думаешь, па, его не могли съесть акулы? — Все может быть, — с сонной улыбкой пробормотал растянувшийся в шезлонге Каттер, взглянул на Джереми, затем на потемневший горизонт и лениво сомкнул глаза, пытаясь вновь впасть в дремоту. — Я читал об акулах, — не унимался Джереми и, перегнувшись через край балкона, начал подкидывать и ловить красный йо-йо [3] , купленный им на прошлой неделе на блошином рынке. — Здесь акул видимо-невидимо. И они часто нападают на туристов, увлекающихся подводным плаванием. 3 Игрушка. — Тише, Джереми! — пробормотала Чейенн, загибая уголок страницы в очередном триллере с яркой обложкой. — Эрнандо нет в живых. Мы в безопасности. А твоему отцу нужен покой. Меньше всего ему следует вспоминать о минувшем. — Нет, почему же, мне даже приятно думать, что Эрнандо съеден акулами... — Шшш! — Чейенн повернулась к Джереми. — Я же просила тебя почитать спокойно до трех, пока папа не выспится. — Я совсем забыл. — Как всегда, — мягко упрекнула мальчика Чейенн. — Извини. А можно мне пойти поиграть с Хуаном? У него есть другой йо-йо. Хуан жил в соседнем доме. — Нет, — сказала Чейенн. — Собирается дождь, и ты застрянешь там надолго. — Почему бы мальчику не пойти к товарищу? — с лукавой улыбкой вмешался Каттер. — Пожалуйста, мамочка, разреши! — начал клянчить Джереми. — Только в этот раз, — поддержал его Каттер. — Все будет в порядке. И оба, отец и сын, впились в нее просительными глазами. — Ну хорошо, раз папа просит... Каттер уселся в шезлонге немного выше. После ранения прошла уже неделя. Его выписали из больницы, и он выздоравливал в домашних условиях, под присмотром Чейенн. Она сняла виллу в горах недалеко от Сан-Хосе и кормила Каттера только собственноручно приготовленной едой. Доктора уверяли, что ее супы и овощи обладают волшебной силой, ибо не было в их практике человека, который бы с такой быстротой оправился от тяжелых ран. Сегодня, несмотря на сумрачное небо, в саду и палисаднике около дома красовались гигантские орхидеи, стеной стояли пышные бугенвиллеи. С кирпичного забора, ограждавшего дом, свешивались бромелиады, а в просторной беседке, со всех сторон затканной виноградными лозами, без умолку трещали десятки тропических белок. — Какое изобилие цветов! — лениво пробормотал Каттер, услышав, как захлопнулась калитка за вырвавшимся на свободу Джереми. — Цветы — доброе предзнаменование для нас, — откликнулась с отсутствующим видом Чейенн, переворачивая страницу в своей книге. — Особенно те, что цветут и днем. — Возможно, и так, моя дорогая. Бесспорно одно — в твоем присутствии распускаются все цветы. Над горами сверкнула молния. — Я ж тебе уже говорила, — ответила Чейенн, не поднимая головы от книги, — я хороший садовник. — Это не единственный твой талант. — Каттер нежно улыбнулся и, наклонившись, шутливо вырвал книгу из рук Чейенн и отложил в сторону. — О, я была уже на последней странице!.. — Книга подождет. — Он вздохнул с самым серьезным видом. — А мне ждать больше невмоготу. Тем более что вот-вот пойдет дождь. — Каттер! — Иди сюда! Твой пациент остро нуждается в медицинской процедуре, связанной с постельным режимом. — Что именно ты имеешь в виду? — улыбнулась она в ответ. — Сдается мне, ты можешь без особого труда догадаться. Тем более что скорее всего сама и положила мне в пищу чего-то такого, что раздувает жар моего чувства. — И не думала ничего подкладывать! А ты с твоими ранениями не в том состоянии, чтобы даже помышлять о сексе. — В том или не в том состоянии — это уж мне судить! — заявил он неожиданно твердым голосом, в котором звучала чисто мужская сила и решимость. Он потянул ее к себе, она в ответ засмеялась. Пронзительная боль в плече заставила его издать стон, который он постарался подавить. — Вот видишь! Ты еще не... — Такая жизнь! — прервал он ее, стараясь не обращать внимания на горящую рану, которой нужен был покой. — Ты же ненавидел это выражение! — Выражение ненавидел, а тебя люблю. — Исполненные нежности глаза Каттера говорили о том же. Как и его сияющая улыбка. — Я люблю тебя. — Ну, и что же нам теперь делать, упрямая твоя голова? — прошептала Чейенн еле слышно. — Попробуй угадать. И в ту же секунду он обхватил ее руками, прижал к себе и с жадностью поцеловал. Она сладко вздохнула, воспламеняя его еще больше. Через пару минут Каттер отнял губы от ее рта, поднял голову и пытливо всмотрелся ей в глаза. Нежно, с восхищением, он коснулся ее лица, шеи, погладил по волосам. — Мы будем неразлучны, любимая. Всегда. И неизменно счастливы. Как герои твоих любимых книжек. — А я-то думала, что ты не веришь в счастливый конец, — сказала Чейенн с сияющим видом. Первая капля дождя упала ей на щеку. Он продолжал с улыбкой смотреть на нее. — Теперь, когда обрел тебя, верю. Нежно, необычайно нежно он обхватил ее лицо обеими руками и снова поцеловал. Они были вместе; они любили друг друга. После семи долгих лет одиночества они наконец соединились. Теперь уже ничто никогда не сможет их разлучить. С ощущением полного блаженства в слившихся воедино ликующих душах они были не в силах разомкнуть губы, жаркому поцелую не было, казалось, конца. Глаза их были закрыты, и ни он, ни она не заметили, что все цветы в их саду распустились. Пронесшийся по саду сильный порыв влажного ветра заставил их наконец оторваться друг от друга. — Каттер! Дождь начинается! Каттер спокойно поднялся и подал ей руку, помогая встать на ноги. Прогремел гром, и на землю потоками стал извергаться ливень, наполняя живительной влагой растения и землю. И Каттер поцеловал Чейенн долгим горячим поцелуем, в который вложил всю силу своего вечного чувства к жене.