Брунетти и синьорина Дольфин остались вдвоем.

Она не торопилась начинать разговор. Обвела взглядом стены, мебель и только после этого заметила совершенно спокойным голосом:

— Теперь вы знаете, что ничего не можете с ним сделать. Он находится под защитой государства.

Брунетти выжидающе молчал: ему было любопытно, что еще она скажет.

— Что вы собираетесь предпринять? — осведомилась она наконец.

— Вы только что объяснили мне, синьорина, — ничего, — заметил он.

Они сидели как две надгробные статуи, пока, не выдержав, она не пояснила:

— Я не брата имела в виду. — Синьорина Дольфин отвела взгляд и посмотрела в окно, затем снова на Брунетти. — Я хочу знать, что вы собираетесь делать с ним.

Брунетти впервые увидел, как застывшая маска благовоспитанности дрогнула: на лице женщины читались волнение и страх. Играть с ней комиссару не хотелось, поэтому он не стал изображать непонимание.

— Вы имеете в виду даль Карло? — спросил он, не потрудившись назвать официальную должность мздоимца.

Она кивнула.

Брунетти, обдумывая ответ, представил, что могло бы случиться с его домом, если бы Кадастровый отдел был вынужден действовать в рамках закона.

— Я собираюсь отдать его на растерзание волкам, — сказал он не без тайного злорадства и сам удивился, какое удовольствие доставили ему эти слова.

Ее глаза широко открылись от изумления.

— Что вы имеете в виду?

— Я собираюсь передать его сотрудникам Корпуса финансовой гвардии. Они будут рады получить выписки из его банковских счетов, купчие на квартиры, которыми он владеет, номера счетов, на которые его жена, — последнее слово он произнес с особенным вкусом, — переводила деньги. И как только они начнут копаться в документах, да если еще гарантируют неприкосновенность каждому, от кого он получал взятки, они его уничтожат.

— Он потеряет работу, — еле выговорила она.

— Он потеряет все, — поправил ее Брунетти и выдавил угрюмую усмешку.

Ошеломленная, сраженная злобой, звучавшей в голосе комиссара, она сгорбилась на стуле.

— Хотите знать, что будет дальше?..

Брунетти все сильнее раздражался от сознания своего бессилия: независимо от того, что случится с даль Карло, он, комиссар венецианской полиции, ничего не сможет сделать ни с этой высокомерной особой, ни с ее братом. Волпато, эти стервятники, останутся на кампо Сан-Лука, а убийцу Марко никогда не найдут из-за той лжи, которую пришлось напечатать в газете, чтобы оградить сына Патты от опасности. Понимая, что синьорина Дольфин не несет никакой ответственности за последнее обстоятельство, но все еще испытывая непреодолимое желание предъявить ей счет, он продолжил:

— Газетчики — ребята дошлые, они быстро разберутся что к чему и свяжут воедино смерть Росси и гибель еще двух людей в том же самом доме. Они узнают, что имеется подозреваемый с отметинами от укуса инфицированной жертвы, который не подлежит уголовной ответственности, потому что он официально признан умственно неполноценным, и об участии в этом деле секретарши даль Карло, немолодой женщины, una zitella. — Он сам удивился тому презрению, которое вложил в слова «старая дева». — Una zitella nobile! [24] — Он почти выплюнул последнее слово. — Которая безумно влюблена в своего босса — моложе ее, женатого человека — и которая приходится родной сестрой тому самому умственно неполноценному. Да уж не она ли стоит за убийством Росси?!

Она шарахнулась от него в неподдельном ужасе.

— И тогда журналисты придут к выводу, что даль Карло имеет непосредственное отношение к этим убийствам, и он никогда не отмоется от этого подозрения. И вы, — не аристократично ткнув в нее пальцем, воскликнул он, — вы будете причиной всего этого! Это будет ваш последний подарок главному инженеру даль Карло.

— Вы не можете так поступить, — проскрипела она срывающимся, не слушающимся голосом.

— А я никак поступать и не собираюсь, синьорина. Вы же только что поведали мне, что сделать я ничего не смогу. Но журналисты смогут. Кто знает, где эти ребята добывают свою информацию!.. И когда об этой истории расскажут газеты, вы можете не сомневаться, что люди, которые ее прочитают, поверят всему. А больше всего им понравится сообщение о zitella nobile с ее трогательной преданностью молодому мужчине. — Он перегнулся через стол и почти выкрикнул ей в лицо: — И они попросят подробностей. Они станут их смаковать!

Она, приоткрыв рот, замотала головой. Если бы он ударил ее, она перенесла бы это легче.

— Но вы не должны… вы не можете. Я — Дольфин, — пролепетала она.

Простодушная нелепость ее ответа потрясла Брунетти так, что от неожиданности он рассмеялся. Захохотал, в промежутках между приступами безудержного веселья пытаясь выговорить:

— Я знаю, знаю… Вы — Дольфин… а Дольфины… никогда ничего не делают… за деньги!

Она стоически дождалась, пока он успокоится, — выражение ее лица, покрасневшего, искаженного душевной мукой, довольно быстро отрезвило его. Сжимая сумочку — кожа на косточках пальцев побелела от напряжения, — она произнесла:

— Я сделала это ради любви.

— Ну, тогда помоги вам Бог, — ответил Брунетти и потянулся к телефону.