– Да разве вы не видите, что скоро он будет весить больше меня? Постоянно с дудкой во рту!

Дудкой она называла рожок.

– А ну-ка, Нинни, сыграй сонатину!

И Нинни тотчас же начинал, его не надо было просить дважды; он не хотел, чтобы другие держали ему дудку; он желал держать ее сам, как истый трубач, и только томно закрывал от наслаждения свои милые глазки. Чезарино и Роза смотрели на него с восторгом, и если ребенок, еще не кончив сосать, засыпал, они тихонько встав amp;чи и на цыпочках, затаив дыхание, несли его в колыбель.

И Чезарино, с удвоенным рвением садясь за свои вечерние занятия, теперь уже с твердой верой в успех, великолепно понимал истинные причины поражения Наполеона Бонапарта при Ватерлоо.

Но вот однажды вечером, как всегда бегом, стосковавшись по Нинни, он вернулся домой. На пороге Роза взволнованно сообщила ему, что какой-то господин хочет с ним переговорить и ждет уже с полчаса.

Перед Чезарино предстал человек лет пятидесяти, высокий, хорошо сложенный, одетый в черное, точно в глубоком трауре, седой и смуглый, с серьезным и мрачным выражением лица. Он встал, когда прозвонил дверной колокольчик, и дожидался в столовой.

– Вы хотите поговорить со мной? – спросил Чезарино, настороженно и недружелюбно разглядывая его.

– Да, наедине, если позволите.

– Пожалуйста, войдите.

Чезарино указал на дверь своей комнатки и пропустил незнакомца вперед, затем затворил ее дрожащими руками, обернулся и, переменившись в лице, страшно бледный, хмуря брови, щуря за стеклами очков глаза, спросил:

– Альберто?

– Рокки, да. Я пришел…

Чезарино приблизился к незнакомцу с судорожно искаженным лицом, словно собираясь напасть на него.

– Зачем? В мой дом?

Незнакомец отступил, бледнея, но сдерживаясь.

– Дайте мне сказать. Я пришел с добрыми намерениями.

– Какими намерениями? Моя мать умерла!

– Я это знаю.

– Ах, знаете? И вам этого мало? Уходите сейчас же, или я заставлю вас пожалеть…

– Но простите…

– Пожалеть, пожалеть, что вы пришли сюда, навязыая мне позорное…

– Но… простите…

– Позорное знакомство с вами! Да, синьор! Чего вы отите от меня?

– Простите, вы не даете мне сказать… Успокойтесь! – нова заговорил посетитель, растерявшись от этих нападок. – Я понимаю… Но я должен сказать вам…

– Нет! – решительно крикнул Чезарино, дрожа всем телом и поднимая свои слабые кулачки. – Хватит, я не хочу ничего знать! Я не хочу объяснений! Достаточно, что вы посмели прийти! Уходите!

– Но здесь мой сын… – возразил Рокки, сердясь и теряя терпение.

– Ваш сын? – закричал Чезарино. – Вот почему вы пришли? Теперь вы вспомнили, что здесь ваш сын?

– Прежде я не мог… Дайте мне сказать…

– Что вы хотите сказать? Уходите! Уходите! Вы убили мою мать! Уходите, или я позову людей!

Рокки прищурил глаза, потом надул щеки и с глубоким вздохом сказал:

– Хорошо. Значит, мне придется доказывать свои права в другом месте.

И он направился к двери.

– Права? Вам? – крикнул ему вслед Чезарино, у которого потемнело в глазах. – Негодяй! Ты убил мою мать и считаешь, что можешь доказать свои права? Ты – против меня? Права?

Тот обернулся и мрачно посмотрел на него, потом по его губам пробежала улыбка не то презрения, не то жалости к хрупкому мальчику, оскорблявшему его.

– Посмотрим, – сказал он. И ушел.

Чезарино остался в темной столовой, за дверью, дрожа от безумного порыва, на который его, застенчивого и слабого от природы, толкнули злоба, позор и боязнь лишиться обожаемого малыша. Немного придя в себя, он постучал в дверь к Розе, которая заперлась на ключ, прижимая к себе мальчика.

– Я поняла! Поняла! – ответила Роза. – Он хотел Нинни.

– Он?

– Да. И понимаешь, права, свои права он собирается доказывать.

– Он? Да кто же признает его права?

– Он отец.

– Неужели он может отнять у меня Нинни? Я прогнал его, как собаку! Я сказал ему, что он… что он убил мою мать… и что я приютил ребенка… и что теперь он мой, мой!.. Никто не вырвет его из моих рук! Мой! Мой!.. Погоди… негодяй… убий… убийца…

– Ну, да! Конечно! Успокойтесь, синьорино! – сказала ему Роза, еще более опечаленная и удрученная, чем он. – Он только силой может взять у вас ребенка. Вы тоже сумеете доказать свои права. И хотела бы я видеть, как у нас отберут теперь Нинни, ведь это мы его воспитали. Но успокойтесь, успокойтесь, он больше не придет после достойного приема, который вы ему оказали.