Холодно.... Кошмарно холодно. Ветер забрался стылыми пальцами под коротенькое пальтецо. "Дернул же черт купить на последние деньги... "недорогое, но модненькое"... пальтишко-трапеция, фасончик прямо из Парижа... Где-нибудь во Франции, возможно, это и красиво: летящий силуэт, лиловый колокольчик на изящных длинных ножках. Но здесь.... Бр-р-р!... Жиденькая ткань не защищает от декабрьской мокряди. Так холодно.... Губы, наверное, совсем лиловые. Как раз под цвет пальто. И длинные ножки вовсе не изящны - просто тонкие, как палки, настеганные холодным ветром ноги в советских колготках с затяжками". Оленька зябко передернула плечами и попыталась плотней закутаться в злосчастное пальто. Да где там.... И негде спрятаться от ледяных порывов на темной автобусной остановке. Страшно холодно.... "Холодно и страшно.... Очень страшно стоять одной на краю микрорайона, в половине шестого утра. За широким грязным пустырем притаились черные громады спящих многоэтажек. Редкие, тускло горящие окна - как мутные глаза огромных дремлющих зверей". Оленька сжалась, втянула голову в худенькие плечи, засунула озябшие ладони в рукава. Стала спиной к ветру. К горлу подкатил упругий комочек, и слезы непрошеной обиды навернулись на глаза. Она всхлипнула и крепко зажмурилась. Задышала чаще, чаще.... "Нет, так нельзя! Нельзя позволить себе плакать. Нельзя жалеть себя.... Это ветер виноват.... Слезы просто от ветра... просто от ветра. Глубокий вдох. Вот так! И задержать дыхание! Комочек скатится куда-то вниз, в живот. Нужно просто вдохнуть глубоко-глубоко, и замереть, пока не заболит в груди".
Оленька вышагивала вдоль кромки тротуара, стараясь держаться подальше от развалин остановки, разящих общественной уборной. Пять шагов в одну сторону, пять в другую. Очередной порыв ветра принес с собою горсть тяжелых дождевых капель. Потом еще.... Пришлось открыть зонтик и повернуться к ветру спиной. Из-за поворота выплывали огни машин, разгонялись с горки, и проносились мимо, слепя глаза. "Мимо.... Всегда мимо.... Одно и тоже.... Каждое утро - одно и тоже.... Квартира в Воскресенске, работа в Москве, а значит - каждый Божий день в полпятого подъем, полчаса на торопливый завтрак и одевание в зябкой тишине крохотной однокомнатной хрущевки. Потом топтание на продутой ветром автобусной остановке, вонючий вокзал, ободранная и заплеванная электричка. Потом метро, набитое отрешенно-хмурой толпой. И к девяти часам - изволь– ка выглядеть довольной, ухоженной и элегантной, если хочешь сохранить работу в занюханой и нищей аудиторской конторе на окраине Москвы. И на том огромное спасибо - в родном Воскресенске полумертвый химзавод месяцами зарплату не платит. Работы больше нигде не найти, и толпы обозленных пролетариев не имеют денег ни на что, кроме водки". Девушка надвинула шапочку поглубже, зарылась носом в пушистый шарф. Зажмурилась, чтобы не видеть летящих из тьмы огней.
Заполошный рев автомобильного клаксона подкинул Оленьку, словно хороший пинок пониже спины! Она взвизгнула, и, уронив пакет, схватилась руками за уши. В ответ на её поросячье соло раздался восторженный хохот. Оленька обернулась, ловя ладонями выпрыгивающее сердце. Страх, словно удар дубиной, выбил воздух из легких! Обернулась - и, как на стену, наткнулась на угрюмый, тяжелый взгляд. Без тени мысли, в упор, в полуметре от побелевшего Оленькиного лица - не мигая, смотрел из-за полуопущенного тонированного стекла.
Серый джип неожиданно и неслышно сгустился из предрассветного серого мрака. Шуршит мотором у самой кромки тротуара.... Оленька испуганно попятилась - и едва не упала, попав ногой в колдобину, и вызвав этим новый взрыв наглого хохота. Свинцовоглазый обернулся к веселящемуся придурку за рулем машины и медленно уронил: "Заткнись....". Водила хрюкнул от неожиданности - и заткнулся в одно мгновение! В наступившем безмолвии стали слышны тихие Оленькины всхлипы - она и заплакать-то боялась, глотала слезы....
– Ну!...
– буркнул угрюмый, и водила затараторил:
– Эй, мадам, как проехать на третью проходную химзавода? Кружим, мля, кружим - никак не найдем чертову проходную! На мост какой-то, мля, вперлись! Повернули - в какие-то отвалы, мля, заехали! Ну-ка, разобьясни-ка мне, как добраться до этой, мля, корявой проходной?
Оленька перевела дух, проморгалась от слез. Принялась дрожащим голоском объяснять про повороты, перекрестки и указатели, пока не сбилась и не запуталась в мешанине торопливых слов. Замолкла растерянно. Попробовала начать сначала - и вновь затихла на середине фразы, с перепугу все вылетело из головы. Водила досадливо покрутил бритой башкой:
– Черт! С тобой ещё похлеще заедешь! ... Потема! Вор-р-она, мля...
– Заткнись.
"И ведь заткнулся! Чуть не подавился матом, бедняга.... А так уж, было, раскипятился..."– Оленька опасливо покосилась на угрюмого. "Как видно, парень не из тех, кто повторяет дважды. Плечищи - только в джип и можно запихать. Какой-нибудь "Фольксваген-Гольф" по швам бы треснул, наверное, на этаких плечищах".
– Садись в машину - покажешь.
– Что?
– опешила девушка.
Угрюмый повторять не стал. Водила мигом проявил инициативу в русле полученного указания - вылетел из-за руля, и, ухватив девушку повыше локотка, потянул к машине:
– Давай, давай, девка - не век же нам тут блукать во тьме! Проводишь - и вали на все четыре стороны! А то, мля, ещё не знамо скока будем тут шарашиться. С такими, мля, объяснениями твоими.... Вот уже где ворона!...Эй! Не брыкайся.... Эй.... Да не дергайся ты, не укусим!
– он заржал, довольный шуткой. Распахнул заднюю дверцу и попытался запихнуть туда перепуганную насмерть Оленьку.
– Не укусим, мля! С тебя, такой тощезной, и откусить-то нечего! Так шо не боись, не обидим - покажешь дорогу на эту проходную, мля, и почапаешь по своим делам.... За-ради Бога - катись на все четыре стороны....
– Мне на электричку.... Я в Москву....
– лепетала Оленька, слабо упираясь и едва переставляя ноги. Водиле, как видно, надоело возиться с пугливой девицей, он выхватил зонт из ее ослабевших пальцев, и, развернув девушку лицом к открытой дверце, слегка наподдал ладонью - широкой, как лопата - ей под зад, чтобы поторопить. Это ему - слегка, а бедная Оленька так взлетела на высокую подножку, что стукнулась макушкой о дверной проем, и рухнула на сиденье, лязгнув зубами и больно прикусив язык. Водила, громко чертыхаясь, свернул мокрый зонт и бросил ей на колени. Побежал уже, было, вокруг капота, но угрюмый процедил: "Пакет" - и водила замер, растерянно оглядываясь: