«Да уж, – подумал я в тот момент, – диктатуры разные бывают, и, когда наши олигархи шипят о том, что в Конфедерации попираются права человека, они не понимают того, что всё может быть гораздо хуже. Вот бы их сюда, в Сестрорецк, на перевоспитание, наверняка, если бы выжили хотя бы пару недель в местных условиях, потом всю жизнь на Симакова-старшего как на святого с христианской иконы молились бы».

Мимо нас по дороге прошёл взвод солдат из спецвойск, и я обратил внимание на то, что ранее мне казалось простой случайностью: в частях спецвойска не было людей со славянской внешностью. Я посмотрел на молодого Закаю, который, видимо, всё же был каким-то родственником полковника с парохода «Выборг», и спросил его:

– Миша, я смотрю, что в вашем подразделении сплошь азиаты и потомки кавказцев. Это случайность или как-то связано с политикой вашего правительства?

– А вы не нацист, случайно? – улыбнулся он.

– С утра им не был, а теперь смотрю на вас и ваши методы и начинаю подумывать о вступлении в их ряды. – Я тоже улыбнулся в ответ.

– Это не случайность, товарищ капитан. На территории Москвы и области после чумы сложилось порядка семидесяти разных анклавов, и среди них больше половины по национальному признаку. Когда Степановым и его близкими соратниками разрабатывалась тактика карательных спецвойск, было решено сразу делить отряды по расовому типу. Русские бойцы давили поселения китайцев, кавказцев и потомков азиатских гастарбайтеров, которых в Москве до чумы было слишком много, а мы, кто не похож на славян, прессуем преимущественно русское население. Сами понимаете, как нас называют и какова ненависть людей к нашему роду войск.

– Жестокая придумка.

– Зато эффективная, и то, над чем другая организация билась бы десятилетие, мы делаем всего за один неполный год. Говорю же, всё отработано в иных местах, и здесь идёт самая обычная работа. Грязная, конечно, и кровавая. Но наш диктатор считает, что лучше сразу три-четыре сотни смутьянов передавить, чем потом с местным сепаратизмом бороться и ждать удара в спину. Слишком много проблем висит над нами, и очень уж сильно наступают неоварвары. Поэтому приходится идти практически на любые крайности, чтобы обычные граждане нашего государства смогли выжить и как-то пережить этот Тёмный век ножа и топора.

– Миша, ещё вопрос. А почему все вокруг в военной форме, а ты в гражданском?

Тот помедлил, на ходу почесал подбородок и ответил:

– А я не военный, мне здоровье в людей стрелять не позволяет. В этом отряде мой дядя служит, и он меня сюда пристроил на должность штатного психолога. Пока, второй год, в порученцах у генерала числюсь, пишу диссертацию на тему «Поведение бойцов в стрессовых ситуациях». Через полгода обратно в столицу вернусь, а сейчас веду исследования, пишу.

Проводив к бараку, где в сухой конюшне стояли наши лошади, Миша Закая покинул нас и вернулся в штаб, а мы, не желая торчать в таком мрачном месте, в какое превратился город Сестрорецк, собрали свои походные вьюки и как можно скорее направились обратно в Сяськелево.

Настроение было не самым лучшим. По приезде в ставку Старика, пока мне меняли лошадей, дабы я мог продолжить свой путь к месту стоянки «Ветрогона», я на полчаса зашёл к Маркову. Лидер ГВО принял меня безотлагательно и после всех положенных приветствий спросил:

– И как тебе Шарипов?

– Странный, немногословный, производит впечатление полного отморозка с пулей в башке.

– Он такой и есть. Не хотел тебе про него всего рассказывать, чтобы ты не портил первое впечатление от встречи с таким человеком. Теперь вижу, что ты его надолго запомнишь.

– Это да, такие экземпляры рода человеческого в память на всю жизнь врезаются.

– Ладно. – Старик хлопнул по подлокотнику своего инвалидного кресла. – Решения продолжить свой путь не изменил?

– Нет. Через шесть дней мне с отрядом необходимо находиться на блокпосте в Парголове, так что надо поторопиться. Сейчас лошадей поменяют, и я направлюсь к морю, отдам последние указания командиру фрегата и начну выдвижение к границе Прибалтийского района.

– Хорошо. Мои дипломаты уже в Систа-Палкине, три человека, как мы с тобой и уговорились. При них верительные грамоты для вашего правительства и предложения по взаимовыгодному сотрудничеству в торговой и военной сфере.

– А документы по Москве и области? – напомнил я Старику.

Марков ловко нагнулся, вытащил из-под стола небольшую матерчатую сумку и перекинул её мне:

– Держи, здесь всё.

– Благодарю, Иван Иваныч.

– Сочтёмся. Взамен этой услуги с тобой пара моих ребят пойдёт.

– Кто и зачем?

– Виролайнен и Снегирёв, те офицеры, которые тебя в Сестрорецк сопровождали. Где-то в Московской области на лагерной стройке моя разведывательная группа находится, которая к москвичам в плен попала, они постараются вызволить наших парней. Пока ты в тех краях будешь, они ничего не предпримут и тебя не подставят, а как уйдёшь, так за дело примутся. Ты не против такого расклада?

– В общем-то нет.

– Значит, договорились. Когда от моря пойдёшь, на одну из ночёвок здесь со своими воинами остановишься, так что время переговорить на некоторые интересные темы у нас ещё будет. – Марков протянул для пожатия жилистую руку с ясно видимыми канатами-реками кровеносных вен: – Бывай, капитан, через три дня встретимся.

– Обязательно. – Я пожал руку местного лидера и покинул его жилище.

Снова дорога, и если от моря в Сяськелево я добирался неспешно и путь занял два световых весенних дня, то на обратную дорогу было затрачено всего шестнадцать часов, так как в населённых пунктах вдоль старой автострады нас, то есть меня и всё того же обезличенного майора из контрразведки, который вместо Виролайнена и Снегирёва снова временно был приставлен ко мне, ждали сменные лошади.