Шрифт:
— Неправильно. — Мистер Макгир выключает запись.
— Это, положим, неправда, из чего отнюдь не следует, что это неправильно, — говорит Листер. — Послушайте, мистер Макгир, любезнейший, эдак мы с вами тут всю ночь проторчим. Итак, вам следует записать краткие показания Элинор и Элоиз в таком же плане. Остальные без вас обойдутся. Затем нам предстоит позировать для фотографий. — Листер нагибается, включает магнитофон и продолжает: — Мой отец, — рассказывает он, — был в том доме лакеем, хорошая должность. Было это в Уотэм-Грейндж, Лестершир, под роялем. Работал я во Франции. Когда Элинор ко мне присоединилась, я служил в ресторане у одного грека из Амстердама. Потом мы стали обслуживать частные семьи, а далее более пяти лет я прослужил дворецким у Клопштоков, здесь, в Швейцарии. Но по сути дела, Англию я решил покинуть из-за климата — такая сырость.
Листер выключает запись и молча разглядывает магнитофон. Мистер Макгир спрашивает:
— А про Клопштоков разве им не потребуется?
Листер морщится:
— Я раздумываю.
Он снова обратился к записи, тем временем поглядывая на свои часы.
— Смерть барона и баронессы нас потрясла до глубины души. Вот уж мы ничего подобного никак не ожидали. Выстрелов мы, естественно, не слышали, поскольку наша часть дома совершенно изолирована от хозяйской. И разумеется, в таких больших домах чудовищный шум от ветра. Ставни наверху несколько отстали, мы, кстати говоря, завтра как раз намеревались их приводить в порядок.
Мистер Макгир останавливает аппарат:
— Вы же, по-моему, собирались сказать, что он, на чердаке, производит столько шума, что один его припадок вы приняли за выстрелы.
— Я передумал, — говорит Листер.
— Почему? — спрашивает мистер Макгир.
Листер морщится, прикрывает глаза, и мистер Макгир снова включает аппарат. Кружатся бобины.
— Барон отдал приказ ни под каким видом их не беспокоить, — говорит Листер.
— А дальше? — спрашивает мистер Макгир.
— Отмотайте-ка назад, мистер Макгир.
Мистер Макгир отматывает ленту и осторожно останавливает вращение бобин совсем близко от начала.
— Здесь, — он говорит, — здесь где-то начинается ваша часть. — Он включает звук.
Аппарат дважды долго, театрально вздыхает, после чего женский голос произносит:
— Ежегодно, первого мая, я поднималась в Атласские горы и приносила лавровую гирлянду в жертву Аполлону. И вот однажды, в один прекрасный майский день, он сошел со своей огненной колесницы и...
Мистер Макгир выключил и теперь без звука пропускает ленту опять вперед.
— Это, видимо, последняя ваша запись Клопштоков, — говорит Листер.
— Да, последняя.
— Могли бы и свежие ленты нам оставить. Нас совершенно не колышет, какой там номер отмочил Аполлон.
— Я весь этот кусок сотру, когда станем размножать. Можете не беспокоиться. — Мистер Макгир встает, чтобы выключить аппарат.
— Чему суждено всплыть, то всплывет. — Листер встает и ждет, пока мистер Макгир укладывает провод и укрепляет крышку на магнитофоне. И потом, подняв его, выходит следом за Листером из комнаты. — Тяжелая штуковина, однако, — он говорит, — с места на место его таскать.
Они спускаются по лестнице до первой площадки служебного крыла. Здесь Листер поворачивает к парадной лестнице, и мистер Макгир, первоначально, кажется, намеревавшийся не отклоняясь продолжать свой спуск, после некоторой заминки следует за ним.
— Не слышу голосов, — говорит Листер, на ходу разглядывая черно-белые плитки на дне лестничного колодца. — Книги хранят молчание.
Спустились до первого этажа. Мистер Макгир стоит навьюченный, Листер подходит к двери библиотеки. Ждет, поворачивает ручку, легонько нажимает; дверь не поддается.
— Заперто. — Листер отворачивается. — И тихо. Идем дальше. — Он направляется к крылу для слуг. — Столько еще всего надо упорядочить, одновременно привнося уместный хаос.
III
— Все так быстро, наверно, было. Интересно, чувствовали они чего-то? — говорит Элоиз. — Может, еще и сейчас чего-то чувствуют. Кто-то, может, и живой еще пока.
Листер говорит:
— Животрепещущий вопрос.
— Листер, Пабло, — говорит мистер Сэмюэл, обходя людскую с фотоаппаратом, — встаньте рядом. Листер, положите руку на спинку стула.
Листер кладет руку на плечо Пабло.
— Зачем? Как-то это выглядит не очень, — говорит мистер Сэмюэл.
— Листер сам решит, — говорит Элинор, но тут же Листер говорит:
— Это я его утешаю.
— Но тогда у Пабло должен быть безутешный вид, — размышляет мистер Сэмюэл. — Сама по себе идея продуктивна.
— Прими безутешный вид, Пабло, — рекомендует Листер. — Представь себе что-нибудь печальное, вообрази себя, скажем, на месте Виктора Пассера.
Фотоаппарат тихо пощелкивает, как машина на хорошо налаженном ходу. Мистер Сэмюэл на несколько шагов пятится, целится под другим углом. Потом передвигает лампу, говорит: «Сюда смотрите», — пальцем зацепляя воздух.