Нино не пал духом. Торговое предприятие семейства Паули имело отделения по всему Средиземноморскому побережью и Европе, и по роду своих занятий он старался быть в курсе последних политических, социальных и научных новостей. Много лет назад он услышал про братьев Монгольфье и их замечательный воздушный шар, и венецианский купец оказался среди тех тысяч любопытных, которые приехали в Париж посмотреть, как человек поднимется в воздух. Но 19 сентября 1783 года в Версале на глазах у ста тридцати тысяч зрителей братья Монгольфье, используя лишь горячий воздух, отправили в полет только «пассажиров»: гуся, петуха и овцу, — и все трое приземлились целыми и невредимыми в двух милях от места старта. Нино был восхищен и заворожен. Он еще на два месяца задержался в Париже, чтобы посмотреть, как следующий воздушный шар поднимется из Булонского леса.

К концу 1783 года Жозеф-Мишель и Жак-Этьен Монгольфье преодолели преграды, которые ставил разогретый воздух, и поднялись на шаре, заполненном водородом. Воздухоплавание стало популярно по всей Европе, по сути, превратилось в повальное увлечение, и через два года новое развлечение, или наука, или чем бы оно ни было, забрало первые жертвы. Пилатр де Розье упал на землю вместе с шаром, который был наполнен рискованной смесью водорода и разогретого воздуха.

Нино Паули вернулся в Венецию в начале декабря 1783 года и привез с собой мечту о будущем, в котором небеса становились новым всемирным морем, чьи воды бороздят огромные, груженные товарами воздушные корабли. Четырнадцать лет спустя, произнося свою речь на последнем собрании Большого совета, он имел в виду как раз их.

С Лючией Винченцо познакомился случайно, за много лет до того нашего полета, когда ненадолго улизнул из Бостона, чтобы съездить в Монреаль. В Бостон он приехал из Европы, потому что именно в этом городе жили все мы: мои родители, дедушка, все дядья и тетки.

— Бостон построен пуританами и всех, кто здесь живет, превращает в пуритан. Я еду в Монреаль, — заявил он.

— Время года для Монреаля неподходящее, — ответил ему мой папа.

— При чем тут времена года? В Монреале говорят по-французски, и, уверен, там живут не пуритане. Монреаль — романтичный город. Даже название у него романтичное.

Монреаль в ноябре оказался маленьким, холодным и сырым. Дома построены из серого камня, небо — серое, сам воздух был серым. Винченцо провел три дня, устало бродя по городу, и три ночи — знакомясь с женщинами-непуританками, частыми посетительницами монреальских баров и ресторанчиков. Однажды он возвращался к себе в отель в ледяном тумане, настолько пав духом, что уперся подбородком в грудь, как — бах! — из-за угла выбежала девушка и буквально налетела на него.

— Прощу прощения! — вежливо сказала она, проскользнув мимо и оставив по себе легкий аромат духов и сигаретного дыма.

Винченцо отцепил от лацкана ее сережку, но к тому времени девушка уже растворилась в тумане.

— Ваша серьга! — крикнул он по-французски, устремляясь за ней.

Нагнав девушку, он увидел ее темный силуэт на фоне освещенного дверного проема, и как раз в это мгновение и она сама, и розоватое освещенное помещений за ней поднялись в туман. И Винченцо, который нырнул за ней, — тоже.

— Уверен, это ваша, — сказал он, протягивая ей серьгу.

Серьга походила на миниатюрную люстру из жемчужин. Девушка в панике оглянулась по сторонам — ей было лет семнадцать, может, девятнадцать, — потом круто повернулась, распахнула какую-то дверь и бросилась в соседнюю комнату. Винченцо ринулся было за ней, но резко остановился, когда от длинного стола к нему повернулись два ряда удивленных лиц. Мужчины и женщины начали подниматься, но медленно и осторожно, так как (теперь Винченцо понял) по большей части были очень стары.

— Прошу прощения, — выдавил Винченцо. — Я всего лишь хотел… Сгорбленный старец во главе стола заслонил девушку и теперь наставил на Винченцо древний пистолет.

— Это еще что? — удивился Винченцо. Он рассмеялся. — Пожалуйста, сэр, уберите эту штуку, пока она не взорвалась и не оторвала вам руку.

— Бред какой-то, — сказал по-итальянски один мужчина помоложе. — Как раз поэтому нужно прекратить это безумие, это, это… — он помахал рукой в воздухе.

— Этот фарс, — пробормотала по-итальянски пожилая женщина, заканчивая его фразу. — Он явно джентльмен, — добавила она, имея в виду Винченцо. — Жаль, что нос у него сломан.

— Простите, что прерываю ваш…

Винченцо помешкал, оглядываясь по сторонам. Некоторые женщины носили одеяния, чересчур уж напоминавшие музейные экспонаты, то же можно было сказать и про иных мужчин.

— Прошу прощения, что прерываю ваш маскарад, — завершил он. — Извините.

Комната чуточку качнулась, потом твердо стала на место.

— Уходи! — каркнул старик, рука с наставленным на Винченцо древним оружием дрожала.

— Полагаю, мы вернулись на землю, — сказал Винченцо. Он бросил серьгу девушке, которая поймала ее налету, потом шагнул в Монреаль и по пустынным улицам пошел к себе в отель, напевая без слов арию из «Джанни Скикки» [1] . Столь счастливым он не чувствовал себя вот уже год, и все потому, что увидел такую хорошенькую девушку.