Вот, черт возьми! Неужто я попался,

И стану сочинять классический сонет?

Долгонько же за мной недуг сей гнался,

Хотя мне, в сущности, не так уж много лет.

Второй катрен составить много проще,

Коль скоро опыт рифмоплетства накопил.

Прочту его друзьям в "Дубовой роще"...

Смотри-ка! Пол сонета я уже слепил!

Возьмемся за терцины. Что за чудо?

Строку к строке я приложил не худо!

А, может, стоит призадуматься всерьез?

А, может, я таким тогда поэтом буду,

Что, не скрываясь, я смогу предаться блуду...

О, Боже! Подтверди сей радужный прогноз!

Я стал развлекать своих друзей сочинением шуточных стихотворений. Осмелюсь привести несколько ернические стишки, написанные в связи с состоянием институтских туалетов. Прошу прощения за ненормативную лексику. Разумеется, стишки подражательные и вызваны к жизни бессмертными строчками неизвестного поэта "Если ты посрал, зараза, дерни ручку унитаза", ну и так далее. Вот некоторые из моих опусов на эту тему, которые теперь, в эпоху постмодернизма, можно, хотя бы с многоточиями, представить в печатном виде:

Дерни ручку, будь, как дома!

Не сри, ученый, напоказ.

А, ежели, бачок поломан,

Говном не пачкай унитаз.

На этом моя клозетная муза не успокоилась и выдала кое-что покруче:

Кто здесь насрал и воду слить забыл?

Кто на культуру ... давно забил?

Кто? Кандидат наук, член-корр. иль лаборант?

Макнуть его сюда я был бы очень рад!

Видимо, не удовлетворившись достигнутыми результатами моего нравоучения, я продолжил:

Достиг ты степеней, признанья, денег,

Но срешь, по-прежнему, как троглодит.

Возьми-ка в руки тряпку, веник,

Тогда никем не будешь ты забыт:

Говно промой, и убери мочу -

И я, поэт клозетный, замолчу.

Наконец, приведу фрагмент политически не корректного, как сказали бы теперь, к тому же совсем уж матерного стишка на ту же тему:

Эй, молдаван! Здесь нету кукурузы, в которую ты мог беспечно срать.

Хоть пищу дал ты для клозетной музы, промой говно, е... мать!

Впрочем, в мужском дружеском кругу и не такое позволительно.

В дружеском кругу не вызывало протеста даже сочинение эпитафий. Вот примеры творчества моей кладбищенской музы тех лет:

Владимиру Алексеевичу Синяку

Здесь Вова Синяк

под землею

лежит.

Никем,

никогда,

он не будет

забыт:

Ведь каждой весной,

полноводным

ручьем

Вино

из земли

ударяет

ключом!

Вот еще один пример:

Анатолию Харлампиевичу Ротару

Ротару, Ройтман Анатол,

Тебе в Раю накроют стол,

Улчор вина преподнесут,

Кырнац в телеге привезут,

Кобзар сыграет "Чокырлие",

А над могилою твоей

Сойдется множество друзей...

Придут, и снимут пэлэрие.

Для случайного читателя поясняю: "улчор" - это глиняный кувшин, "кырнац" - это колбаса, "кобзар" - это скрипач, "Чокырлие" - название популярной народной мелодии, наконец, "пэлэрие" - шляпа. Все это слова из молдавского языка.

Вот еще одна, эпитафия, увы, грустная, поскольку Кеша уже умер:

Александру Валентиновичу Белоусову

Распутник? Праведник? Алкаш?

Непротивленец злу? Задира?

Всем ипостасям сим шабаш...

Спи, Белоусов Кеша, с миром.

Но тогда все это вызывало дружный хохот и служило поводом для достойного продолжения банкета. Теперь же, когда Кеши и в самом деле нет, в воспоминаниях всегда присутствует горечь.

Он был талантливым, умным, образованным и добрым. До самой смерти, наступившей внезапно, в возрасте пятидесяти лет, он никогда не изменял идеалам своей юности. В его доме все еще висел портрет Че Гевары, он по-мальчишески продолжал увлекаться восточными единоборствами, всю жизнь много читал, и читал только первоклассную литературу. Его познания в самых неожиданных отраслях знаний восхищали. Его мнение всегда было искренним и честным, его оценки глубокими и аргументированными.