Два наших пулемета открыли огонь по фронту, поражая противника. На нас пошли два танка, ведя стрельбу из пушек и пулеметов, за ними — новые ряды автоматчиков. Продолжали бить минометы. Разрывы мин и снарядов срезали верхушки сосен, поднимали в воздух фонтаны земли со снегом. Немецкие танки подошли чуть ли не вплотную и вели огонь по нашей позиции. Калмыков с двумя связками гранат пополз к ближайшему танку. Одну за другой он бросил их под танк. Взрыв, второй, и танк загорелся. Танкисты попытались выбраться через нижний люк, но Калмыков прикончил их из автомата. На обратном пути его ранило в левую руку и бедро, но он все равно занял свое место у пулемета и продолжал стрелять. Второй танк, сделав несколько выстрелов из пушки, развернулся и ушел, за ним побежали оставшиеся в живых немецкие солдаты.

Однако обстрел продолжался. Один снаряд попал в сосну, и она, шумно треснув, повалилась на наш пулемет. Нам с трудом удалось высвободить его из-под сосны, занять новую позицию и продолжать вести огонь. Последняя контратака немцев была отбита.

На поле боя осталось лежать много фашистских солдат. Поредели и наши ряды. Из двадцати трех пулеметчиков, вступивших в бой, уцелело шестеро — по сути, один пулеметный расчет. Я получил ранение в ухо.

Немцы отошли, и нам представилась возможность отдохнуть. Мы получили небольшое пополнение и боеприпасы.

Моя рана загноилась, и вместе с другими ранеными я был отправлен в 120-й медсанбат. 20 февраля 42-го г. меня перевели в госпиталь № 2750 г. Боровичи, где я пробыл до 30 апреля, а потом вернулся в свой 532-й полк.

Наш полк только что вышел из очередного окружения и занимал оборону у Сенной Керести. Меня назначили комиссаром полка. Как только ставилась боевая задача подразделениям, я собирал комсоргов батальонов и рот, разъяснял суть задания и подчеркивал авангардную роль комсомольцев в предстоящем бою, напоминая, что смелость города берет, а трусость — шаг к смерти. Когда разгорался бой, я не мог усидеть в политотдельской палатке и шел к пулеметчикам, помогая новичкам осваивать пулемет. Нередко ходил на задания с разведчиками.

Вскоре мы получили приказ снова отправляться к Спасской Полисти, где немцы укрепили свои позиции. Дивизии было присвоено звание 24-й гвардейской, а мы стали 72-м гвардейским полком.

После боев за Спасскую Полисть дивизия воевала под Вяжищами, откуда была выведена на отдых и переформирование. Впереди предстояли новые бои за освобождение Ленинграда от блокады: в конце августа 1942 г. 24-я гвардейская наступала в первом эшелоне на Синявино, но эта операция заслуживает отдельного рассказа.

К. А. Злобин,

гв. капитан в отставке,

бывш. командир расчета пулеметной роты 2-го сб 532-го сп 111-й сд 59-й армии

Нас было двадцать комсомольцев — медсестры и врачи 120-го медсанбата, получившие мартовским утром 1942 г. задание пройти топкими болотами в расположение нашей окруженной дивизии, где скопились сотни раненых.

Нагрузившись до отказа медикаментами и перевязочным материалом, в теплом обмундировании, с неразлучными противогазами, мы отправились в путь. Мы — это комсорг Аня Петушкова, медицинские сестры Шура Королева, Тося Григорьева, Вера Балабина, Катя Васильева, Катя Корнеева, я (тогда Таня Высоцкая), врачи Николай Афонин, Маруканян, Вартанян и два санитара.

Это было под Мясным Бором. Войдя в лес, мы увидели страшную картину: трупы мирных жителей — стариков, женщин и детей, расстрелянных, по-видимому, с самолетов фашистскими стервятниками. Сердце сжалось от боли. Аня Петушкова сказала:

— Не плачьте, девочки! Наши отомстят за муки этих людей. А мы должны как можно быстрее идти вперед — нас ждут раненые.

Вскоре мы подошли к большому болоту, периодически обстреливаемому немцами. Наш путь лежал через болото. Мы разделились на группы по пять человек и вошли вхолодную воду. Две группы прошли незамеченными. Но когда 3-я группа дошла до середины болота, где вода доходила до пояса, Катя Корнеева, зацепившись за корягу, упала и вскрикнула. Тотчас застрочили автоматы. Катю Васильеву ранило, правда, нетяжело.

Пройдя несколько километров, измученные, все в болотной тине, мы присели отдохнуть. Выглянуло солнышко. Отжали мокрую одежду, обсушились немного и к вечеру пришли в назначенное место.

К нашему приходу были развернуты палатки и построены бревенчатые срубы с двухъярусными нарами. Везде, где только можно, лежали раненые. Ночь предстояла холодная, и мы принялись дергать мох, утепляя палатки и домики.

Началась наша работа. День и ночь шли операции и перевязки, день и ночь — кровь и стоны. Сейчас страшно вспоминать тот кошмар, в котором мы находились. Постоянно видеть окровавленных, беспомощных мужчин, сжимать их холодеющие пальцы и смотреть в потухающие глаза и при этом утешать: «Держись, еще немного, и тебе станет легче!» А в ответ слышать: «Нет, сестричка, не жилец я… Вот, возьми адресок — сынок у меня там…»