— Навстречу нам другой конвоир вел своего арестованного, — сбивчиво докладывал гестаповец, — У того конвоира, что шел нам навстречу, была открыта кобура пистолета.

Нагель слушал рассеянно. Голос гестаповца звучал для него на каком-то удалении и с трудом доходил до сознания. Значительно громче внутри у него звучал собственный голос: «Как быть? Что докладывать обер-фюреру СС Нойдорфу?»

— Когда встречный конвой поравнялся с нами, наш арестованный шофер неожиданно бросился к встречному конвоиру, выхватил у него из кобуры пистолет, застрелил шарфюрера Вебера и хотел выброситься в окно. Я вынужден был убить его при попытке к бегству.

Гестаповец умолк, боязливо ожидая, что скажет Нагель.

— Кретин, — простонал Нагель, заражаясь гневом, — Как ты посмел? — выкрикнул он пронзительным голосом и с размаху ударил кулаком по столу.

— Я выполнял долг, — оправдывался гестаповец.

Нагель бросил на него разъяренный взгляд, посмотрел на часы — до доклада Нойдорфу оставалось пять минут. Страдальческая гримаса исказила его лицо, и он усилием воли заставив себя успокоиться, отпустил конвоира.

В могильной тишине кабинета отчетливо слышалось тиканье механизма часов, приближая тот момент, когда раздастся настойчивый звонок телефона и телефонистка мягким голосом сообщит: «Соединяю с Берлином». Как хотел Нагель исключить этот момент. Столь резкая перемена обстоятельств от сознания того, что он уже держал в руках нить, которая могла привести к убийце, до безнадежной ее потери, выбила у него из-под ног ту почву, стоя на которой он хотел дотянуться до благодарностей и наград, напомнить о себе в верхах службы безопасности. Пирамида успеха, которую он создал в своем воображении, неожиданно рухнула, и в его сознании уже возникали бескрайние заснеженные просторы России, на которых захоронено тело брата Отто фон Нагеля.

От мысли о подобной перспективе, внутри у него все замерло и только деформированное сознание каким-то образом еще рождало мысли, к которым он прислушивался, за которые цеплялся. Инстинкт самосохранения подсказывал ему необходимость сопротивляться воле начальства, избирая для этого любые пути. И когда его сознание окончательно прояснилось, он вдруг подумал, надо ли докладывать Нойдорфу о Матеньи и тем самым ставить себя под лишний удар? Ведь Матеньи могло и не быть, также как могло не появиться его подозрение, продиктованное шестым чувством, но ничем практически не подкрепленное. Мысль эта пришла вовремя, и он с поразительной ясностью понял, в какое сложное положение мог себя поставить, поступая честно, ничего не скрывая перед начальством.

Раздался звонок, и мелодичный голос телефонистки сообщил, что соединяет его с Берлином. Нагель поднялся с кресла.

— Господин обер-фюрер СС, — докладывал он стоя, — По данным известного вам агента «Дворянин» убийство майора Крюге совершила женщина.

На другом конце провода, в Берлине, наступило молчание и только несколько мгновений спустя Нойдорф с оттенком недоверия в голосе произнес:

— Правильно ли я вас понял? Вы докладываете, что террористический акт совершила женщина?

— Да, женщина, — подтвердил Нагель.

— «Дворянину» верить можно?

— Несомненно.

— Кто эта женщина? Вы уже выяснили?

— Нет, господин обер-фюрер. Этого выяснить пока не удалось, — ответил Нагель, чувствуя как волнение перехватывает дыхание. Сейчас он должен доложить о Матеньи, что был близок к раскрытию убийства и оттого, что поступал нечестно, что скрывал весьма важное обстоятельство, его бросило в дрожь, — Мною приняты все меры, — торопился он уйти от опасного места в своем докладе, — Задействованы силы гестапо, полиции, СД. Нам помогают…

— Меня и рейхсминистра господина Гиммлера мало интересует, что вы делаете, — грубо прервал его Нойдорф.

Нагель прижал телефонную трубку еще плотнее к уху, словно в ней, несмотря на звучавший холодно-металлический голос Нойдорфа, было спасение.

— Меня интересует только результат, — жестко и беспощадно раздавалось в телефонной трубке. — Делайте, что считаете нужным — расстреливайте, вешайте, но террористку найдите, иначе мы вынуждены будем сделать выводы о вас.

— Найду, господин обер-фюрер. Найду, — поспешно заверял Нагель.

Не обращая внимания на его заверения, Нойдорф продолжал официально, холодно.

— Запомните, ежедневно о розыске террористки я докладываю в Ставку фюрера и господину рейхсминистру Гиммлеру. Сообщение о том, что убийство совершила женщина вызовет особый интерес. Вы понимаете это?

— Понимаю, — подтвердил Нагель.

— Что еще вы желаете доложить мне? — спросил несколько мягче Нойдорф и оттого, что он перешел к другому вопросу, у Нагеля несколько отлегло от сердца.

— Господин обер-фюрер, — отчеканил поспешно он. — Бельгийское сопротивление предъявило коменданту Брюсселя генералу Фолькенхаузену ультиматум.

— Кто и кому предъявил ультиматум? — не понял Нойдорф и тут же потребовал, — Уточните.

— Руководители сопротивления предъявили ультиматум нашему военному коменданту Брюсселя, — объяснил Нагель, — Они требуют освободить заложников и предупреждают, что в случае отказа в день их казни уничтожат в Брюсселе шестьдесят наших офицеров. В городе появились листовки с ультиматумом. Их бельгийцы расклеивают на стенах зданий, бросают в наши автомашины, в расположение частей. В Брюсселе складывается напряженная обстановка.