Деревня, куда ехали ребята, звалась Тонкой Гривкой не случайно. Она и в самом деле стояла на тонкой, узкой гриве в окружении сплошных болот. В болотах росли корявые замшелые сосновые и еловые леса. Рубить их было и трудно, и не выгодно. Лишь по редким буграм жители выкорчевывали лес под пашню. Пашни были маленькими, но удивительно плодородными.

Дальше Тонкой Гривки дорога не шла. Дальше лежала глухая тайга.

На окраине Тонкой Гривки ребят встретил парень в синей рубахе-косоворотке и с темным курчавым чубом. Поприветствовав Сергея, он удивленно смерил Наташу взглядом.

— А как же, — не без гордости ответил Сергей.

Парень многозначительно пожал маленькую Наташину руку своею большой, изрезанной шрамами, испятнанной въевшимся в поры машинным маслом.

— Мы не опоздали?

— Как раз вовремя. После обеда наш лосятник в лес отправится. А мы сразу пойдем. Еще один сейчас будет. Я, пожалуй, за ним сбегаю.

Пока Сергей с Наташей готовили киноаппаратуру, появился еще один парень — широкоплечий, коренастый крепыш. Он все время улыбался, будто напоказ выставляя ровный ряд белых зубов.

Через огороды, стараясь не попасться никому на глаза, все четверо выбрались в поле, пересекли его и скрылись в березняке.

Место для засады выбрали среди болотных кочек, покрытых густым непроглядным кустарником. Наташа отсняла на пленку самолов браконьера — хитроумную ловушку из согнутых берез и двух петель крепкого стального троса.

Теперь ей был нужен автор этого варварского самолова. Пока он не показывался. Ребята лежали, тихо разговаривая. Наташа сидела на кочке, прислушиваясь к таинственным лесным шорохам и думала: как здорово получается в жизни! Отец подарил ей фотоаппарат «любитель», с которого началось ее увлечение будущей — и это так! — профессией оператора. Первые серенькие снимки, бессонные ночи в фотобудке, увлечение пейзажными съемками, любительская киностудия в школе, Витька, Сергей. И вот она, Натка Лаптева, сидит с киноаппаратом в лесу, за тридцать километров от города. Сидит в засаде, поджидая матерого браконьера-лосятника для того, чтобы рассказать людям о его черных делах.

Наташа смотрит на старую, поросшую березняком гарь. Среди молодых березок одиноко торчит обуглившаяся сосна. Заросли иван-чая заполнили алыми гроздьями поляну. Уже не видно почерневших древесных стволов — жертв пожара. На их месте — новое, молодое, цветущее.

Наташа вздрогнула: из куста вынырнула большая бирюзовая стрекоза. Затрепетав крыльями, она повисла над Наткиной головой, потом описала круг и вдруг стремительно кинулась на комара. Съела его и бросилась на очередного. Словно маленький четырехкрылый истребитель, она патрулировала над головой Наташи.

Наконец-то лосятник появился вдали, на тропе. Это был высокий статный мужчина с красивым лицом и черными горячими глазами. Шел он легко, шел, как хозяин, уверенно. За спиной виднелись крошни, топор и ружье-одностволка. Возле самолова мужчина, заметив какую-то неточность, остановился, быстро сбросил на землю ношу и стал аккуратно поправлять свою насторожку.

В это время Наташа запустила наведенный на него киноаппарат. Лосятник испуганно оглянулся и увидел нацеленный объектив. Намереваясь отскочить в сторону, он выпустил насторожку из рук — и, словно две гигантские пружины, выпрямились, взметнулись вверх пригнутые березы. Стальная петля захлестнула ноги лосятника, и он, перевернувшись в воздухе, повис над землей вниз головой. Раздался его хриплый вопль. Сергей выскочил из засады, схватил топор и хотел перерубить петлю.

— Погоди! — остановила его Наташа. — Пусть кто-нибудь из ребят покажет на него пальцем. Так! Правильно. Снимаю крупным планом.

В окошке видоискателя мелькала покрасневшая от напряжения, искаженная гримасой испуга физиономия браконьера.

— Хватит! — Наташа опустила киноаппарат. — Рубите петлю.

Стальной трос лопнул после третьего удара. Браконьер грузно шлепнулся на землю, сел и, словно побитый щенок, заскулил. От его былой красоты, гордой осанки, уверенности и следа не осталось.

— Нету такого закона, чтобы людей подвешивать, — тянул он со всхлипом. — А если бы мне петлей ноги повыдергало?

— А лосей подвешивать есть закон? — ответил ему белозубый улыбчивый парень. — Ты, товарищ Кузьмин, о своей личной персоне заботишься? А о том, что общенародное?

— Ванька, давай лучше разойдемся мирно, — изменил тон лосятник. — Тебе ведь, смотри в моей бригаде работать…

— Ничего, потерплю. Поговаривают, что бригадира скоро «повысят». Слушай. У Гиблой елани и старого рудника свои самоловы без нашей помощи снимешь! Ясно? Пойдемте, ребята!

— Ружье, ружье, дьяволы, отдайте! — прокричал вслед Кузьмин.

— Поищешь! — отмахнулись от него. — Теперь поумнел? Сходишь в райком комсомола, в райсовет, в милицию — еще поумнеешь.

Наташа шла впереди, перескакивая и перелезая через поваленные пожаром толстые стволы деревьев. Взобравшись на одну из валежин, она случайно глянула в сторону и замерла: прикрыв боком лосенка, совсем рядом стояла лосиха и внимательно смотрела на людей темными большими глазами. Казалось, она знала, что они пришли сюда затем, чтоб стальная петля браконьера не захлестнула ни ее, ни ее маленького детеныша. Лосенок сладко прильнул к вымени и, причмокивая, сосал молоко.