На пороге домика сидел бритый старик-немец. Немец курил трубку. Какая-то женщина погоняла хворостинкой тощих гусей.

— Не будем нарушать идиллии!.. И мы пошли дальше.

В степи около Мальца за пасущимися конями колонистов гнались донцы. Четыре лошади были уже пойманы. Их держал коновод. Верхом на крутоногом белом коне на дороге стоял казацкий полковник.

— Скоро наступать будем! — сказал мне подпоручик Морозов. — Донцов на коней сажают!.. Идем.

— Фельдшер Дышло у вас? — как-то вечером вбежал к нам во двор поручик Злобин. — Черт возьми… Фельдшер Дышло!.. Фельдшер…

Через минуту, размахивая тяжелой медицинской сумкой, фельдшер Дышло уже бежал через поле.

Мы вскочили и побежали за ним.

…Ефрейтор Подольская стояла на четвереньках посреди офицерской халупы пятой роты. Она колотила по полу ногами и дико кричала, брызжа на руки слюною. Груди под ее гимнастеркой колыхались. Гимнастерка была также в слюне.

— Сулема, — сказал спокойно фельдшер. — Известное дело — сулема! — И, выпрямившись, он стал озираться вокруг себя. В халупе был невероятный беспорядок. Лишь плита была прибрана. На плите стояла кастрюля с молоком. Над кастрюлей вздымался пар.

— Ловко баба устроила!

Фельдшер Дышло подошел к печке.

— Ах ты, ахтерша ты, мать твою в порошок! И рассчитала-то вовремя!.. Смотри, ки-пи-ит! А ну, господа… — Он поднял кастрюлю. — Спасай ее по ее же рецепту! Гады!..

В тот же день, когда солнце опускалось за степь и подпоручик Басов возвращался из колонии, мы видели, как под руку с поручиком Злобиным ефрейтор Подольская уже вновь отправлялась на сеновал.

Приказом на следующее утро генерал Туркул удалил из полка всех женщин не-сестер, а вечером того же дня, как раз в то же самое время, когда Злобин и Подольская отправлялись на сеновал в последний раз, верстах в четырех от нас, в колонии Гольдреген, застрелилась поручик Старцева, Вера, оставив короткую записку:

«Не могу перенесть обиды, первой со времен Румынского похода. Поручик Старцева».

…Ни газет, ни слухов.

— Завтра будет ясная погода…

— Хорошо бы борщ заказать, поручик Науменко!.. Зевок.

— Я, господа, с уксусом люблю…

— Занятий сегодня не будет, — вдруг, выходя из хаты, сказал нам поручик Кумачев.

— Пойду в Мальц!.. — решил подпоручик Басов. Но уйти он не успел, так же как не успел лечь поручик Науменко.

С раннего утра весь батальон заставили чистить сапоги.

Штабс-капитан Карнаоппулло бегал и волновался:

— Если, вашу мать, сорвете церемониалку… не в ногу иль что… всех, вашу мать, засолю нарядами!

Усы его были туго скручены и вытянуты в длину. Синий подбородок гладко выбрит.

В полку ожидался приезд генерала Врангеля.

К полдню весь полк стянулся к Подойкам и выстроился в степи за недостроенной церковью. Безрукий подполковник Матвеев, наш новый батальонный, подравнивал роту при помощи вытянутой веревки.

— И чтоб смотреть молодцами! Чтоб огонь в глазах был! Чтоб грудь колесом стояла!..

На краю деревни толпились крестьяне. Красные и желтые платки на бабах горели под солнцем ярким огнем. Иногда на солнце наползали облака. Тогда солдаты ставили винтовки как «на молитву» и рукавами гимнастерок вытирали с лица пот.

— Так и при Николае бывало!.. Ждем, ждем, а генерал, мать его…

— Молчи ты! — перебил Осов Васюткина, солдата в короткой французской шинели.

— Ждем, ждем…

— Молчи, говорю!.. Здесь, брат, за это… — и совсем тихо: — …шкуру сдерут… Вот что!..

Наконец далеко в степи показались три автомобиля.

На генерале Врангеле была черная бурка. Когда бурка распахивалась, под ней сверкали ордена. Тощий и высокий, он быстро шел вдоль строя. За ним вприпрыжку бежали представители французского командования, толстые и коротконогие. Пытаясь не отстать от Врангеля, французы спотыкались, взбрасывая коленями полы голубых коротких шинелей.

— Орлы!.. — кричал генерал Врангель. — Орлы-ы!.. Дальше я не мог разобрать, генерал Врангель был уже далеко.

— Ишь ноги! — сказал Зотов. — Сажени косят!

…Потом было произведено показное ротное учение офицерской роты, после чего полк проходил церемониальным маршем.

А через три дня, 23-го мая, вся Дроздовская дивизия, после молебствия и нового церемониального марша, выступила на северо-восток.

Был жаркий полдень. Под Юшунью степи уже казались не золотыми коричневыми. Над травой клубился мелкий серый песок.

— Привал! — скомандовал наконец генерал Туркул. Мы сидели в тени, под каким-то забором. Некоторые переобувались. Другие побежали за водой.