Шрифт:
— Кольцо в кольце, понимаете?
— Какое там кольцо!.. А Каховка?
— Господа, не теряйте времени! Господа, ложитесь!
Но есть хотелось больше, чем спать. Кухонь с нами не было. Хлеба едва хватало. В этот вечер не выдали вовсе. Офицеры ворчали.
— Ложись! — упрямо приказывал поручик Пестряков. — Во сне пообедаешь!
— Да подвинься!
— А не толкайся, говорю! Слышь?..
— Господа, не грызитесь!
В темноте бродили дневальные. Где-то очень далеко шел артиллерийский бой. Кажется, к северо-западу. Это дрались с красными генералы Драпенко и Бабаев.
Я лежал, слушая отрывки отдельных разговоров. Наконец повернулся лицом к орешнику.
— …А стена камеры, вся как есть, была исчерчена, — кому-то за орешником рассказывал поручик Зайчевский — «Здесь сидели юнкера Владимирского военного училища такие-то и такие-то…» «Да здравствует Учредительное Собрание!» Я подошел к следующей надписи: «Долой Керенского! Вся власть Советам! Рабочие Путиловского завода Петров Иван и Петр Малинин». Кажется, в этом роде что-то. Не помню… Рядом была еще одна надпись: «генерал-майор» — не помню какой, — «Зинченко», кажется. А внизу: «Боже, царя храни!» — очень четко… Я взял карандаш и написал: «Прапорщик Зайчевский». «А лозунг?» — подошел ко мне какой-то сидящий со мной капитан. Лозунга у меня не оказалось… Ну и вот…
Меня все более клонило ко сну.
Передо мной, прорастая сквозь сон круглыми желтками, медленно вздувалась малороссийская яичница. На сале. И с помидорами…
«Вот бы ее ножом! — думал я. — Напополам, и еще раз напополам!.. Крест-накрест… Потом на вилку и в рот».
И я уже потянулся за вилкой, как вдруг шепот надо мной стал тревожнее.
Я быстро сел. Но сон, как извозчика на козлах, тихо меня раскачивал. Чтобы овладеть собой, я подтянул под себя ноги и прислонился к стволу убегающей в темноту ели.
Вокруг подпоручика Тяглова, только что пришедшего из штаба полка, толпились черные фигуры.
— Убили?
— Кого?.. Кого убили?.. — услышал я тревожные вопросы.
— Туркула?..
— Но где?.. Когда?..
Недалеко от нас пасущиеся лошади мирно жевали траву. Кто-то ласково хлопал одну из них ладонью.
— Устала, бедняжка?.. Заморили?.. Ну, ничего, ничего… Выбьемся!..
— Да не Туркула вовсе!.. Господа, и не стыдно!.. Что за паника!.. Убили Бабиева… — рассказывал мичман Дегтярев. — Но вот, говорят (это, господа, хужее), вся наша конница с правого берега сбита… Вся… Никополь опять сдан… Говорят, наши части отступали в панике…
— И рубили их, говорят, рубили!..
— Подожди, и мы порубаем!.. Вот дорвется до них Туркул!..
А поручик Аксаев все так же ласково беседовал за кустами с какой-то лошадью:
— Отдыхай, Машка!.. Э-эх, отдыхай, милая!.. Это тебе, Машка, не навоз возить!.. Это тебе…
Я опять качнулся и, потеряв за спиною ствол ели, тихо опустился на траву…
— Вставай! Вставай! — прикладом в бок толкал меня подпоручик Морозов.
Рота построилась и, сдвоив ряды, молча пошла в лес.
Из леса в степь бежала узкая полянка. За ней, далеко через дорогу, уползали куда-то наши солдатские роты, уже рассыпанные в цепь.
Мы остановились в лесу, — поперек дороги, — развернутым строем в степь.
В лесу кричала иволга. «Дождь будет!..» — думал я.
На пне, сейчас же за нашей ротой, стоял генерал Туркул. Туркул смотрел в бинокль.
— Второй и первый, ваше превосходительство! — докладывал Туркулу оперативный адъютант. — Третий батальон еще в резерве.
— И пусть остается! Если нужно, двинем офицерскую. Пробьем цепь и смажем их к чертовой…
Но вдруг он соскочил с пня и, выбежав вперед, остановился перед строем.
— Третий!.. Третий, куда прете?
Сквозь лес, ныряя в кустах, шли роты 3-го батальона.
— Батальонного сюда!.. Полко-о…
Но 3-й батальон переменил вдруг направление и бросился на нас.
На солнце, широким потоком падающем на орешник, сверкнули ручные гранаты.
— Сдавайсь! — кричал, размахивая кольтом, бегущий перед красноармейцами комиссар в погонах и с белой повязкой вкруг фуражки. Сдавайсь!..
И в тот же момент, под глухой треск разрывающихся гранат, левый фланг нашей роты повалился, и над ним, прямо на нас, метнулась пыль и звонкие осколки.
Мы побежали.
— Назад!..
В лесу, сейчас же за первыми кустами, Туркул нас обогнал. Обогнав, обернулся и сбил кулаком двух бегущих передо мной офицеров.
— Назад! Ура!
Когда, со штыками наперевес, мы вновь выбежали на полянку, красные уже кружились на земле под огнем пулеметов наших разведчиков, стоящих на соседней с нами поляне.