— Ты права, Анна! Это наш родственный долг… Тем более что, если этот, как ты говоришь, свиненок попадет в печать, на мне это тоже некоторым образом может отразиться. Мой моральный облик безупречен, и, конечно, будет очень неприятно, если пойдут разговоры.

Я сейчас позвоню Соне и скажу, чтобы она прислала Гарика к нам! — сказала Анна Ильинична, направляясь к телефону.

Не звони! — остановил жену Припасов. — У нас не стоит устраивать эту встречу Получится, что твоего свиненка вызывают, так сказать, высшие родственные инстанции. Привкус администрирования! Нетактично и неделикатно!

— Тогда сам поезжай к Соне!

Припасов поджал губы, подумал и сказал с тем же глубокомыслием:

— Тоже неудобно. Какая-то лжедемократия! Нужно встретиться с ним в нейтральном месте Я сам позвоню Гарику и приглашу его посидеть со мной в ресторане!

Анна Ильинична всплеснула руками.

— В ресторане?! Лева, ты с ума сошел! Мальчишка и так чуть ли не каждую ночь приходит домой пьяный!

— Он же со мной там будет! И, пожалуйста, Анна, не спорь, я знаю, что я говорю!

, Припасов считал себя широко мыслящим, философски подкованным, передовым человеком и в спорах всегда брал верх, потому что говорил гладко и длинно, не давая собеседнику рта раскрыть, да еще умел вовремя придавить своего оппонента авторитетной цитатой.

По Припасову выходило, что к молодежи нужен особый подход — деликатно-воспитательный. Никаких грубых нажимов, никакого принуждения, боже упаси!

— Молодая душа, — утверждал Припасов, хрупкая бабочка. Если вы будете хватать ее за крылья грубыми руками — бабочка околеет

…Через два часа дядя и племянник, молодой человек со шкиперской бородкой на румяной, но уже довольно потасканной физиономии, сидели за отдельным столиком в большом ресторанном зале. На эстраде негромко играл оркестр. Кого-то уже выводили из зала под руки. Обстановка для интимной душевной беседы была самая располагающая.

— Ну-с, дорогой племянник, что ты будешь пить? молодцевато произнес друг молодежи, разглядывая карточку вин.

— Кальвадос! — сказал Гарри Защепкин.

Официант, склонившийся над столиком, понимающе кивнул:

— Графинчик, «Московской особой». Для начала, понятно!

Быстро была подана водка и закуска. Дядя и племянник хватили по рюмке отечественного «кальвадоса», и Припасов, проникновенно глядя на юного Защепкина, приступил к беседе.

— Скажи мне, Гарри, какая у тебя цель в жизни? — начал он, энергично орудуя зубочисткой. — Впрочем, этот вопрос можно и так поставить: каковы твои идеалы?

Гарри Защепкин налил себе и Припасову еще по рюмочке, выпил свою первый, закусил маринованным белым грибком и сказал:

— У меня сейчас, откровенно говоря, идеалов нет, дядя Лева, потому что я не имею постоянного заработка Живу, как та бедная козочка, которая «бежала через лесочек, схватила кленовый листочек!». Без денег какие могут быть идеалы!

Припасов поморщился Фу, каким гадким цинизмом пахнуло на него от этого откровенного признания Но ведь молодая душа — это бабочка, нельзя хватать ее за крылья грубыми руками.

И друг молодежи мягко заметил:

— Ты, дружок, ставишь вопрос с ног на голову, то есть совершаешь ту же методологическую ошибку, за которую Маркс некогда упрекал Гегеля. Ты говоришь, что не имеешь постоянного заработка. Иди работать— и будешь его иметь! Перед тобой все дороги открыты.

На лице Гарри Защепкина появилось выражение скуки и легкого отвращения.

— Дядя Лева, я это каждый день слышу. Сказал бы что-нибудь новенькое!. Вы что, хотите, чтобы я обязательно «ковал что-то железное»?

— Необязательно на завод тебе идти.

— В деревню гоните? — Гарри Защепкин презрительно прищурился. — На простор пшеничных полей? Сенк ю, дядя Лева!

Он приблизил свою румяную физиономию к лицу Припасова и просительно прибавил шепотом:

— Вот если бы вы меня в свой журнальчик устроили, дядя Лева! По-родственному! Неважно, кем я там буду у вас числиться. А потом, когда волна пройдет, можно будет не торопясь, с вашей помощью выбрать что-нибудь более подходящее!

«Он меня просто не понимает!»— внутренне ужаснулся друг молодежи. Ему захотелось прикрикнуть на этого изворотливого молодчика, но ведь молодая душа — это даже не бабочка, это нежная красивая роза, которая может увянуть от одного холодного слова)

Лев Матвеевич поправил очки, откашлялся и снова заговорил. Говорил долго, красиво, от души, цитируя классиков, перевирая поэтов.

Опомнился он лишь тогда, когда официант принял со стола пустой графинчик из-под «кальвадоса» и поставил вместо него бутылку дорогого крымского портвейна. Припасов удивленно посмотрел на официанта, но Гарри Защепкин заявил: