Бун всю свою жизнь (и даже дольше) был помешан на океане.

Океан стал его детской площадкой, его двором, его убежищем, его церковью. Он заходил в воду, чтобы выздороветь, очиститься, напомнить себе, что жизнь — та же прогулка на доске. Бун верил, что волна — это послание Господа, способ показать, что все самое чудесное в жизни не стоит ни гроша. Каждый день он приходил к океану, обычно даже два-три раза в день, и всегда, всегда вставал на доску вместе с конвоирами зари.

Бун Дэниелс жил, чтобы заниматься сёрфингом.

Сейчас ему не очень хотелось говорить о надвигающихся волнах, чтобы не сглазить, ведь видимая припухлость на воде могла постепенно спасть и раствориться в северных глубинах Тихого океана. Так что, даже несмотря на то что Шестипалый пялился на него взглядом преданного фаната, Бун предпочел свести разговор к другой, хорошо знакомой и всеми любимой теме.

Списку Клевых Штук.

Они начали составлять Список Клевых Штук около пятнадцати лет назад, еще в старших классах школы, когда учитель социологии Буна и Дэйва велел им «выстроить жизненные приоритеты».

Список можно было редактировать: включать в него новые Штуки или исключать старые; места в рейтинге тоже менялись. Но если бы Список хоть раз записали (чего не произошло), то он обрел бы следующий вид:

— Предлагаю, — произнес Бун, обращаясь ко всей компании, — передвинуть рыбные тако и поставить их перед девушками на каноэ.

— С девятого на восьмое место? — спросил Джонни Банзай, и его широкое, обычно серьезное лицо, осветила улыбка. Конечно, на самом деле Джонни Банзая звали вовсе не Банзай, а Кодани. Но если ты американец японского происхождения и всерьез занимаешься сёрфингом, мечтая быть лучше всех и напрягаясь изо всех сил, то быстро станешь либо «Камикадзе», либо «Банзаем». Но так как Бун и Бог Любви Дэйв решили, что Джонни слишком разумен для суицида, то нарекли его Банзаем.

В свободное от банзайства время Джонни работал детективом в отделе по расследованию убийств полиции Сан-Диего, и Бун знал, что он рад любой возможности поспорить о чем-нибудь не очень мрачном и жестоком. Так что он сразу же включился в разговор.

— Просто поменять местами? — уточнил Джонни. — На каком основании?

— На основании долгих размышлений и взвешивания всех «за» и «против», — ответствовал Бун.

Шестипалый пришел в ужас. Молодой сёрфер смотрел на Буна взглядом оскорбленной добродетели. Он качал головой, с его мокрой эспаньолки на черный гидрокостюм срывались капли воды, а светло-каштановые дреды мотались из стороны в сторону.

— Бун, — в шоке пробормотал он. — Это же девушки с каноэ!

Шестипалый обожал девушек из женских команд по плаванию на каноэ. Как только их весла появлялись на горизонте, он усаживался на свою доску и смотрел, смотрел, смотрел.

— Слушай, — попытался объяснить Бун, — большинство этих девиц играет за другую команду.

— Какую еще команду? — не понял Шестипалый.

— Он так молод, — как всегда точно заметил Джонни.

Шестипалый был на дюжину лет моложе всех остальных членов команды конвоиров зари. Но за то, что он был прирожденным сёрфером и чем-то вроде мальчика на побегушках при Буне, к нему относились благосклонно; кроме того, Шестипалый обеспечивал им скидки в магазинчике сёрферских принадлежностей, где работал.

— Так за какую другую команду? — нетерпеливо повторил свой вопрос Шестипалый.

Санни Дэй перегнулась через свою доску и зашептала ему на ухо.

Внешность Санни Дэй полностью соответствовала ее имени. [5] Длинные светлые волосы сияли, словно солнце. От природы сильная, высокая и длинноногая, Санни была той самой идеальной калифорнийской девушкой, о которой мечтал Брайан Уилсон в своей песне. [6]

Правда, девушки из песни обычно валялись на песочке, а Санни предпочитала кататься на доске. Она была лучшим сёрфером среди конвоиров, даже лучше Буна. Приближающиеся волны могли превратить ее из обычной официантки в профессионального сёрфера — всего один снимок Санни, балансирующей на огромной волне, и ее с руками бы отхватили крупнейшие фирмы по производству одежды для сёрфинга. Ну а после этого ее было бы не остановить. А пока она взяла на себя сложную задачу: объяснить Шестипалому, что большинство девушек из женских команд по каноэ в личной жизни предпочитают тоже девушек.

Услышав это, Шестипалый издал отчаянный стон.

— Ну вот, ты разрушила мальчику мечту, — заметил Бун.

— Вовсе не обязательно, — с сальной улыбочкой отвечал Бог Любви Дэйв.

— Даже не начинай, — передернувшись от отвращения, попросила Санни.

— Разве я виноват, что женщины меня любят? — не унимался Дэйв.

Конечно, он был не виноват. У Дэйва были такие лицо и фигура, что в Древней Греции из-за него вполне мог бы случиться серьезный дефицит мрамора. Но главной причиной того, что у Дэйва было все в порядке с сексом, служила не столько его внешность, сколько уверенность в себе. Он никогда не сомневался, что уж ему-то точно обломится. Кроме того, его работа обеспечивала бесперебойный приток туристок, приезжающих в Сан-Диего позагорать. Дэйв был спасателем на пляже, где он, кстати сказать, и получил свою кличку. Как-то раз Джонни Банзай, решая кроссворд в «Нью-Йорк Таймс», заявил ему: