И высшее армейское командование так же расценило дипломный проект. В августе 1939 года было дано задание: на его основе разработать малогабаритную, переносную и надежную в эксплуатации радиостанцию. В помощь Михалиеу назначили молодых способных конструкторов Мухачева и Покровского. Условные значки и линии чертежей вскоре превратились в живую связь конденсаторов, ламп, катушек индуктивности — это уже было дело мастеров-макетчиков.

Через три с половиной месяца специальной комиссии были представлены два действующих макета радиостанции. Они создавались параллельно двумя группами, и каждый имел свои плюсы и минусы.

Решение комиссии оказалось жестким: «Переработать». Сделать макет по габаритам таким же малым, как у группы Мухачева, а по технологичности — подобным тому, как этого добилась группа Покровского.

Новый образец радиостанции, названной последней буквой греческого алфавита «Омега», был готов в апреле 1940 года. Комиссия осмотрела его и рекомендовала выпуск небольшой серии. Для испытаний.

— Надо обеспечить надежной связью десантные группы. Сообщения из немецких тылов мы должны получать как можно скорее… — командующий фронтом помолчал и назвал солидную цифру — количество требуемых радиостанций.

Тот, к кому он обращался, плотный сорокалетний подполковник с медалью «XX лет РККА» на гимнастерке, еле сдержал кашель. Круглое добродушное лицо подполковника покраснело. Он словно бы проглотил уставное ответное: «Есть».

Это был Миронов. В ту минуту он не только не ведал о том, что станет готовить радистов-разведчиков, будет тяжело переживать гибель «Соловья», выслушивать вместо выговора ободряющие слова начальства, но и не знал, не мог знать ни о каких «Северах». Не все еще свои задачи выдвинула война.

Стоял жаркий, душный июль 1941 года. Может быть, как раз в тот день начальник германского генерального штаба Гальдер записал в своем дневнике: «Фюрер категорически подчеркивает, что он намерен сравнять Москву и Ленинград с землей».

Сводки звучали все тревожней. 6 июля пришлось оставить Остров, 9-го — Псков.

В открытое окно Миронову было видно, как маляры полосами зеленой и коричневой красок камуфлируют Зимний, Александровскую колонну. На гулком просторе Дворцовой площади маршировали ополченцы…

Командующий генерал-полковник Попов продолжал:

— И для подпольных райкомов просят, — он показал на какой-то документ, лежавший перед ним на столе. — Партизанам нужно…

Генерал снова называл цифры. Миронов хмурился. Хотелось перебить командующего вопросом: где же взять столько? На складах не густо, после того как снабдили вновь сформированные части. А заводы, которые могли бы пополнить запасы, эвакуируются на Восток. Но даже и то, что есть, годится только войскам, для разведчиков, партизан совершенно не подходит. Слишком громоздка и тяжела наличная аппаратура: прыгать с парашютом очень трудно, на плечах таскать по лесам — тоже.

Вот что вертелось на языке у Миронова. Но он промолчал. Ничего бы не добавили его слова к тому, что командующий знал и сам. А если так, то зачем их произносить? Чтобы доказать невозможность выполнения приказа? Приказ нельзя не выполнить.

Командующий покачал головой так, будто слышал все, о чем думал Миронов. И словно в ответ спросил:

— Что же вы предлагаете?

Миронов ждал такого вопроса. Такой вопрос начальника подчиненному всегда возможен. Ведь как бы ни была чудовищно сложна задача, ее невыполнение не оправдаешь ничем. На то и задача, на то и поставлена перед тобой. Умри, но выполни. Твое дело. А вот каким именно способом, могут спросить. И чтобы ответить, мало быть находчивым. Требуется то чувство ответственности, партийности, которое заставляет широко, государственно мыслить, заботиться не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем. А оно было, это чувство, у Ивана Мироновича Миронова, партийца с двадцать пятого года.

— Что же вы предлагаете?

Повторный вопрос свидетельствовал, что пауза затянулась. Но Миронов уже встал, вытянулся во весь свой невысокий рост:

— Разрешите кое-что показать?

Твердым шагом вышел из кабинета и вскоре вернулся. Грудь его перекрещивали ремни брезентовых сумок. Из одной Миронов извлек маленький приемопередатчик, из другой — комплект сухих батарей и элементов. Поставил на стол, отчетливо, как заученное, доложил:

— Диапазон рабочих частот передатчика от 2,56 до 5,8 мегагерц. Приемника — от 2,05 до 10. Мощность до 1,3 ватта. Дальность действия до 400 километров. На тщательно выбранных волнах и при хороших условиях их прохождения можно добиться дальности до 1000 километров.

Это была «Омега».

Незадолго перед войной Миронов получил из Москвы две такие радиостанции «на предмет ознакомления». Заинтересовался новинкой, стал ее испытывать. Поедет, бывало, толковый связист в дальний гарнизон по делам службы, так Иван Миронович обязательно ему «в багаж» пристроит «Омегу». Желает или не желает — как дополнительную нагрузку.

Из Пскова, Таллина, Мурманска связывались со штабным радиоузлом, обменивались условными текстами. И получалось! Подполковник Миронов все больше в этом убеждался. Надо бы, конечно, получше станции испытать, да чего ж теперь — война. Но и те данные, которые он уже получил, позволяли предложить: а что если немедленно освоить производство вот этих самых «Омег»?