Командир судоремонтной военинженер 3 ранга Браиловский с Кронштадтского рейда взял курс в Неву и там прижался к гранитному обрезу набережной, вблизи от головного завода. Рядом издавна находился лесной склад. Соответственно перекрасили борт и палубу, а сверху натянули холст, на котором краснофлотец-художник изобразил штабеля бревен. Позже, когда наступила зима, брезент побелили — под цвет снега. Бомбардировщики летят низко-низко, а плавучей мастерской не замечают.

Ее и с земли не сразу разглядишь, не поймешь, что за посудина притулилась к берегу. Заводские энергетики все же уловили шум генераторов. И сразу к Ливенцову: так, мол, и так, у мастерской электроэнергия есть, вы партийный руководитель, там тоже коммунисты, найдите общий язык.

Еще рассказывали, что и Миронов, военный из штаба фронта, опекавший завод, тоже прознал про плавучую мастерскую, кинулся с челобитной в штаб Балтийского флота. Но пока начальники договаривались, Ливенцов уже на трап ступил. Краснофлотец-часовой пропуск спрашивает, а у секретаря, конечно, никаких пропусков нет. Просит вызвать командира. Не очень-то слушают. Кое-как через дежурного передали о настойчивом гражданине.

Пришел Ливенцов в каюту командирскую, представился: «Секретарь парткома здешнего завода. Давно хотели установить с вами связь, да как-то не решались. Мало ли что, может, из-за секретности нельзя». А командир ему: «И мы с вами собирались встретиться, хотели помощи просить. Не хватает у нас станочников. Стоят станки, даже мощности свои электрические не используем».

Ливенцов, наверное, рассмеялся. Не мог не рассмеяться. «А нам, — говорит, — как раз мощности и не хватает. Станочники-то есть. Может, наладим обмен?»

От судна протянули в цеха кабель. Ожили станки. Счастлив Гаврилов. Радуются и его товарищи, токари и фрезеровщики — пошла работа! Точат детали для завода, для плавучей судоремонтной мастерской. Какая разница; заказчик один — фронт.

И монтажники вооружены электропаяльниками. Зашевелилась технологическая цепочка, В феврале выпустили 20 «Северов». Капля по сравнению с тем, сколько нужно, зато в марте — уже 55. Апрель еще не кончился, но есть надежда, что перевалит выпуск за 100…

Она долбит снег, а мыслями в прошлом, со своим Сергеем. Вспоминает каждый из последних его дней.

Как-то шли на завод, и она сказала: «Ну-ка, покажи свой хлеб». Он разозлился: «Нечего меня проверять!»

А все потому, что дозналась, как он украдкой от нее ломтики детям сует. Сама она каждый день то же самое делает, но ей можно, женщине меньше надо, женщина лучше голод выносит, а ему, мужчине, никак нельзя: опух, ослаб совсем…

Или вот случай был, потом ей передали. Сергей задержался на заводе дольше обычного и возвращался домой один. Поздно, на улице пусто. Впереди только запоздалый прохожий. Тот шел-шел, да и упал. Случай нередкий, Гаврилов на помощь кинулся, помог встать старичку в теплом ватном пальто. Пошли рядом, Сергей его под руку держит, помогает идти, да чувствует, что силы у старичка есть, бодрый он совсем, хоть и твердит, что жизнь ему встречный, Гаврилов спас. А потом расстегнул пальто и полбуханки хлеба протянул: «На, — говорит. — В награду. Работаю в хлебном магазине, мне не трудно».

Хлеб в руках старика дразнил Сергея, страшно голодного. Наверняка подумал: дома жена, дети, им бы принести. Но хлеб же украденный! У таких, как он, как его дети. И еще подумалось: если старик пошел на преступление, то какой ему смысл дарить похищенное?

Замялся для вида: не хочется, дескать, мне вас обижать. А сам вперед незнакомца тянет, поближе к милицейскому посту.

Вдруг кто-то навстречу. Сергей решил действовать, позвал на помощь. Подошедший кинулся к старичку, вывернул ему руку. Еще двое невесть откуда выскочили.

«Спасибо, товарищ, — сказали Гаврилову. — Вы нам помогли. Мы за этим типом уже давно следим».

Вот, значит, возможно, и шпиона задержал… Они, немцы, небось с ног сбились, разыскивая, где «Север» производится. Им в голову небось не приходило, что в осажденном, блокадном городе. А если и предполагали, что в Ленинграде, если лазутчика послали, то вот вам — нате, тот на первом встречном токаре карьеру кончил…

«Ох, и устала ты, Елена Павловна, — думает она. — Повалиться бы тебе на снег, полежать. Даже заснуть». И тут же привычно отгоняет коварную мысль: «Не хитри, смерть, не завлекай, не сдамся». Потом недавнее — или давнее уже? — снова на ум пришло.

Как он складывался, тот горестный день? Накануне Сергея уговаривала взять путевку, лечь в заводской стационар. Не захотел. Утром отвезли ребят в детсад, пришли на завод — он в свой механический, она на сборку. И вдруг прибежали за ней, сказали, что плохо Сергею. Стремглав понеслась. Уже стояли возле него, не узнававшего никого, двое в белых халатах. Она тоже поехала в «санитарке» в больницу.

Врач посоветовал прийти завтра, сегодня он еще ничего определенного о состоянии больного сказать не может.

У нее хватило сил лишь на то, чтобы вернуться на завод. В проходной ей стало до того плохо, что не помнит, как очутилась в стационаре, и сколько часов, дней, ночей лежала — тоже не знает. Через силу лекарства пила: полная апатия. Даже весть о смерти Сергея выслушала молча и о детях ни разу не спросила.

Все же ее спасли. Лекарства, что ли, болезнь перебороли? Или организм сам совладал? Наверное, и прибавка крохотная к голодному пайку сыграла роль.

В первый же день, как поднялась, пошла к детям.