Более того, рабочие получили выгоду от всеобщего повышения зарплат – в результате нехватки рабочих рук после великих эпидемий, – которому были бессильны помешать все указы правительства. В Италии и Испании новые зарплаты имели размер от двух до трех прежних. Средняя дневная зарплата итальянского рабочего увеличилась от 0,41 до 1,54 франка. Власти Франции указом от 1350 г. безуспешно попытались ограничить повышение зарплаты третьей частью ее прежней величины и ограничить дневную зарплату строителей пределами от 16 до 32 денье, в зависимости от времени года – зимы или лета. Этот указ был таким неудачным, что в Пуатье плотники, которые в 1349 г. зарабатывали 2 су, стали в 1422 г. получать 5 су, в 1462 г. 6 су, а в Париже строитель в 1450 г. получал эквивалент 4,6 франка – столько же, сколько наемный рабочий из того же союза зарабатывал в середине XIX в. В Англии рабочие этой же профессии зарабатывали в день 6 вместо 3 денье, а другие получали 5,5 вместо 3,5 денье. Торольд Роджерс утверждает, что реальная зарплата английского рабочего тогда была вдвое больше, чем в XII или XVII в. В Германии зарплаты в некоторых группах профессий в течение XV в. поднялись с 13 до 25 денье, а лодочник на Рейне зарабатывал в день целый флорин. В Вестфалии и Эльзасе номинальная и реальная зарплата стали равны, то есть работнику в точности хватало его зарплаты, чтобы оплатить расходы на жизнь.

Для мастеров и рабочих мелкой промышленности в большинстве стран материальные условия жизни остались по меньшей мере комфортными. В Италии, Нидерландах и Германии они даже были очень благоприятными: эти страны быстро преодолевали последствия кризиса населения и экономически были более процветающими, чем другие области Запада. Как и в предыдущий период, наемные рабочие крупной промышленности жили в нищете, в лачугах и предместьях городов, мастера и подмастерья мелкой торговли и промышленности были достаточно обеспеченными людьми, и главная составная часть достатка – пища – у них, видимо, имелась если не в изобилии, то в большом количестве, в особенности это касается Рейнланда, Фландрии и Англии. Во Франкфурте в XV в. потребление мяса достигало величины от 125 до 150 килограммов на человека в год – столько же, сколько в начале XIX в. Один тогдашний путешественник отметил, что в Нидерландах и Англии «от излишней еды и излишнего питья умирает больше людей, чем от мук голода». В городах никогда не было большего количества праздников и кабачков, большего пыла в азартных играх и большей моральной распущенности; во Флоренции и в Венеции было от 12 до 14 тысяч проституток. Никогда городское население не было и более легким на подъем, более готовым к солидарности и благотворительности, более склонным радушно принимать новые идеи, которые скрытно распространялись среди масс в облике религиозной реформы. И никогда оно не осознавало так ясно свои права и не действовало с такой дерзостью ума и силой характера, когда желало отстоять эти права и добиться победы.

Последний из Средних веков – это в первую очередь и главным образом век великих городских революций. Хотя в предыдущем периоде под давлением рабочих общественный строй в городах Запада, как правило, претерпел изменения, сделавшие его более демократичным, народ по-прежнему далеко не был господствующим элементом городского населения. Иногда – как было в Германии – патрициату удалось сохранить часть своей власти; иногда – например, во Фландрии – демократия рабочих должна была разделить власть с буржуазией; иногда – например, во Франции – буржуазный слой чиновников и купцов или мастеров главных ремесел становился правящим слоем в городе; иногда – как было в Чехии – должности чиновников в городах забирали в свои руки представители среднего класса не местного происхождения (то есть немцы. – Ред.); иногда же, как было во Флоренции, крупная и мелкая буржуазия объединялись и изгоняли пролетариат из городского правительства.

Низшие классы желали воспользоваться широкими привилегиями, которые имели органы городской власти, облегчить себе бремя налогов и военных повинностей, которые буржуазия предпочитала взваливать на их плечи, а не нести сама, и помешать капиталистам и буржуа изменять условия труда по собственному желанию. Поэтому низы поставили себе целью завоевать политическую власть. Правда, они не всегда ограничивались тем, что требовали равноправия и справедливого суда от коммунальной администрации; много раз они мечтали о синдикалистском правительстве, классовом господстве, диктатуре пролетариата, которая бы осуществлялась ради них за счет других слоев общества. Вот откуда жестокий, насильственный и трагический характер большинства этих городских революций; некоторые из них даже были всего лишь вспышками слепой народной ярости, вызванной ненавистью или нищетой.

Повсюду, от Востока до Запада, во второй половине XIV в. поднимался этот сильнейший революционный ураган. В Салониках (Фессалонике) в 1342–1352 гг. моряки и ремесленники установили что-то вроде красного террора, который принял форму резни и грабежей; и в течение десяти лет богачи (archontes), землевладельцы, промышленники и духовенство жили под этим гнетом. В Италии завязалась борьба между жирными и тощими, то есть между крупной буржуазией из мастеров и капиталистов, с одной стороны, и плебеями (мелкими ремесленниками и пролетариями) – с другой. В Королевстве обеих Сицилии королевская власть прекратила эту борьбу тем, что закрыла ремесленникам доступ в городские правительства. Но в Риме народный трибун, мечтатель Кола ди Риенци попытался (1347) при поддержке народа свергнуть власть дворян-патрициев; а в Болонье (1376), Генуе (1339) и Сиене (1355–1370) народные массы пытались стать полными хозяевами городских органов власти. Во Флоренции наемные рабочие крупной индустрии, которых называли piccolini (малые люди. – Пер.) или poplani (простолюдины. – Пер.), лишенные политических прав, вначале объединились вокруг диктатора – французского авантюриста Готье де Бриена, герцога Афинского (1342). Затем, когда их заставил пойти на крайние меры закон от 1371 г., лишивший их всякой надежды выплатить долги предпринимателям, они организовали знаменитое восстание чомпи (это слово означает «чесальщики шерсти». – Пер.). Под руководством умного и энергичного чесальщика шерсти Микеле Ландо они заставили буржуазию принять их в число официально признанных гильдий, называвшихся arti, предоставить их представителям места в правительстве, освободить от юрисдикции доверенных лиц крупных промышленников и провозгласить отсрочку на двенадцать лет платежей по долгам для всех наемных рабочих. Но скоро восставших увлекли за собой экстремисты, и рабочие провозгласили анархическую кровавую диктатуру одного пролетариата, который они почтительно называли Божий народ. Этим они вызвали к жизни реакцию, которая уничтожила пролетарскую революцию за несколько недель (июль 1378 г.). Единственным результатом этих беспорядков было то, что итальянская буржуазия бросилась в объятия просвещенных деспотов, которые стали называться князьями и в XV в. установили мир в коммунах – благодаря тому, что поработили их.

Но нигде в этих революционных чувствах не было такого мистического пыла, такого стремления распространить свои идеи в других странах и такой ожесточенности в борьбе за удовлетворение классовых требований трудящихся и за диктатуру трудового народа, как в Нидерландах. Там сотни тысяч людей с неукротимой энергией и выдающейся отвагой (которые были запятнаны отвратительными крайностями) боролись против дворянства, духовенства и, в первую очередь, против буржуазии за победу своих идеалов. Они мечтали об имущественном равенстве всех людей и об уничтожении всякой иерархии и власти, кроме власти людей, живущих трудом своих рук. Первый подобный опыт был уже осуществлен в Ипре и Брюгге (в 1323 и 1328 гг.) во время жакерии в приморской Фландрии под предводительством двух рабочих, Вильгельма (Гийома) де Декена и Якоба (Жака) Пейта, которые объявили войну всем богачам и священникам и правили с помощью террора, пока буржуазия, объединившись с дворянством, не разгромила восставших возле Касселе (1328). Вторую попытку, более длительную и еще более мощную, предпринял красноречивый и отважный трибун, сам принадлежавший к крупной буржуазии, – торговец тканями Якоб ван Артевельде. Добившись союза между рабочими и частью буржуазии, он сумел осуществить свой план – установил господство Ген-та во Фландрии при помощи английского короля (1338–1345). Но вскоре его опередили в гонке за власть ткачи с их демократией, которым не терпелось установить правление одного лишь рабочего класса. Их диктатура, начатая восстанием, в котором Артевельде погиб, использовала как методы принудительные займы, резню, конфискации и грабеж. Она настраивала рабочих против рабочих и заставила суконщиков (которые были побеждены 2 марта 1845 г.) выйти в бой против ткачей. Кончилось это падением диктатуры (13 января 1349 г.), против которой объединились государи, дворяне, духовенство, крестьяне, буржуа и мелкие ремесленники. Часть побежденных эмигрировала в Англию; остальные стали готовить реванш и сделали попытки вернуться к власти – одну в 1359 г. и другую, главную, в 1378 г.

На этот раз рабочее движение в Генте едва не получило огромный отклик на Западе, и гентские рабочие чуть было не развязали мировую революцию. Руководители Гента старались установить чисто рабочую диктатуру, разорить и уничтожить буржуазию и поднять подмастерьев против мастеров, наемных рабочих против крупных предпринимателей, крестьян против феодалов и духовенства. Пишут, что они замышляли истребить всю буржуазию, за исключением детей шести лет и младше, и то же сделать с дворянством. Рабочие Гента, которые были хозяевами Фландрии, под началом двух предводителей – Филиппа ван Артевельде и ткача Акермана – четыре года заставляли дрожать от страха официальные правительства. Этому кошмару положила конец битва при Розебеке в конце ноября 1382 г., в которой погибло 26 тысяч пролетариев. Ни одно другое движение не достигало такого размаха, но вспышки народных восстаний в Льеже в 1330 и 1343 гг., в Лувене в 1340 г., в Брюсселе в 1359, 1366 и 1368 гг. и в Брюгге в 1359, 1366, 1367 гг. показывают, как упорно трудящиеся Нидерландов не желали расстаться с надеждой на обновление общества. В XV в. территория этого движения понемногу уменьшилась до Брюгге и двух главных центров, Гента и Льежа, и в этих городах его окончательно подавила власть верховных правителей.

В остальной Европе, особенно на Западе, мечты трудящихся были не такими дерзкими. Эти слои населения ограничивались тем, что с большим или меньшим успехом требовали себе место в органах городской власти или пытались реформировать структуру городского правительства. Например, в Германии ряд восстаний – в Кельне (1396), Страсбурге (1346–1380), Регенсбурге, Вюрцбурге, Бамберге, Ахене, Хальберштадте, Брауншвайге, Магдебурге, Любеке, Ростоке и Штеттине – заставил буржуа-патрициев отказаться от монополии на власть и дать гражданские должности представителям ремесленных союзов. В этих городах был по-настоящему либеральный режим. В Испании же крупные буржуа – «почтенные граждане» ее восточных городов Паламоса, Фигераса, Барселоны, Валенсии и Пальмы – были вынуждены (после упорного сопротивления) смириться и поделиться властью с ремесленниками (menestrals), в Кастилии ремесленное сословие не смогло отвоевать гражданские должности у дворян и богатых буржуа. В Чехии и Польше, Франции и Англии демократические городские правительства в большинстве случаев пришли в упадок – так случилось в Париже, Реймсе, Руане, Вердене, Монпелье и Ниме – или же лишь с трудом удерживали немногие из своих прежних завоеваний, как было в Амьене и Лондоне.