Для нормандцев это был величайший день со времени их прибытия в Италию. Спустя тринадцать лет у них, наконец, появился собственный феод. С этого момента они перестали быть сборищем чужеземцев – наемников или бродяг. Земля, на которой они жили, принадлежала им по праву, переданная по закону в соответствии с вековыми феодальными традициями. Они были держателями у собственного свободно избранного предводителя, своего сородича, вошедшего теперь в круг южноитальянской знати, зятя герцога Неаполитанского. Для людей, столь чувствительных к формальной стороне дела, такое повышение статуса имело большое значение… Поначалу их методы и тактика почти не изменились – они по-прежнему выступали то на одной стороне, то на другой, разжигали вражду между вздорными греческими аристократами или лангобардскими баронами и продавали свои мечи тем, кто купит. Но теперь они имели в виду как конечную цель приобретение собственных владений в Италии. Множество неприкаянных нормандцев все еще бродили в городах и по дорогам, ведя жизнь разбойников; однако начиная с 1030 г. все большее число их предводителей будет на манер Райнульфа оседать в постоянных домах-крепостях и направлять усилия на то, чтобы обзавестись собственными владениями. С момента, когда нормандцы стали землевладельцами, их отношение к соседям и к самой стране стало меняться. Италия больше не была для них полем битвы и вместилищем легкой добычи, предназначенным для грабежа и разорения; но территорией, которую следовало присваивать, развивать и обогащать. Она стала фактически их домом.

В течение некоторого времени Райнульф занимался исключительно наведением порядка в своих новых владениях. Аверса [5] лежит на открытой кампанской равнине между Капуей и Неаполем, а потому должна была в скором времени привлечь внимание Пандульфа. Именно это и произошло, но не совсем так, как можно было ожидать. В 1034 г. жена Райнульфа, сестра герцога Сергия, внезапно умерла. У Пандульфа была племянница, отец которой недавно получил трон Амальфи, и он предложил ее в жены горюющему вдовцу. Перспективы, которые открывало подобное утешение, – союз с Пандульфом и неизбежное крушение Сергия, бывшего шурина и главного благодетеля, – выглядели слишком соблазнительно, чтобы Райнульф мог сопротивляться. Он согласился. Сергий только что потерял Сорренто, который по наущению Пандульфа восстал против своего господина и утвердился как независимый город-государство под покровительством Капуи. Теперь неаполитанскому герцогу предстояло пережить несравненно более тяжелый удар: потерю Аверсы и поддержки нормандцев, от которой он в значительной степени зависел. В личном плане крушение было еще более жестоким: сестра, которую он любил, умерла, зять, которому он доверял, предал его. Справедливость, благодарность, верность оказались пустыми иллюзиями. Сергий не хотел более ничего. Духовно сломленный, он покинул Неаполь и ушел в монастырь, где вскоре умер.

Это было, вероятно, самое вероломное предательство в жизни Райнульфа, но, если он и испытывал угрызения совести, он этого не показывал. У него, как всегда, была одна цель – укрепление собственной позиции – и, преследуя ее, он принял с энтузиазмом новый союз. Так начался период, когда князь Капуи, поддерживаемый господином Аверсы и правителями Сорренто, Салерно и Амальфи, стал могущественнейшей силой страны. Всего несколько лет назад Райнульф направил все свои усилия на то, чтобы противостоять амбициям Пандульфа, но теперь ситуация изменилась. Сила Капуи, сколь бы велика она ни была, держалась на союзе с нормандцами, и в любом случае Райнульф теперь выступал не как наемник, а как потенциальный соперник.

На тот момент, однако, он был готов позволить Пандульфу наслаждаться своей славой. И князь Капуи с восторгом предавался этому занятию, когда первый из сыновей Танкреда де Отвиля отправился в Италию.

Примерно в восьми милях к северо-востоку от Кутанса в Нормандии лежит маленькая деревня Отвильла-Гишар. Ничто, кроме имени, не напоминает теперь о связи этого места с удивительным талантливым родом, чья слава некогда гремела по всему цивилизованному миру от Лондона до Антиохии. В начале XX в., однако, еще можно было увидеть у реки остатки старого замка, и французский историк Готье дю Ли д'Арк, описывая свой визит в эти места в 1827 г., гордо цитирует слова одного из деревенских жителей: «Здесь, добрые господа, родились несравненный Танкред и Роберт Гвискар, разумный; они даровали бесчисленные сокровища нашему благословенному Готфриду, чтобы тот построил наш собор, дабы возблагодарить Бога за милость, которая принесла им победы в войнах в Сицилии и Египте».

На самого Танкреда бессмертная слава свалилась по счастливой случайности и совершенно незаслуженно. Не было ничего необычного в этом мелком провинциальном бароне, предводителе скромного отряда из десяти рыцарей в войске герцога Роберта Нормандского; ни один факт из того немногого, что мы о нем знаем, не кажется особенно замечательным – если не считать его плодовитости. Писавший на рубеже XII столетия Готфрид Малатерра, бенедиктинский монах, чья «История Сицилии» является основным источником сведений о начальном этапе в истории рода Отвилей, сообщает нам, что первая жена Танкреда, некая Мюриэлла, была дама «блестящего происхождения и несравненных достоинств», от которой он имел пятерых сыновей – Вильгельма, Дрого, Хэмфри, Готфрида и Серло. После ее смерти Танкред женился снова по причинам, которые Малатерра находит нужным объяснить в деталях:

«Поскольку он еще не был стар и не мог потому сохранять воздержание, но, будучи честным человеком, считал позорными случайные сношения, он взял себе вторую жену. Ибо, помня слова апостола: «чтобы избежать разврата, дозвольте каждому мужчине иметь свою жену» и далее: «но блудников и изменников Бог осудит», он предпочел довольствоваться одной законной женой, нежели осквернять себя объятиями наложниц».

Страстный Танкред женился на благородной деве по имени Фрессенда, «по благородству и достоинствам не уступавшей первой», которая подарила ему быстро и, по-видимому, без усилий семь сыновей – Роберта, Можера, второго Вильгельма, Обри, Танкреда, Умберта и Рожера – и по крайней мере трех дочерей. Для такого огромного выводка семейное имение явно было маловато. Райнульф же в своих призывах к добровольцам подробно расписывал богатые возможности, открывающиеся перед молодыми нормандцами в южной Италии, и примерно в 1035 г. первые трое юных Отвилей решили искать там своего счастья. Вильгельм, Дрого и Хэмфри перешли через Альпы и направились в Аверсу; вскоре они уже состояли на службе у князя Капуанского под непосредственным командованием Райнульфа.

Пандульф недолго пользовался лояльностью Отвилей. За год или два он, как можно было ожидать, настроил против себя всех своих союзников. Они были поражены его двурушничеством, обижены его бесцеремонностью, взбунтовались против его жестокости. Даже по меркам XI в. его поведение было невыносимо, особенно по отношению к церкви. Еще ранее он заковал архиепископа Капуи в цепи и заменил его собственным незаконным сыном; а теперь и начал намеренно притеснять Монте-Кассино. Сразу после поспешного отъезда и смерти брата Пандульф затаил обиду на великий монастырь и решил подчинить его себе. Особенно он ненавидел преемника Атенульфа, аббата Теобальда. При первой возможности он заманил Теобальда в Капую и бросил его в тюрьму. Монахи избрали нового настоятеля, но Пандульф, не посчитавшись с ним, назначил одного из своих приспешников «главным управляющим», после чего установил контроль над всеми монастырскими доходами, а кроме того, отобрал у Монте-Кассино земли и наделил ими тех нормандцев, которые лучше всего ему служили. Бедные монахи были бессильны; они не могли ничего сделать, даже когда их любимые драгоценности и утварь вывозили в Капую. Они жили впроголодь – в день Успения Богородицы не нашлось даже вина, чтобы отслужить мессу, – и Аматус, который, судя по всему, находился в монастыре в это время, сообщает, что вскоре большинство братьев, включая настоятеля, покинули Монте-Кассино в отчаянии, а у оставшихся дела шли очень скверно.

Зачинщиком мятежа стал молодой князь Салерно Гвемар V (или IV), который теперь подрос и решил восстать против тирании своего дяди. Он был достойным противником. Этот Гвемар, как пишет Аматус, «был более мужественным человеком, чем его отец, более щедрым и любезным; поистине, он обладал всеми качествами, которые должен иметь мирянин, – исключая то, что он излишне увлекался женщинами». Последнее обстоятельство, однако, не смягчило гнев молодого Гвемара, когда в 1036 г. он услышал, что его племянница была изнасилована князем Капуи. Этот поступок переполнил чашу его терпения, но дал ему повод для нападения, которого он давно ожидал. Другие города и герцогства с радостью поддержали его; Райнульф перешел на его сторону с легкостью, порожденной долгой практикой, и через несколько недель вся страна была охвачена пламенем.