В неистовых поисках козла отпущения, которые за этим последовали, все пальцы, за исключением одного – Конрадова – с неизбежностью указали на Мануила Комнина; хотя к тому не имелось ни малейших оснований. Ответственность за провал любой военной операции несут исключительно ее непосредственные участники – те, кто ее планировал, и те, кто ее осуществлял. Во Втором крестовом походе и замыслы, и исполнение были ужасны. Сама идея была дурна. Чужеземные правители могут продержаться у власти в далекой стране, только если местное население их примет; иначе их дни сочтены. Если они не могут удержать позиции собственными усилиями, любая попытка помочь им извне, особенно посредством военной силы, обречена на провал. Начав наступление, предводители Запада совершали одну ошибку за другой. Они не скоординировали ни своих приготовлений, ни действий; смесью неискренности и политической недальновидности они восстановили против себя самого важного союзника; они прибыли в слишком малом количестве и слишком поздно; не имея изначально четкого плана, они избрали неправильную стратегическую линию, а затем у них не хватило мужества довести начатое до конца. Они колебались, отступали и потерпели крушение [61] .

Крестовый поход погубил многие репутации. Конрад Гогенштауфен и Людовик Капет отчасти утратили доверие подданных, Мануил Комнин был обвинен, папа Евгений и святой Бернар в равной степени несли ответственность за случившееся в моральном плане. Из могущественных и влиятельных государей Европы только Рожер Сицилийский остался незапятнан. И именно к нему обращались взоры тех, кто призывал немедленно организовать победный Третий поход, чтобы смыть унижение Второго.

Нелепость ситуации, вероятно, забавляла Рожера. Не будучи крестоносцем ни по темпераменту, ни по убеждению, он не постеснялся извлечь все возможные политические выгоды из бестолковости западных предводителей в прошлый раз и вполне готов поступить так же снова. Судьба палестинских христиан ничуть его не заботила; они заслужили все, что получили. Сам он всегда предпочитал арабов. С другой стороны, Левант его соблазнял. Разве не был он по праву князем Антиохии, а возможно, королем Иерусалима? Но главное, ему предстояло защищаться от нападения византийцев, а при таком противостоянии внезапное наступление было лучшей обороной. Пока нынешняя озлобленность против Мануила не прошла, ничего не стоило обратить острие нового Крестового похода против него.

Потому Рожер охотно взял на себя роль – как она ни была неуместна – мстителя за Запад и начал усиленно создавать себе новый имидж. Прежде всего, он отправился в Потенцу на встречу с королем Франции, где убедился в том, что Людовик полностью его поддерживает. Главную проблему, как всегда, представлял Конрад. Ко многим причинам, по которым тот уже ненавидел Рожера, прибавилась новая и, возможно, самая важная – ревность. Конрад знал, что провал Крестового похода нанес серьезный удар по его репутации, а авторитет Рожера неизмеримо и абсолютно несправедливо возрос. Это император Германии, коронованный или нет, являлся – исторически и по божественному праву – мечом и щитом западного христианства; Конрада возмущала подобная узурпация его императорских прерогатив, по-своему столь же непростительная, как захват южной Италии.

Святой Бернар очень старался его переубедить, но безуспешно. Бернар был француз, а французов Конрад считал столь же дурным народом, как и сицилийцы; кроме того, за последнее время у него уже имелся печальный опыт следования советам Бернара вместо собственных решений. Доводы Петра Клюнийского и кардинала Теодуина из Порто, одного из самых влиятельных членов курии, также не произвели на Конрада должного впечатления. Все эти церковные деятели, как он знал, были оголтелыми врагами Византии, особенно аббат из Клерво, который явно ощущал собственную ответственность за Второй крестовый поход и стремился переложить как можно больше вины на восточного императора. Конрад все видел насквозь. А Мануил был его другом, и он ему доверял. Так или иначе, их связывал официальный договор, который он со своей стороны не намерен был разрывать.

Рожер не выказывал ни малейшего желания примириться. Напротив, он начал новую интригу с графом Вельфом Баварским, братом Генриха Гордого, все еще соперничавшим с Конрадом за имперский трон. Вельф, по приглашению Рожера, посетил Палермо на обратном пути из Крестового похода, и там ему предложили новые субсидии на создание конфедерации немецких князей, противников Гогенштауфенов. Эта новая лига могла представлять серьезную угрозу, способную задержать Конрада в Германии на ближайшее время. Карательная экспедиция в Италию вновь откладывалась – но его намерения рано или поздно свести счеты с королем Сицилии только крепли.

Для Мануила также 1149 г. окончился хуже, чем начался. В конце лета пал Корфу – возможно, благодаря предательству, поскольку Никита Хониат сообщает, что командир гарнизона впоследствии перешел на службу императору; но прежде чем Мануил смог воспользоваться достигнутым успехом и двинуться дальше, в Италию, пришли вести о восстании в Сербии при активной военной поддержке соседнего Венгерского королевства. Одновременно он узнал – к величайшему своему неудовольствию – о последнем подвиге Георгия Антиохийского, который после инцидента с Людовиком и Элеонорой привел флот из сорока кораблей через Геллеспонт и Мраморное море к самым стенам Константинополя. После неудачной попытки высадиться сицилийцы прошли какое-то расстояние по Босфору, разграбили несколько богатых поместий на азиатском побережье и, прежде чем отправиться восвояси, нагло выпустили несколько стрел в сторону императорского дворца.

Захват Рожером Корфу, хотя и временный, сыграл свою положительную роль; а Балканское восстание, которое так удачно разразилось, вынудило Мануила отложить планировавшееся вторжение. При взгляде назад кажется, что все складывалось слишком уж на руку Рожеру; не могло ли быть, что король Сицилии каким-то образом спровоцировал и эти события? Хронисты на сей счет молчат – возможно, они сами не были полностью уверены, – но такая версия кажется вполне вероятной. Рожер, чья родственница Бузилла была замужем за королем Кальманом, всегда поддерживал дружеские связи с венгерским королевским домом. Если наши подозрения справедливы, 1149 г. знаменует высшее его достижение в области дипломатии. Оказавшись перед лицом самого мощного военного союза, который мог быть достигнут в Средние века, союза между Западной и Восточной империями, действующими – что редко бывало за шесть с половиной веков их совместной истории – в полном согласии друг с другом, он сумел в течение нескольких месяцев обезвредить обоих противников. Этот успех сравним с тем, как дядя Рожера Роберт Гвискар в 1084 г. заставил армии двух империй разбежаться перед ним в разные стороны. Но у Роберта Гвискара было тридцать тысяч воинов; Рожер достиг своей цели, не заставив ни одного сицилийца взяться за оружие.