Бонне попросил счет. Ирен рассчитывала на другое, попробовала обидеться, но ассигнация, которую положил в ее сумочку Бонне, вполне удовлетворила ее, и девушка проводила щедрых посетителей до вестибюля.

Ангел поставил машину так, чтобы хорошо просматривались все подходы к отелю. Еще вчера он взял у хозяйки кабаре «Игривые куколки» мадам Блюто «форд» старого выпуска — обшарпанную машину неопределенного зеленоватого цвета с занавесками на окнах. Усевшись на заднем сиденье вместе с Грейтом, Франц откинулся на спинку.

— Они уже позавтракали и сейчас выйдут…

— Вы шустрый, — пробормотал полковник, — но, слово чести, не нравится мне вся эта история, и я хотел бы быть сейчас подальше от Танжера.

— У вас прямолинейно–воровской характер, Кларенс. Желание навострить лыжи свойственно всем, начиная от жалкого карманного воришки, но высший класс — спокойно следить за ходами противника и смеяться над ним. Я не возражал бы против обеда в компании этого комиссара Интерпола и распил бы с ним «ару бутылок.

— Врете вы все, — лениво возразил полковник. — Рисуетесь, а вообще–то согласны со мной.

— Не люблю оставлять должников, — объяснил Ангел. — Подождем еще несколько дней, мадам Блюто рассчитается с нами и… Кажется, Танжер тоже надоел мне.

— Мерзостное место! — согласился полковник. — Неужели у этой старой карги нет денег?

— Можно рассчитаться с ней, так сказать, условно…

— Я же говорил вам: только наличными, — прервал Ангел полковника. — Люблю, когда доллары лежат у меня в кармане. Знаю тысячу случаев, когда банк не оплачивал самые надежные чеки.

— Именно поэтому я подыскал покупателей на наш самолет.

— Вы серьезно? Но ведь это единственное средство…

— Чаще летать на Ближний Восток? Вы это хотите сказать? — Полковник не ответил. — Мы купим новый самолет, Кларенс, лучше этого. «Дуглас» — не пачка сигарет, и я не уверен, что шпики не докопались, кому на самом деле принадлежит этот самолет.

— Надежная машина, привык к ней. Да черт с ней. — Грейт уперся подбородком в спинку переднего сиденья. Сказал, будто жалуясь: — Где–то мы сплоховали… Сам по себе Интерпол не напал бы на наш след, и слава богу, что у ваших знакомых такие связи с полицией.

— Нам бы получить свои деньги, а там пусть Мадам Блюто выпутывается как знает.

— Деловая женщина, — похвалил Грейт.

— Жаловалась, что несколько девчонок оказались с характером. Но она с ними церемониться не будет — перепродаст не без выгоды, конечно.

— Каждый хочет получить свой процент, — согласился полковник, — а мадам Блюто все же рискует. Она говорила мне…

— Минуту, — перебил его Ангел, — вот он! Видите! Белая сорочка и темный галстук… Комиссар Бонне. Вы видите его, Кларенс?

— Как вас.

— С ним прилетели два журналиста. Француз и русский. Допустим, что они тоже замаскированные агенты Интерпола, но такого не было, чтобы в игру впутывался русский. Ведь они никогда не сотрудничают с нашей полицией.

— Я вижу подле комиссара только одного, — перебил Грейт.

— Да, черненький и длинноносый. Типичный француз. Садятся в такси…

— Значит, русский уже ушел или остался в отеле.

— Черт с ним! Мы пустили их по фальшивому следу, и я показал вам комиссара, Кларенс, так, на всякий случай.

— Не нравится мне вся эта история. Русский журналист?.. — Полковник подумал. — Скажите, Франц, вы хорошо замели следы на Востоке?

Мысли об эсэсовском прошлом всегда тревожили Ангела. Ответил нехотя:

— Есть документы, свидетельствующие, что я погиб во время авиационного налета. Правду знает только моя семья и кое–кто из бывших руководителей имперской безопасности. Я жалею, что в минуту откровенности проговорился вам, Кларенс. Для всех я только Хаген, Франц Хаген, и никто другой!..

— Будьте осторожней, Франц, — похлопал его по плечу полковник. — Эти русские журналисты обладают нюхом на политику, и не всплыло ли что–либо на поверхность из вашей биографии?

Ангел съежился.

Он сам думал об этом, но отгонял пугливые мысли. Они снова наплывали, и ему становилось страшно — сам себе не признавался, что боится, бодрился, но где–то в душе сосало, и сердце начинало ныть, словно от перемены погоды. Так бывало с ним в первые годы после войны, когда плохо спал и чуть ли не в каждом встречном видел шпика. Затем все стало забываться… Однако, в самом деле, при чем здесь русский?