Говорят, что история повторяется дважды: первый раз — в виде трагедии, второй раз — в виде сослагательного наклонения.
I
Директор шахты «Румольская» Николай Иванович Клыков сидел в своём кабинете и размышлял. Развёрнутая перед ним на столе сводка красноречиво свидетельствовала о том, что план выработки в этом месяце выполнен не будет. Ни при каких обстоятельствах. И дело даже не в том, что отставание от графика составило минимум две недели. Настроение рабочих — вот что его беспокоило больше всего.
Бригадир проходчиков Егоров на собрании трудового коллектива выразил общую мысль предельно ясно:
— Так продолжаться не может, — сказал он. — Нормы выработки завышены, инструмент и техника изношены, из продуктов нам шлют одни рыбные консервы. Так и до цинги не далеко. А во что мы одеты? Это разве скафандры? — Он показал рукой в сторону раздевалки. — Это не скафандры, а телогрейки со стеклянными куполами. Каменный век!
— Верно!
— Правильно говорит!
— Где обещанные сапоги на магнитах?
— Где перчатки с присосками?
Парторг шахты Востриков Емельян Захарович тяжело и нехотя поднялся со своего места.
— Чего бузишь? — укорил он Егорова. — Или ты не знал о трудностях, когда подписывал контракт?
— В контракте упоминались трудности совсем другого рода. Я прилетел сюда руду добывать, а не чинить по ночам отопление в кубрике.
— Так-то оно так, Григорий Александрович, — вступился за парторга Клыков. — Но мы не можем думать только о себе, не учитывать объективных причин. Мировой экономический кризис, неурожай…
— Ага. Вон, у соседей — немцев — скафандры на сентипоне, и на завтрак — свежий апельсиновый сок. И никакой кризис им не помеха. А что, если завтра нам не подвезут вовремя кислород? Без фруктов человек ещё как-то может продержаться, а без воздуха…
Трудно, ой, трудно дался Клыкову этот разговор. Он понимал, что люди во многом правы, и пустить решение проблемы на самотёк ему не удастся.
Он придвинул к себе чистый листок гербовой бумаги и вывел на самом верху:
«Уважаемые члены Высшего Партийного Совета!»
Двенадцать лет назад он, тогда ещё совсем юный и необстрелянный птенец, записался добровольцем на освоение месторождения № 1365. За его плечами на тот момент были лишь горный техникум да три года на приисках в тайге. Ни руководящего опыта, ни правительственных наград. Но его заявление неожиданно приняли, и он предстал перед Трудовой Комиссией.
Сначала его полдня изучали медики: заставляли приседать, гоняли на тренажёрах, кололи в вену реагенты, измеряли пульс. А потом он оказался в просторной белой комнате с широким столом вдоль окна, за которым сидели: представитель ВПС Сусликов Ипполит Анатольевич, архимандрит Кирилл и светило мировой науки доктор Крейцер.
— В Бога веруешь? — поинтересовался священник.
— Так точно.
— О чем говорится в десятой Заповеди?
— Своими словами?
— Любыми.
— Не возжелать жены ближнего, имущества его, ну, и всё такое прочее.
— Когда последний раз причащался?
— На прошлой неделе.
— Можешь назвать кого-нибудь из Святых Апостолов?
— Павел, Пётр, Андрей, Фома…
— Достаточно. — Кирилл повернулся к коллегам. — Годится.
Сусликов полистал лежавшие перед ним бумаги.
— Характеристика с места учебы достойная. А как со здоровьем?
— Был перелом среднего пальца на правой руке лет пять назад. В остальном — здоров, как бык.
— Какое примем решение, господа?
— Разрешить, — сказал поп.
— Разрешить, — подтвердил доктор.
— Ну, раз так, то и я не против, — подытожил Сусликов.
Далее события развивались стремительно, как на центрифуге. Он прошёл краткосрочные курсы профессиональной подготовки и уже через три месяца вылетел к месту дислокации.
Начал простым проходчиком на «Румольской», а через двенадцать лет его назначили директором — вот такая простая и одновременно яркая судьба.
В Партию он вступил уже здесь, на Луне.
«Уважаемые члены Высшего Партийного Совета!
В связи с резко обострившимися противоречиями во вверенном мне хозяйстве прошу рассмотреть вопрос о выделении дополнительных продовольственных ресурсов, а также навести порядок в поставках обмундирования и оборудования…»