– Нет, только лежит, стонет и спрашивает про вас.

Агент, похоже, подходил к вопросу по-деловому. Видимо, он хорошо знал подобные ситуации. В конце концов, Генеральный секретарь болел постоянно.

Вскоре они добрались до здания ООН, именуемого Белым домом. Эрик шагнул на дорожку, ведущую к подъезду.

«Если бы я только мог сделать пересадку, – подумал он. – Тогда все быстро закончилось бы».

Но теперь, прочитав медицинские карты, врач прекрасно понимал, почему Молинари всегда отвергал возможность трансплантации органов. Если бы он согласился на пересадку, то сразу же выздоровел бы. Подошла бы к концу двусмысленность его существования, постоянные колебания между здоровьем и болезнью. Спор родственных сил разрешился бы в пользу здоровья. Неустойчивое психическое равновесие поколебалось бы. У Молинари осталась бы лишь одна из двух сил, пытающихся овладеть им. Он не мог позволить себе этого.

– Сюда, доктор.

Агент повел его по коридору к дверям, перед которыми стояли несколько полицейских в мундирах. Они расступились, и Эрик вошел в комнату.

Посреди нее на огромной смятой постели лежал на спине Джино Молинари и смотрел какую-то передачу по телевизору, установленному на потолке.

– Я умираю, доктор, – сказал он, повернув голову. – Мне кажется, что боли теперь достигают сердца. Впрочем, вероятно, так оно и было с самого начала.

Его опухшее покрасневшее лицо блестело от пота.

– Мы сделаем вам электрокардиограмму, – сказал Эрик.

– Нет. Ее уже сняли минут десять назад. Она ничего не показала. Моя болезнь слишком неуловима для того, чтобы ее могли обнаружить ваши приборы, но это вовсе не означает, что на самом деле ее нет. Я слышал о людях, страдавших обширными коронарными пороками сердца, у которых электрокардиограмма ничего не показывала. Неужели на самом деле так бывает? Послушайте, доктор. Я знаю кое-что важное, неизвестное вам. Вы думаете о том, откуда берутся эти боли? У нашего союзника, партнера в этой войне, у лилистарцев есть некий приоритетный план, касающийся в числе прочих корпорации «Меха и красители». Они настолько уверены в себе, что показали мне его. Эти типы уже подсадили в вашу фирму шпиона. Я говорю вам об этом на случай, если вдруг умру. Сами понимаете, это может произойти в любой момент.

– Вы говорили об этом Вирджилу Эккерману? – спросил Эрик.

– Хотел, но… Господи, как можно сказать такое старому человеку? Он не понимает, что происходит при тотальной войне. Захват главных промышленных предприятий Земли – ничто по сравнению с этим. Вероятно, это лишь начало.

– Раз уж я об этом знаю, то думаю, что должен сообщить Вирджилу, – сказал Эрик.

– Пожалуйста, – проскрежетал Молинари. – Может, у вас и получится. Я хотел это сделать, когда мы были в Ваш-тридцать пять, но… – Лицо его исказилось от боли. – Сделайте что-нибудь, доктор. Я не могу больше этого вынести!

Эрик ввел ему внутривенно морпрокаин, и Генеральный секретарь ООН успокоился.

– Вы сами не знаете, какие бои я вел с этими лилистарцами, – расслабленно пробормотал Молинари. – Я делал все, что только мог, чтобы они оставили нас в покое, доктор.

Я больше не чувствую боли, – добавил он. – Похоже, укол подействовал.

– Когда они хотят захватить корпорацию? Уже скоро?

– Через несколько дней, может, неделю. План достаточно гибок. Корпорация производит наркотик, который их интересует. Вероятно, вы ничего о нем не знаете, как и я. Собственно, я ничего не знаю, доктор. Мне никто ни о чем не говорит. Даже вы! Уверен, вы не скажете мне, например, чем я болен.

Эрик повернулся к одному из охранников, наблюдавших за ними.

– Где здесь видеофон?

– Не уходите, прошу вас, – крикнул Моль, приподнимаясь на постели. – Боль может вернуться в любой момент. Я это чувствую и хочу, чтобы вы доставили сюда Мэри Рейнеке. Мне полегчало, я хотел бы с ней поговорить. Знаете, доктор, я не сказал ей о том, насколько болен. Вы тоже не говорите. Мой образ должен оставаться для нее идеальным. Женщины такие! Чтобы любить мужчину, они должны смотреть на него снизу вверх, возвеличивать его. Понимаете?

– Но когда она видит вас лежащим в постели, разве ей не приходит в голову…

– О, Мэри известно, что я болен. Она не знает лишь того, что я умираю. Понимаете?

– Обещаю не говорить ей об этом, – сказал Эрик.

– А я в самом деле умираю? – Молинари с тревогой широко раскрыл глаза.

– Судя по тому, что мне известно, – нет, – ответил Эрик, после чего осторожно добавил: – Во всяком случае, я выяснил из ваших медицинских карт, что вы пережили несколько обычно смертельных болезней, в том числе рак.

– Я не хочу об этом говорить. Мне делается плохо при мысли о том, сколько раз у меня был рак.

– Я думал…

– Будто мне поднимает настроение тот факт, что я выздоровел? Нет, ибо в следующий раз, возможно, выжить не удастся. Рано или поздно так оно и случится, причем до того, как я завершу свое дело. И что тогда будет с Землей? Вы человек образованный, вполне можете это предвидеть.

– Я свяжусь с мисс Рейнеке, – сказал Эрик и направился к двери.

От группы охранников отделился один человек, чтобы проводить его к видеофону.