Гаджи смотрел на ребят. Он не мог оторвать от них взгляда, хоть его остановка у трапа и вызвала затор. Может быть… Быть может, среди них сын… Тофик…

Какой он теперь? Как этот — в клетчатой навыпуск рубашке? Или как тот — высокий, статный, что обнял за плечи девушку, объясняя что-то?

Гаджи хотел разглядеть их получше. Но едва взгляд останавливался на лицах, они расплывались, становились туманными, будто глядел он сквозь мокрое стекло. Воображение и реальность не совмещались в единый зрительный образ.

Парк жил обычной вечерней жизнью.

Хохотали девушки, раскачиваясь на качелях, — лодка взлетала высоко-высоко, казалось, к самому небу.

Старик бил деревянным молотом по силомеру — он был настоящий пехлеван.

Ударил какой-то парень.

Кругом смеялись.

Парень смущенно отошел от аттракциона.

Старик поглаживал усы.

На площадке, ярко освещенной фонарями, шахматисты строили свои хитроумные козни.

В конце аллеи светилась раковина летней эстрады. На скамейках было полно народу. Те, кому не хватило мест, стояли вокруг.

Подошли туристы.

На эстраде — несколько человек — двое военных и еще какие-то люди в обычных костюмах с орденами на лацканах.

Тот, кто был на трибуне, говорил:

— …Но главным было не желание выжить любой ценой. Главное — это бороться до последней капли крови.

Девушка-гид, сопровождавшая туристов, сказала:

— Здесь встреча с ветеранами войны. У нас такие часто устраиваются.

Туристы понимающе закивали. Гаджи слушал очень внимательно.

— Условия в лагере были ужасными, — продолжал ветеран. — Побои, карцер, расстрелы. Но люди держались, — ветеран жестикулировал одной рукой, другая была неподвижна: протез. — Только презренные отщепенцы пошли в услужение к гитлеровцам. Но таких оказались единицы. После войны некоторые из них испытали на себе кару за предательство, а кое-кто убежал со своими хозяевами — так и доживают свой век, прислуживая и пресмыкаясь…

Гаджи перевел взгляд.

По другую сторону скамеек собралась молодежь. И опять, как только Гаджи пытался рассмотреть лица ребят, они расплывались, а в «фокусе» оставались только фигуры, рубашки, брюки.

— Пойдем дальше? — спросила девушка-гид. Ей показалось, что выступление ветерана не очень интересует туристов. Она была совсем молоденькой, очень смешливой.

И когда увидела, как задумчив Гаджи, взяла его под руку:

— Грустить не годится. По дому соскучились?.. Пойдемте кататься на чертовом колесе.

— На чертовом? — переспросил Гаджи. — Если на чертовом — хоть всю жизнь. Конечно, если кому-то это принесет радость.

И они заспешили вслед группе.

Город сверкал миллионами огней. Они описывали дугу вдоль берега, поднимались вверх. Самые последние перекликались со звездами. И нельзя было определить, где кончаются дома и начинается небо.

С моря дул ветер.

Скамейки пустовали. Ветер раскладывал на них опадающие листья. Вон на той аллее он впервые сказал Тамаре: — А ты мне нужна. Понимаешь, нужна. Я без тебя не могу.

И поцеловал, будто клюнул, не то в лоб, не то в щеку.

…Гаджи увидел дом, стоящий в глубине улицы, за оградой. Темно-красная табличка: «Районный комитет ЛКСМАз».

Здесь его принимали в комсомол.

Было очень торжественно и парадно.

Потом, вывалившись на улицу, они шли по мостовой и пели:

Он шел медленно.

Площадь перед памятником Неизвестному солдату. Вечный огонь пел гимн торжеству жизни.

Гаджи смотрел на дома, что недавно выросли здесь. На брусчатку, квадраты которой сужались вдали, растворяясь в сумраке ночи. На Вечный огонь, трепещущий и рождающий трепещущие тени.

Он стоял неподвижно, не поворачивая головы, чуть-чуть приподняв ее и сжав кулаки.

Он не видел сейчас памятника, а то бы переменил позу.

Он стоял так же, как бронзовый монумент.

Может, в этом не было случайности? Может, скульптор угадал, как должен стоять Герой, придя на эту площадь?

Где-то били куранты.

По брусчатке бухали шаги Гаджи, словно сам он был сделан из того же металла, что и монумент.

Твердый шаг скрадывал и возраст, и тяжесть, взваленную на плечи, и мучительную боль разлуки с Родиной.

Неизвестный солдат смотрел ему вслед, словно салютовал герою-однополчанину.

Дождь, нежданный-негаданный, обрушился на город. Стало холодно, промозгло, как всегда осенью.