Хукер прилепил руку к моей пояснице и повел меня с танцплощадки.

– Эй, – возмутилась я. – Я танцевала.

– Я заметил.

Лавируя в толпе, он вывел меня на теплый ночной воздух. Потом отдал служителю парковки свой жетон и десять долларов.

– Итак, – обратилась я к Хукеру. – Что там встало?

– Последние полчаса я наблюдал твой танец в этом скудном платьице, и ты наверно хочешь перефразировать вопрос.

– Мы собираемся в другой клуб?

– Нет. Мы собираемся домой. – Он взглянул вниз на мои туфли, пока мы ждали, когда подгонят машину. – Тебе не больно в этих туфлях?

– К счастью я уже целый час, как ног не чувствую.

Я проснулась в гостевой спальне Хукера, когда солнце изливало на меня свое сияние. Я все еще была в крошечном платьишке. И совсем одна. И я была совершенно уверена, что не сотворила ничего романтического прежде, чем пошла спать. Хукер отказался везти меня до квартиры Билла. Заявил, что там опасно. Полагаю, он был прав, но и здесь я не чувствовала себя спокойно.

Я скатилась с кровати и прошлепала босиком к окну. Взглянула вниз, и у меня закружилась голова. Земля была да-а-а-алеко внизу. Знаете, тут такое дело… в общем, я не люблю высоту.Нестись по трассе в закрытой жестянке на четырех колесах, выжимая 120 миль в час, – тут я в своей стихии. Возноситься в лифте на тридцать второй этаж – нет уж. А мысль сосчитать, падая, эти тридцать два этажа, превращает мои внутренности в желе.

Я осторожненько попятилась и ретировалась из комнаты вниз по короткому коридору в большую обеденно-гостиничную зону. Вся стена гостиной и столовой была стеклянной. Сквозь стекло я могла видеть балкон. А за балконом была пустота. И чайка, летящая задом наперед.

Из обеденной зоны вел вход в кухню. За кухонной стойкой сидел, развалясь, Хукер с кружкой кофе в руке.

Кухня была белоснежной с редкими всполохами синего кобальта. Гостиная и столовая отражали ту же бело-синюю композицию. Очень современно. И до чего же дорого выглядит.

– Почему эта чайка летит задом? – спросила я Хукера.

– Из-за ветра. Ветер дует в фасад.

И тогда я это заметила. Здание покачивалось.

Раздался громкий хлопок, я тут же повернулась к окну и увидела, как чайка отскочила от стекла и камнем свалилась в патио.

– Обожежмой! – вскрикнула я.

Хукер и глазом не моргнул.

– Постоянно такое случается. Бедные долбанные тупицы.

– Мы должны что-то сделать. С ней все будет в порядке? Может, стоит свозить ее к ветеринару.

Хукер подошел поближе и выглянул наружу.

– Наверно, все в порядке. Опа. Нет, не в порядке. – Хукер отодвинул штору. – Пища для хищников.

– Ты шутишь! Как ужасно.

– Пищевая цепочка. Совершенно естественно.

– Я не привыкла находиться так далеко от земли, – сообщила я. – На самом деле я не люблю быть так высоко.

Александра Барнаби, мастерица преуменьшения.

Хукер отхлебнул кофе.

– Вчера вечером тебе было на это наплевать. Прошлой ночью ты любила все. Ты пыталась добраться до меня и раздеть.

– Не было такого!

– Ладно, невезуха мне. Ты не пыталась. Вообще-то я вызвался добровольно, но ты уже вырубилась.

Я, осторожно ступая, вползла в кухню и налила себе кружку кофе.

– Что это ты так крадешься? – поинтересовался Хукер.

– Здесь жутко страшно. Люди не предназначены для жизни на такой высоте. Я чувствую… неуверенность.

– Если бы Господь не предназначил людям жизнь на высоте, он не выдумал бы железобетон.

– Пьяница из меня никудышный. У меня язык будто к небу присосался.

– Продолжай вещать такие грязные штучки, и я возбужусь.

– Если ты возбудишься, я уйду.

– Помогло бы, если бы на тебе не было этого платьица. – Взгляд его переместился к моей макушке. – Хотя твоей прически хватило большинству мужиков, чтобы тут же охрометь. Конечно, исключая меня. Но большинствумужиков точно.

Я расслышала звуки хлопающих крыльев и шум драки, донесшихся с патио.

– Это чайка? – спросила я.

Хукер отодвинул в сторону штору и выглянул в окно.

– Не совсем.

Раздались сердитые птичьи крики, и Хукер отпрянул и задернул занавеску.

– Драка за пищу, – пояснил он.

Кухню от столовой отделяла барная стойка. У стойки торчали четыре высоких стула. На дальнем конце стояла фотография в серебряной рамочке. На фото была изображена яхта.

– Это и есть твоя посудина? – поинтересовалась я, придвигая к себе снимок, чтобы получше разглядеть.

– Это быламоя посудина. Самая отличная из когда-либо сделанных. И быстрая… для рыболовного судна.