Пристыженный, что дрожит за собственную шкуру, когда Берегонд прежде всего подумал о любимом командире, хоббит поднялся и снова выглянул из-за парапета. В эту минуту в темноте с севера на поле мигнула серебряная звездочка, она будто росла, стремительно приближаясь к людям, спешащим к Воротам. Пипину показалось, что от нее исходит свет, и черные тени отступают, а потом он услышал громкий крик и сам закричал во все горло:

— Гэндальф! Гэндальф! Он всегда является в минуту смертельной опасности! Вперед, Белый Всадник! Вперед, Гэндальф! — он кричал азартно, как зритель на гонках.

Кружащие в воздухе Тени заметили нового противника. Один из Черных развернулся и снизился над ним, но Белый поднял руку, послал вверх пучок светлых огней. Протяжно вскрикнув, один Назгул, неровно взмахивая крыльями, отлетел на восток, а четверо других спиралью взвились вверх и скрылись в туче. На минуту над Пеленнором стало немного светлее.

Пипин увидел, как конный рыцарь встретился с Белым Всадником, как оба придержали коней и подождали пеших воинов. Из Города к ним уже бежали люди. Вскоре все скрылись под стеной, и хоббит уже никого не видел, но знал, что они вошли в Город, и догадывался, что они пойдут прямо в башню к Наместнику. Он помчался к Воротам Цитадели, и еще не добежав, оказался в толпе людей, которые, вероятно, так же, как и он, смотрели со стен и спешили теперь приветствовать спасенных.

Радостная весть молниеносно облетела Город, улицы бурлили, народ шумел, выкрикивая имена Фарамира и Мифрандира. Вскоре Пипин увидел факелы и двух всадников, едущих шагом, в окружении толпы. Один был в белом, но не сиял, а казался бледным в полумраке, будто схватка пригасила его огонь, а другой, в темной одежде, ехал, опустив голову на грудь, его глаз видно не было. У последнего яруса крепости оба сошли с коней, которых слуги сразу увели в конюшни, и пешком пошли к верхним воротам. Гэндальф шагал уверенно; серый плащ был откинут с плеч, в глазах еще тлел огонь. Второй прибывший слегка пошатывался, будто очень устал или был ранен.

Пипин протиснулся через толпу и в свете фонарей под аркой ворот близко увидел бледное лицо Фарамира. У него застрял комок в горле. Во-первых, это было лицо человека, пережившего жуткий страх, а может быть, боль, и сумевшего огромным усилием воли побороть свою слабость. Во-вторых, он был удивительно похож на Боромира, которым хоббит восхищался с самой первой минуты до последней. Но Фарамир вызвал у хоббита еще какое-то незнакомое до сих пор чувство. Необыкновенное достоинство было в нем, такое же, какое Пипин иногда замечал у Арагорна, но здесь оно было ближе и понятнее. Перед ним был один из королей по рождению и предназначению, принадлежавший сегодняшней эпохе, но вместе с тем в нем была мудрость и печаль Старших Братьев Человечества. Пипин вдруг понял, почему Берегонд произносил имя Фарамира с такой любовью. За таким полководцем с радостью шли солдаты, за ним и хоббит пошел бы без колебаний, пусть даже в тень черных крыльев.

— Фарамир! — громко закричал Пипин вместе с остальными. — Фарамир!

Фарамир услышал странный голосок, вырвавшийся из общего хора, повернулся, посмотрел на хоббита сверху вниз и очень удивился.

— Откуда ты здесь? — спросил он. — Невысоклик в цветах дворцовой стражи? Как…

Гэндальф шагнул к нему и объяснил:

— Он прибыл вместе со мной из страны невысокликов. Я его привел. Но не будем терять времени. Нам надо многое обсудить и многое сделать, а ты устал. Невысоклик все равно пойдет с нами, ибо он лучше меня должен помнить о своих новых обязанностях и должен знать, что пора идти на службу к своему Повелителю. Идем, Пипин! Не отставай.

Наконец они оказались в личных покоях Наместника. Перед очагом, в котором жарко тлели угли, стояли глубокие кресла. Слуги подали вино, но Пипин даже не глянул на него, так интересно было происходящее.

Фарамир съел кусок белого хлеба, глотнул вина и откинулся в мягком кресле, стоящем по левую руку от отца. С другой стороны, слегка в стороне, в резном деревянном кресле сидел Гэндальф: казалось, что он дремлет.

Фарамир начал с отчета о своем походе, в который Наместник послал его десять дней назад. Он принес вести из Итилиэна, рассказал о передвижении отрядов Врага и армии его союзников; о том, как выиграл бой у Тракта и разбил войско, шедшее из Харата, в котором был большой олифан; короче, это был один из тех докладов, которые Повелитель Минас Тирита часто слышит из уст своих военачальников, рассказ о пограничных стычках, настолько частых, что они уже никого не удивляют и не привлекают особого внимания.

Вдруг Фарамир посмотрел на Пипина.

— Сейчас пойдет самая удивительная часть моего доклада, — сказал он. — Ибо этот оруженосец — не первый невысоклик из северных легенд, которого я встречаю у нас на юге.

Гэндальф настороженно выпрямился и крепко сжал руками резные подлокотники. Но ничего не произнес и взглядом приказал молчать Пипину. Денэтор посмотрел на них обоих и кивнул головой, показывая, что он о многом уже догадался. Все сидели тихо и слушали Фарамира, который медленно рассказывал, не спуская глаз с Гэндальфа и только иногда переводя их на Пипина, будто для того, чтобы освежить в памяти образы невысокликов, встреченных им за Великой Рекой.

Когда он говорил о встрече с Фродо и его верным слугой, а потом о событиях в Эннет Аннон, Пипин заметил, что руки Гэндальфа, впившиеся в кресло, дрожат. Сейчас это были белые руки очень старого человека, и хоббит внутренне тоже задрожал, поняв, что Гэндальф — сам Гэндальф! — взволнован и, может быть, боится. В комнате было душно и тихо. Когда Фарамир рассказывал, как расстался с путниками, решившими идти на перевал Кирит Унгол, голос его дрогнул, рыцарь качнул головой и вздохнул. Гэндальф сорвался с места.