Арагорн положил ладонь на лоб Мерриадока, ласково погладил его по кудрявой голове, тронул его веки и позвал по имени. А когда запах ацеласа наполнил комнату, словно аромат садов и вересковой поляны, гудящей от пчел в солнечный день, Мерри вдруг очнулся и заявил:

— Есть хочу. Который час?

— Время ужина прошло,— серьезно ответил Пипин,— но я постараюсь принести что-нибудь перекусить, если здешние люди не откажут.

— Конечно, не откажут,— сказал Гэндальф.— Все, что найдется в Минас Тирите, будет охотно предложено рыцарю Рохана, прославившему свое имя.

— Отлично! — воскликнул Мерри.— В таком случае, сначала я попрошу ужин, а потом трубочку…— и вдруг погрустнел.— Нет, трубки не надо. Я, наверное, больше никогда не буду курить.

— Почему? — спросил Пипин.

— Потому,— ответил медленно Мерри,— что он погиб. Я все вспомнил. Когда он прощался со мной, то жалел, что не успел поговорить об искусстве курить трубочное зелье. Это были почти последние его слова. Теперь я никогда не смогу закурить трубку, чтобы не вспомнить про него, Пипин, и про тот день, когда он подъехал к Исенгарду и так вежливо с нами разговаривал.

— Наоборот, кури трубку и вспоминай о нем! — сказал Арагорн.— У него было благородное сердце, и он был великим Королем. Он остался верен присяге и вырвался из мрака в свое последнее ясное утро. Недолго ты ему служил, но об этой службе сохранишь светлое и гордое воспоминание до конца дней.

Мерри улыбнулся.

— Хорошо, пусть будет так,— сказал он.— Если Бродяжник достанет мне все, что для этого надо, я буду курить и думать. У меня в мешке было трубочное зелье, лучшее из запасов Сарумана, но я не знаю, что с ним стало после Битвы.

— Ты сильно ошибаешься, господин Мерриадок, если думаешь, что я прошел через горы и пробил в Гондор дорогу огнем и мечом для того, чтобы снабжать зельем растяпу-солдата, потерявшего снаряжение,— ответил Арагорн.— Если твой мешок не найдется, обратись к здешнему Главному Собирателю Зелий. Он тебе объяснит, что ему неизвестно, обладает ли требуемое зелье какими-нибудь достойными свойствами, но сообщит, что в народе оно называется трубочным зельем, по научному — галена, а в языках разных племен так и этак; потом угостит тебя полузабытым присловьем в стихах, смысла которого сам не понимает, и с прискорбием уведомит, что в Домах Целения нет такого лекарства, так что развлекайся размышлениями об истории его названия. А сейчас я должен тебя покинуть. На такой постели, как та, в которой ты тут нежишься, я не спал с тех пор, как ушел из Дунгарского Укрытия, а со вчерашнего дня еще и не ел ничего.

Мерри схватил его руку и расцеловал.

— Прости меня, мне очень стыдно! — сказал он.— Иди, не думай обо мне. С того самого вечера в Пригорье мы тебе одни хлопоты доставляем. Но уж так мы, хоббиты, устроены, что в серьезные минуты говорим пустые слова. Боимся слишком много сказать. А когда не до шуток, у нас слов не хватает.

— Это я хорошо знаю,— ответил Арагорн.— Поэтому и плачу тебе той же монетой. Да здравствует Хоббитшир и неистощимое жизнелюбие!

Он поцеловал Мерриадока и вышел, взяв с собой Гэндальфа.

Пипин остался у постели друга.

— Кто может сравниться с Арагорном в целом свете? — воскликнул он.— Разве только Гэндальф. Мне кажется, между ними есть какое-то родство. Слушай, разиня, мешок у тебя под кроватью,— когда мы встретились, он у тебя за плечами был. Бродяжник, наверное, на него смотрел, когда с тобой расправлялся. Да и у меня есть запасец трубочного зелья. Вот, бери — это Долгодонские листья. Набей пока трубочку, а я побегу поищу еду. Потом можно будет расслабиться. Эх, и наговоримся! Пора спускаться на землю. Мы, Туки и Брендибаки, не умеем долго жить на высоте.

— Не умеем,— признался Мерри.— Во всяком случае, я пока не умею. Но, Пипин, мы уже умеем увидеть высокое и отдать ему честь. Я думаю, что лучше всего просто любить то, к чему сердце тянется. С чего-то надо начинать, и корни должны быть,— а в Хоббитшире почва подходящая, можно глубоко зарыться. Но есть вещи глубже и выше. Если бы не они, ни один дед не мог бы копаться в своем огороде, наслаждаясь миром, хотя не всякий дед про это знает. Я рад, что теперь кое-что про них понял… Только сам не пойму, с чего я про все это разболтался. Дай-ка табачку. И достань из мешка мою трубочку, если она еще цела.

Арагорн и Гэндальф пошли к Главному Попечителю Домов Целения и попросили его еще некоторое время продержать Фарамира и Эовину в постелях и ухаживать за ними получше.

— Королевна Эовина будет рваться из постели, — сказал Арагорн,— и захочет поскорее выйти в мир, но постарайся удержать ее хотя бы в ближайшие десять дней.

— Что до Фарамира,— сказал Гэндальф,— то придется ему вскоре сказать о смерти отца, но всю правду о безумии Денэтора он не должен знать, пока совсем не поправится и не приступит к новым обязанностям. Проследите, чтобы свидетели страшных событий, Берегонд и фериан, не проговорились.