Киркегард в «Augenblick» (он есть у меня) еще не так виден. Нужно, как я тебе говорил «BegriffderAngst» и «FurchtundZittern» прочесть. (14.02.1929).

20 февраля 1929 г. по приглашению Сорбонны (см. стр.12) Гуссерль приехал в Париж читать два доклада. О первом докладе Шестов пишет Герману:

Сейчас приехал в Париж Гуссерль. Завтра [23.02.1929] читает в Сорбонне свой первый доклад. Посмотрим, что из этого выйдет. Чествовать его будут здорово. Я уже получил приглашение на завтрак, который послезавтра в его честь устраивает «AcademiedeParis». Верно, и еще всякие чествования будут. Так что у меня будет рассеянная жизнь, тем более, что я назначен еще и в комитет по чествованию Милюкова — тоже придется ходить по заседаниям и банкетам в еврейском смокинге. [22.02.1929].

По окончании доклада Шестов поднялся на кафедру и горячо приветствовал Гуссерля (Husserl-Chronik, стр.342). Второй доклад Гуссерль прочитал 25 февраля. Через два дня он с женой был приглашен к Шестовым. В статье о Гуссерле Шестов описал это посещение:

Когда он приехал в Париж и пришел, по моему приглашению, ко мне, он сейчас же после обеда (которого он как бы не заметил, который для него как бы не существовал) ушел со мной в отдельную комнату и сразу же приступил к философскому собеседованию. Это было в ту пору, когда я работал над первой частью своей книги «Афины и Иерусалим», которая называется «Скованный Парменид». Естественно, что я постарался направить беседу нашу на те темы, которые трактовались в этой части моей книги. И вот, когда я сказал ему, повторяя почти дословно то, что потом было написано в «Скованном Пармениде»: «В 399 году отравили Сократа. После Сократа остался его ученик Платон, и Платон "принуждаемый самой истиной" (выражение Аристотеля) не мог не говорить, не мог не думать, что Сократа отравили. Но во всех его писаниях слышится и слышался только один вопрос: точно ли в мире есть такая сила, такая власть, которой дано окончательно и навсегда принудить нас согласиться с тем, что Сократа отравили? Для Аристотеля такой вопрос, как явно бессмысленный, совершенно не существовал. Он был убежден, что "истина" — собаку отравили, равно как и "истина" — Сократа отравили, — равно навеки защищены от всяких человеческих и божеских возражений. Цикута не различает между собакой и Сократом, и мы, принуждаемые самой истиной, обязаны тоже ие делать никакого различия между Сократом и собакой, даже бешеной собакой». — Когда я это ему сказал, я ждал, что его взорвет от негодования. Но получилось иное: он весь обратился в слух, точно где-то,

в глубине его души, он уже давно прозревал, что аристотелевское "принуждаемые самой истиной" таило в себе какую-то ложь и предательство. Я был тем более поражен, что перед тем у нас разгорелся горячий спор по вопросу — что такое философия? Я сказал, что философия есть великая и последняя борьба — он мне резко ответил: «Nein,PhilosophicistBesinnung» [15] . Но теперь характер беседы принял иное направление. Он словно почувствовал, что аристотелевская уверенность покоится на песке. (Памяти великого философа, стр.305–306).

Нет сомнения, что афоризмы Шестова «Оглядка» и «Комментарий к предыдущему» («Числа», № 1, 1930; «Афины и Иерусалим», часть IV) были навеяны беседой с Гуссерлем, хотя имя Гуссерля в них не упоминается. Последний афоризм кончается словами: «Философия есть не Besinnen[оглядка], а борьба. И борьбе этой нет и не будет конца. Царство Божие, как говорится, берется силой».

В третьей главе работы «Скованный Парменид» Шестов затрагивает ту же тему: «Философия всегда хотела быть рефлексией, Besinnung, оглядкой… [которая], по своей сущности, исключает возможность и даже мысль о борьбе». О том, что Гуссерль сумел услышать его вопросы, Шестов рассказал Фондану:

Мне представлялось, что это единственный человек на свете, который имел право не понимать моих вопросов. И это один из немногих, которые их поняли, более того, которые услышали эти вопросы (Фондан, стр.93).

Через несколько дней после описанного обеда Шестов устраивает у себя прием в честь Гуссерля. Он пишет Лазареву:

Условился с Гуссерлем, что в воскресенье 3 марта в 4 часа дня он приходит ко мне, и я ему представлю русскую философскую мысль. ErgoВы должны приехать, ибо, в противном случае русская мысль не будет представлена. (27.02.1929).

Среди гостей, кроме Лазарева, были Р.Беспалова и Б.Фондан. Имена других гостей неизвестны. Затем 5 марта Шестовы были приглашены к Гуссерлю на чай, а 8 марта Гуссерль уехал из Парижа. О приглашении 5 марта сам Шестов не говорит в письмах, о нем упомянуто в «Hus- serl-Chronik» на стр.343. О посещении Гуссерля Шестов пишет матери и Герману:

Приезжал к нам, в Париж, профессор Гуссерль, у которого я был осенью, читал тут доклады. Потом был у меня два раза — раз обедал, а раз днем пришел. Очень было интересно — это один из самых замечательных философов в Германии, как Бергсон во Франции. Спроси Германа — он тебе о нем подробно расскажет. Потом был юбилей Милюкова — опять пришлось ходить на его чествования. Так что последние десять дней приходится вести светскую жизнь. Я не очень это люблю, да и некогда. Хорошо, впрочем, что не часто приходится столько бегать. (Матери, [7(?).03.1929]).

Был тут Гуссерль… Ему оказывали всякие почести, но, как он и сам думает, не дали себе труда очень вникать в его доклады. Оно и понятно — чтобы разобрать его, нужно знать его сочинения. Был он у меня два раза. Раз обедал и просидел вечер — я никого не пригласил, и мы беседовали с глазу на глаз, а другой раз я пригласил русских философов — и беседа была общая. Познакомился и с Hering'oM, который, по случаю приезда Гуссерля, тоже приезжал в Париж. Он, видно, был сердит — не успокоился.

Стало, слава Богу, тепло. Много работы — получил, кроме Бартовских книг, еще отличную работу Кронера «От Канта до Гегеля»: все нужно прочесть! После Пасхи лекции кончу — хоть этого не будет. (Герману, 9.03.1929).

Книга Кронера заинтересовала Шестова, и он написал о ней небольшую статью (см. стр.48).

В это время Фаня заинтересовалась Киркегардом и готовила о нем доклад. Шестов дает ей советы:

Киркегардом сейчас очень многие интересуются. Прежде всего — Ибсен писал своего Брандта по «Entweder-oder» Киркегарда. А сейчас Бубер сказал, что в XIX столетии было только два значительных человека: Достоевский и Кир- кегард. Потому школа (теологическая) Карла Барта прямо из Киркегарда исходит (кроме К.Барта — Thurneysen, Schadelin, Merz: пасторы и профессора). Затем и M.Heidegger— (190, 235 стр. его книги «SeinundZeit» и в других местах). Этот особенно пользуется его книгой BegriffderAngst, но также и его проповедями; потом K.Jaspers, PsychologiederWeltanschaungen. Большую книгу о Кирк. написал недавно ректор Бернского Университета — но я забыл его фамилию. Для тебя может представить особенный интерес его Wiederholung(в том же томе, что FurchtundZittern), где он рассказывает свою собственную историю о том, как он, по совершенно фантастическим основаниям, порвал со своей невестой. Это все, что я могу сообщить тебе о К. — я думаю, что для доклада хватит.