По выходным Фридрих играл в гольф. Гретхен сопровождала его, но в основном сидела пухлым задом на раскладном стульчике. Ричард по вечерам в субботу играл в регби. В это время Пандора имела возможность удобно расположиться дома в гостиной и посмотреть телевизор. Когда же по воскресеньям Ричард с друзьями, захватив огромный запас пива, срывался на рыбалку, Пандора с удовольствием отправлялась в бостонский Музей изящных искусств или просто на прогулку вдоль берега Чарльз-ривер. Часто по воскресеньям она встречалась с Гретхен за обедом в ресторане «Пьер Фор». Та всегда приходила, увешанная сумками с новыми покупками. И весь застольный разговор поэтому сводился, в основном, к обсуждению цен на шмотки. Правда, после половины бутылки вина беседа неизбежно сворачивала на рассказы о сексуальной ненасытности Фридриха. Это приводило Пандору в смущение. Сама она отговаривалась лишь общими фразами о том, что у них с Ричардом все обстоит благополучно. Так оно, собственно, и было.

После Маркуса здоровая, незамысловатая, надежная любовь Ричарда в постели была для Пандоры очень полезной. Конечно, в той любви не хватало деликатности, нежного вступления, которые потом Пандора испытала с Беном, но ведь иначе и не могло быть, понимала сейчас Пандора, ведь Ричард являлся британцем. Отношение Ричарда к женщинам, как понимала сейчас Пандора, было основано на том, что женщин надо превозносить, ставить на пьедестал. Пандоре всегда казалось, что муж обращается с ней так же осторожно, как с чайным сервизом своей матери, словно бы боялся разбить ненароком. От нее же самой при этом требовалось лишь слушать мужнины школьные рассказы, смеяться над застольными шуточками его приятелей и вообще быть «здоровским парнем». «Здоровский» — было у Ричарда высшей похвалой. Так он хвалил Пандору за то, что она умудрялась не свалиться с лошади. Так же иногда он оценивал ее действия в постели.

«Честно говоря, Пандора, — писал Ричард в письме, — сейчас у нас с Гретхен не все так уж хорошо складывается». Пандора фыркнула. Скорее всего, просто Гретхен слишком активно опустошает его банковские счета. Фридрих-то был богатым промышленником и позволял Гретхен покупать все, что ей вздумается. За это она должна была лишь правильно исполнить роль хозяйки в доме да обеспечивать мужу обязательный ежедневный оргазм. Гретхен беспрекословно принимала этот тезис мужской философии, считала святым, навеки вписанным в проповеди, что принес с гор еще Моисей. Она часто говорила Пандоре:

— Надо давать им удовольствие, ибо это поддерживает их мужское достоинство.

— Ты хочешь сказать, Гретхен, что и сама получаешь свое удовольствие каждую ночь?

Круглые щеки Гретхен вспыхнули.

— Ну, не каждую ночь, конечно, глупышка ты моя. Эти маленькие хитрости знакомы всем женщинам: достаточно только изобразить, что кончаешь, потом радостно чмокнуть эту его штуковину и дело сделано — он почувствует себя абсолютно удовлетворенным.

Пандора хихикнула. Она с трудом могла представить себе, чтобы Ричард был способен заниматься любовью каждую ночь, особенно если накануне вечером у него бывал ожесточенный матч по регби, закончившийся победой его команды. Что же касается поцелуев «штуковины» Ричарда, то ее вообще всегда трудновато было достать из старых голубеньких еще школьных пижамных штанов мужа.

«…Я сижу сейчас на веранде перед печатной машинкой, — писал дальше Ричард в письме, — и смотрю на пласты горячего воздуха, поднимающиеся над холмами. Мне видны еще четыре овцы и два козла на горном склоне. Рядом расположился пастух. Ленивая свинья, он уже давно спит».

Бедняга Ричард, некогда неустрашимый репортер, вместо того чтобы, как Хемингуэй в этом возрасте, сражаться против немцев бок о бок с обитателями тосканских деревень, оказался низведенным до написания романов об овцах. «Ну что ж, — подумала Пандора, — я очень надеюсь, что он все-таки и вправду пишет там хоть какой-нибудь роман».

В конце письма Ричард приводил целый список своих старых друзей, которые приезжали к нему с визитом. В основном это были товарищи по школе, с которыми Ричард опять имел возможность спеть школьные песни вокруг ночного костра, или прогуляться вверх и вниз по горным склонам. Пандора тоже когда-то участвовала в таких походах. Ей вообще казалось, что англичане так любят забираться на горы и потом спускаться с них потому, что в самой Англии этих гор слишком мало.

«…Как бы то ни было, пора завершать это письмо. Сейчас вернется Гретхен с огромным тортом. Придет и примется пересчитывать, сколько страниц я сегодня написал. Приходится слишком много писать — это ужасно. Надеюсь, что у тебя все хорошо и ты счастлива. Напиши мне, пожалуйста, и пришли фотографию. Твоя мать звонила мне. Видимо, у нее все в порядке. Люблю, целую».

Письмо заканчивалось детской размашистой подписью Ричарда. Пандора услышала приближающиеся по тропинке шаги Моники, увидела, как та левым плечом распахнула дверь в коттедж.

— Мне досталось два пунша. Один я купила сама, а другой мне взял какой-то парень, которого зовут Чак. Слушай! Каких же здоровых ребят они фабрикуют в этой Флориде.

— Ма, тебе не кажется, что ты уже не в том возрасте, чтобы интересоваться всем этим?

— Для того чтобы влюбляться, человек всегда бывает в правильном возрасте, — ответила Моника, не выпуская сигареты изо рта.

Затем она принялась описывать неуверенные круги по комнате.

Пандора прекрасно понимала, что с приездом на остров Моники образ ее жизни не мог не измениться. Чтобы угодить матери, она стала, например, надевать платье и ходить в маленькую белую церквушку у залива Пиз Пот. Пастор этой церкви был очень добрый человек, он всегда говорил со своей паствой о тех вещах, что были ей близки и понятны. Однажды он рассказал своим прихожанам о пожаре, в результате которого семья, проживающая в доме, осталась без крова, призывая собрать деньги для погорельцев. Несчастные стояли в центре церкви, их опаленные волосы все еще пахли дымом вчерашнего пламени. Пандора была удивлена и тронута тем, что и ее мать после проповеди положила на поднос пожертвований двадцатидолларовый билет.