Вся труппа зааплодировала, а Граф Олаф одарил Солнышко пренебрежительной улыбкой, но ничего не добавил, так как машина взбиралась по крутой ухабистой дороге и наконец с визгом затормозила, как раз в тот момент, когда на вечернем небе погасли последние лучи солнца.

— Ну вот мы и на месте, — сказал Граф Олаф и протянул Солнышку ключи от автомобиля. — Выходи, сиротка. Достань всё из багажника и установи палатки.

— И принеси чипсов, чтобы нам тут было что погрызть, пока мы будем ждать, — добавила Эсме.

Эсме открыла дверцу автомобиля, поставила Солнышко на замёрзшую землю и захлопнула дверцу снова. Порывистый ветер набросился на Солнышко и заставил её дрожать. На самом высоком пике Мёртвых Гор было так холодно, что слёзы замерзали прямо на щеках, образуя на лице тонкую ледяную маску. Солнышко неуверенными шагами направилась к багажнику автомобиля. У неё был соблазн удрать от Олафа, пока тот оставался в автомобиле вместе со своей труппой. Но куда она могла податься? Солнышко огляделась и не увидела никакого места, где ребёнок мог бы в одиночку остаться в безопасности.

Вершина Коварной Горы представляла собой плоскую квадратную площадку, и пока Солнышко шла к багажнику, она оглядела все уголки этой площадки, чувствуя, что от большой высоты у неё слегка кружится голова. С трёх сторон, в дымке тумана, она видела квадратные вершины других гор, большая часть которых была покрыта снегом, а между пиками извивались, пробивая себе путь, странные воды Порченого Потока. Вдоль них шла каменистая дорога, по которой они приехали. Но с четвёртой стороны квадратного пика Солнышко заметила нечто столь странное, что ей потребовалось время понять, что же это такое.

С самого высокого пика Мёртвых Гор спускалась широкая сверкающая полоса, похожая на огромный кусок сложенной складками сияющей бумаги или на крыло какой-то чудовищной птицы. Солнышко увидела, как последние лучи заходящего солнца отражаются от этой колоссальной поверхности, и постепенно поняла, что это и есть истоки Порченого Потока. Подобно другим потокам, Порченый Поток начинался в скалах, и в тёплое время года Солнышко могла бы любоваться, как он каскадом низвергается с самого высокого пика, образуя гигантский водопад. Но сейчас время было отнюдь не тёплое, и точно так же, как слёзы замерзали на лице у Солнышка, водопад превратился в затвердевший скользкий спуск, который исчезал в тёмной бездне где-то внизу. Вид был столь зловещий, что Солнышко не сразу сообразила, почему лёд был белым, а не чёрным, как воды Порченого Потока.

«Би-би!» — прозвучал громкий гудок, которым Граф Олаф из автомобиля напоминал Солнышку о том, что она должна делать. Солнышко поспешно открыла багажник, нашла пакет с чипсами и отнесла его в автомобиль.

— Что ты там копаешься, — сказал Олаф, вместо того чтобы сказать «спасибо». — А теперь иди и установи палатку, одну для меня и Эсме, а одну для труппы, чтобы мы могли немного поспать.

— А где будет ночевать ребёнок? — спросил крюкастый. — Я не хочу, чтобы она спала в моей палатке. Я знаю, что маленькие дети могут подкрасться и украсть твоё дыхание, пока ты сам спишь.

— Со мной она спать тоже не будет, — сказала Эсме. — Спать в одной палатке с ребёнком не модно.

— Она не будет спать ни в той, ни в другой палатке, — решил Олаф. — В багажнике есть большая кастрюля с крышкой. Она вполне может спать там.

— А для неё не опасно спать в кастрюле? — спросила Эсме. — Олаф, дорогой, если она задохнётся, мы не завладеем состоянием.

— В крышке есть дырочки, так что ей будет чем дышать, а крышка предохранит её от снежных комаров.

— Я никогда о таких комарах не слышал, — сказал Хьюго.

— Снежные комары — хорошо организованные препротивные насекомые, — объяснил Граф Олаф. — Они живут в холодных горах и очень любят жалить людей без всякой на то причины. Я всегда восхищался ими.

— Несть, — сказала Солнышко, что означало: «Я никаких таких насекомых снаружи не заметила».

Никто не обратил на неё внимания.

— А она не убежит, если останется без присмотра? — спросил Кевин.

— Не посмеет, — ответил Граф Олаф. — Но даже если она попробует, то мы легко догадаемся, куда она пошла. Мы ведь находимся на вершине. Мы сразу увидим, если непослушный ребёнок исчезнет или если кто-либо придёт вслед за нами. Здесь мы увидим всё и всякого на мили вокруг.

— Эврика! — произнесла Солнышко раньше, чем поняла, что этого говорить не надо. Она имела в виду сказать что-то вроде: «А я как раз кое-что сообразила», но не сказала этого вслух.

— Кончай своё бормотание и берись за дело, противная девчонка! — сказала Эсме и захлопнула дверцу.

Солнышко услышала общий смех, хруст чипсов и медленно пошла к багажнику доставать палатки.

Часто бывает трудно разобраться со всеми этими тентами и распорками, когда хочешь правильно установить палатку. Именно по этой причине я всегда предпочитаю останавливаться в гостиницах или арендовать сдающийся замок, где есть надёжные стены и горничная. Конечно, Солнышко испытывала дополнительные трудности оттого, что должна была всё это делать одна, в темноте, и для неё всё это было непривычно. Кроме того, она ещё очень беспокоилась о брате и сестре. Но младшая из Бодлеров имела опыт в совершении Геракловых подвигов, то есть «успешно делать невообразимо трудные вещи». Я уверен, вы знаете, если приходится делать что-то крайне трудное, чрезвычайно помогает, когда думаешь о чём-нибудь, что поддерживает тебя. Когда Солнышко оказалась, например, вовлечена в битву не на жизнь, а на смерть, она думала о брате и сестре, и это помогло ей победить отвратительную доктора Оруэлл. Когда Солнышко выбиралась из шахты лифта в доме 667 на Мрачном Проспекте, она была мыслями со своими друзьями Квегмайрами и думала о том, как спасти их, и вскоре долезла до пентхауза. Так что когда Солнышко выгрызала зубами в замёрзшей земле место для палаток, она тоже думала о чём-то вдохновляющем. Как ни странно, это было связано с тем, что сказал Олаф насчёт возможности видеть всё на мили и мили вокруг. По мере того как Солнышко собирала палатки и поглядывала на скользкий склон замёрзшего водопада, она приняла решение не пытаться удрать от Олафа и его труппы. Ведь если с Коварной Горы можно видеть всех и вся, то это означает также, что всякий, включая Вайолет и Клауса, может видеть и её саму тоже.