— Все более или менее значительные геологи, равно как другие заинтересованные стороны, сейчас собрались в зале над нами. Одно ваше заявление о том, что вы полностью уверены в способностях Мэри как охотницы за окаменелостями, послужит отпором любым замечаниям барона Кювье, которые они могли бы услышать позже.

— С какой стати бросать мне на публике тень сомнения в способностях Мэри Эннинг и тем самым — что более важно, мог бы я добавить — позволять кому-либо усомниться в том самом образце, о котором я как раз и собираюсь говорить?

— На карту поставлено доброе имя женщины, а также ее способ обеспечения себя средствами к существованию — тот самый способ, который предоставляет вам образцы, необходимые для дальнейшего развития ваших теорий и поддержания вашего собственного доброго имени. Это, конечно же, достаточно весомо для вас, чтобы высказаться?

Мы с преподобным Конибером гневно смотрели друг на друга, словно сцепившись взглядами. Это могло бы продолжаться весь вечер, если бы не Джонни, которому надоели все эти разговоры. Он прошмыгнул за спиной у преподобного Конибера и взбежал на несколько ступенек выше.

— Если вы не согласитесь обелить имя Мэри Эннинг, я пойду и скажу всем джентльменам наверху, что сказал Кювье, — крикнул он нам сверху. — Как вам это понравится?

Преподобный Конибер попытался было его схватить, но Джонни вскочил на несколько ступенек выше и остался вне досягаемости. Мне следовало бы пожурить своего племянника за дурное поведение, но вместо этого я лишь фыркала, чтобы скрыть смех. Я повернулась к мистеру Бакленду, более рассудительному из них двоих:

— Мистер Бакленд, я знаю, как вы привязаны к Мэри, знаю, что вы признаете, в каком мы все перед ней долгу благодаря ее чрезвычайной искусности в обнаружении окаменелостей. Я тоже понимаю, насколько важен для вас сегодняшний вечер, и не собираюсь его портить. Но ведь в течение заседания наверняка найдется минутка, чтобы вы могли выразить свою признательность Мэри? Возможно, вы могли бы просто признать ее заслуги, не упоминая особо о бароне Кювье. А когда его замечания дойдут наконец до публики, то ученые джентльмены поймут более глубокое значение вашего заявления о полном к ней доверии. Таким образом, все мы будем удовлетворены. Приемлемо ли для вас это предложение?

Мистер Бакленд задумался.

— Это не может быть внесено в протокол общества, — сказал он наконец, — но я обязательно скажу что-нибудь без протокола, если это удовлетворит вас, мисс Филпот.

— Удовлетворит, благодарю вас.

Мистер Бакленд и преподобный Конибер обратили взгляды на Джонни.

— Довольно, парень, — негромко проговорил преподобный Конибер. — Немедленно спускайся.

— Это все, тетя Элизабет? Мне спускаться? — Казалось, Джонни разочарован, что не сможет исполнить свою угрозу.

— Есть еще одно дело, — сказала я. Преподобный Конибер зарычал. — Мне хотелось бы услышать, что вы скажете на заседании о плезиозавре.

— Боюсь, женщины не допускаются на заседания общества. — В голосе мистера Бакленда звучало едва ли не сожаление.

— Может, я смогу посидеть в коридоре, чтобы это услышать? Никому, кроме вас, нет необходимости знать, что я там присутствую.

Мистер Бакленд думал совсем недолго.

— С другой стороны зала имеется лестница, ведущая в одну из кухонь. Слуги по ней приносят и уносят столовые приборы, блюда и все такое. Вы можете посидеть там на площадке. Оттуда вы сможете нас слышать, а вас самих не будет видно.

— Это очень любезно, благодарю вас.

Мистер Бакленд подал знак привратнику, который все это время бесстрастно слушал.

— Пожалуйста, проведите эту леди и молодого человека на лестничную площадку с другой стороны зала. Идемте, Конибер, мы заставили их ждать достаточно долго. Они могут подумать, что мы съездили в Лайм и вернулись!

Оба поспешили вверх по лестнице, оставив нас с Джонни в распоряжении привратника. Никогда не забуду ядовитого взгляда, что бросил на меня через плечо преподобный Конибер, когда достиг самого верха лестницы и повернул, чтобы войти в зал заседаний.

Джонни издал смешок.

— Вы с ним не подружились, тетя Элизабет!

— Мне это безразлично, боюсь вот только, что из-за меня он будет не в ударе. Что ж, скоро сами все услышим.

Нет, я не вывела преподобного Конибера из формы. Будучи викарием, он привык говорить на публике и мог прибегнуть к своему богатому опыту проповедника, чтобы восстановить красноречие. За то время, пока Уильям Бакленд занимался одобрением протокола предыдущего заседания, предложением новых членов, перечислением различных журналов и образцов, переданных в дар обществу со времени последнего заседания, преподобный Конибер успел просмотреть свои тезисы и освежить в памяти подробности своих утверждений, и, когда он начал говорить, голос его был ровен и исполнен авторитета.

О его манере читать лекции я могла судить только по его голосу. Нас с Джонни, дабы убрать с глаз долой, усадили на стульях на лестничной площадке, расположенной у дальнего конца зала, и, хотя мы держали дверь приоткрытой, чтобы слышать, нам ничего не было видно через щель, кроме спин джентльменов, стоявших у двери в переполненном зале. Я чувствовала себя так, словно стена мужчин отгораживает меня от сцены.

По счастью, ораторский голос преподобного Конибера пробивался даже к нам.

— Я имею высокую честь, — начал он, — представить обществу отчет о почти совершенно сохранившемся скелете плезиозавра нового вида, гипотезу о существовании которого, исходя из рассмотрения нескольких фрагментов, найденных лишь частично, я счел себя уполномоченным выдвинуть на обсуждение в 1821 году. Следует отметить, что этот новый экземпляр был на некоторое время предоставлен в распоряжение моего друга, профессора Бакленда, для научного исследования благодаря любезной щедрости сто владельца, герцога Букингемского. Великолепный экземпляр, недавно обнаруженный в Лайме, подтвердил справедливость моих прежних умозаключений касательно всех существенных моментов, связанных со скелетом плезиозавра.