Таким образом, ситуация человеческого вида кажется почти безысходной. В ней можно найти даже некий диалектический сарказм: само сознание и стремление к Свободе возникает в психическом мире существа только тогда, когда оно достаточно изолировало себя от универсальной Силы и, следовательно, в значительной степени ограничило свою возможность достичь этой самой Свободы. Более того, дальнейшее становление человека как делателя культуры продолжает ту же парадоксальную тенденцию: чтобы избавиться от одних ограничений, мы создаем другие ограничения — многочисленные и изощренные. Мы пытаемся компенсировать дефицит энергии, изобретая и совершенствуя орудия, а каждое новое орудие, будучи еще одним посредником между человеком и внешним полем, увеличивает расстояние между ними, что ведет к сужению объема естественного психоэнергетического метаболизма.

А ведь мир человеческой культуры (куда включаются и созданные нами формы социального бытия) является, в первую очередь, миром орудий. Человек культуры — это, прежде всего, искусный манипулятор. И первым нашим орудием, определяющим саму принадлежность существа к виду Homo Sapiens, является вовсе не каменный скребок и не заостренная палка, а язык — система знаков, служащих для коммуникации и наведения порядка в воспринимаемом мире. Человеческий язык оказался тем орудием, с помощью которого мы развили свою семантическую способность, то есть умение творить психические факты — значения, оторванные от непосредственных переживаний.

В тот момент, когда человек впервые сотворил значением изобрел знак, его передающий, он овладел психическим орудием колоссальной силы. Это орудие окончательно устранило человека из среды естественного энергетического метаболизма, возведя еще одну границу — незаметную, но радикально изменяющую все. Мир был разорван на изображение и изображаемое, на описание и Реальность. Так родился человеческий тональ, который мгновенно вытеснил нагуаль в сферу неосознаваемого и непостижимого.

Погрузившись в мир тоналя, человек утратил значительный объем восприятия, чувствительности и спонтанности. Он отделил психическое от физического и оказался в сложном положении существа, пребывающего в двух мирах одновременно. Каждое его действие, каждая реакция стали предметами для рефлексии и моделирования. Чтобы постоянно производить эту громоздкую психическую работу, пришлось учиться управлять вниманием.

В до-семантическом мире человеческое внимание естественным образом двигалось вслед за энергетическими потоками Реальности. Теперь, когда возникло описание и его инвентарный список, следующий собственным семантическим законам, своей грамматике и синтаксису, внимание стало все чаще отвлекаться от Реальности. Возникла насущная необходимость контролировать движение внимания — и внимание приобрело новое качество. Оно стало произвольным.

Произвольное внимание превратило человека в принципиально новый вид живого. На этой способности психики держится весь человеческий универсум — перцептивный мир («пузырь восприятия»), мир нашей психологии, мышления и воображения, мир познания и культуры. На это неоднократно указывали философы и антропологи.

Однако нагуализм подчеркивает иное, «физическое» значение данного психического навыка. А именно — произвольное внимание дало человеку возможность целенаправленно изменять интенсивность и качество своего энергетического метаболизма. Произвольное внимание актуализировало новую, невозможную ранее потенцию — способность человека к Трансформации. Сначала возникла способность, — и лишь затем, спустя тысячелетия развития отвлеченного мышления (также возникшего благодаря произвольности внимания и, в свою очередь, непрерывно усиливающего эту произвольность), как продукт самосознания, родилась идея, концепция Трансформации.

Впервые идея Трансформации появилась в мире человеческого воображения как мифологема метаморфозы. Ее экзистенциальный масштаб долго скрывался среди аллегорий и метафор шаманского дискурса. Образ обращения, пробуждения, инициации — универсальный элемент древнего размышления человека о самом себе. Это размышление зафиксировано в мифах и легендах, с него начались все виды магии, религии и мистики. Если осознание внешнего поля (Мироздания) оформилось в психике древнего человека как та или иная разновидность мани (о чем уже было сказано в начале этой книги), то осознание самого себя практически сразу привело к идее «спящего». Иными словами, человек осознал себя как существо непробужденное, нереализованное, становящееся, но не ставшее. В самых древних описаниях человек реализует себя, пробудившись. До «пробуждения» его жизнь заключается в поисках Силы либо в ожидании ее.

Каждая культура на разных этапах своего формирования по-своему описывает процесс пробуждения. Но даже развитые религии, далеко ушедшие от изначального шаманизма, в том или ином виде сохраняют идею инициации (обращения) и окончательного преображения (Спасения). Поскольку описание мира эволюционировало благодаря рефлексивному мышлению, опирающемуся на произвольное внимание, обогащение представлений о внешнем поле происходило одновременно с усложнением и расширением внутреннего мира самого человека. Древний мыслитель не владел интроспекцией в той степени, чтобы разделить эти процессы, а потому описание внешней Реальности стало почти сразу развиваться в антропоморфном ключе. Энергии стали атрибутами персон и существ — духов, предков, богов.

И, конечно же, главной Силой в человеческом сознании всегда было творящее начало, ибо акт Творения (как причина причин) содержал для человека все энергии внешнего и внутреннего бытия. Антропоморфная персонализация этого начала породила образ Великой Матери и Великого Отца, которые и стали прототипами богов множества религий. Неудивительно, что в таких системах пробуждение стали описывать как результат обращения к космической Матери (космическому Отцу), как ответ на просьбу, как награду за смиренное служение. Древняя идея Трансформации существует в умах большей части современного человечества именно в этом виде. Это — далекий, искаженный отблеск изначальных откровений произвольного внимания.