Видимо, следует говорить о различных страхах, которые появляются у любого субъекта, обладающего определенным уровнем развития центральной нервной системы.

В категорию человеческих страхов входят и стереотипы массового сознания, и личный опыт, который трудно объяснить другому человеку. Сталкинг себя, направленный на выслеживание страхов, разных проявлений чувства собственной важности и жалости к себе, позволяет ясно осознать характеристики того объекта, который вызывает у нас страх. Например, является ли данный тип страха социальным стереотипом, который мы бессознательно приняли в собственное психологическое поле (то, что в традиционной психологии называют интроектом)?

К сожалению, многие страхи (как и другие чувства или эмоции) бывают стереотипичны. Поскольку мы живем небезупречной жизнью, активизированные базальные комплексы постоянно сужают осознание. В результате мы не осознаем многого: насколько страхи и другие чувства являются частью массового сознания; и насколько автоматически мы повторяем стереотип, выработанный другими людьми на протяжении длительного времени.

Фундаментом этого типа страха является массовое сознание, которое можно назвать «сознанием муравейника», — но вряд ли кто-то согласится считать себя «муравьем». И я не вполне уверен в том, что подобный опыт можно называть личным — ведь любой стереотип массового сознания отчужден от естественного опыта субъекта.

Поскольку сталкинг себя — специфическое исследование собственной психики, а мы ничего о себе по-настоящему не знаем, любое расширение представлений о себе, делающее нас более адекватными и эффективными, стоит поддерживать и приветствовать.

Существует противоположный тип страха. Он возникает как результат глубоко личных переживаний. Здесь нет ничего стереотипного. Иногда эти страхи приобретают причудливый характер, поскольку несут на себе явный отпечаток «автора». Один и тот же человек может переживать как стереотипные, так и личные страхи — особенно в изменчивой ситуации большого города. Можно испытать вполне классический приступ клаустрофобии (в застрявшем лифте или в метро), затем преодолеть его — только для того, чтобы погрузиться в собственные изощренные страхи, которые являются своеобразным творчеством.

Если взглянуть на разновидности страха с точки зрения описания мира, можно сравнить их с разным отношением к тексту. Страх, являющийся стереотипом массового сознания — это нечто вроде «изложения» единого, общего для всего текста. Страх, возникший из личного опыта, подобен новой строке, который вы добавили к этому огромному тексту — описанию мира — собственноручно.

Подводя итог этой теме, обозначу два момента, важных для выслеживания страха смерти.

1. Любая разновидность страха переживается личностью как «сигнал тревоги». Это — суть страха и его функция в человеческой психологии. Страх, который не является «сигналом тревоги», трудно назвать страхом.

2. Когда страх смерти маскируется под какой-либо другой вид страха, он выдает себя направленностью на экзистенциальные темы. Чтобы выследить его замаскированные проявления, достаточно обладать аналитическим типом мышления. Тогда вы без труда заметите, что страх одиночества — это замаскированный страх смерти.

Выскажусь иначе — метафорически.

Ибо как смерть может явить себя в мире живых?

Язык метафор, к которому часто обращаются поэты, — это язык бессознательного. Метафоры не только крайне содержательны — они несут на себе отпечаток другого, «сновидческого» мира. Поэтому мы должны внимательно относиться к возникающим метафорам, если речь идет об идеях, мыслях, или даже понятиях, касающихся экзистенциального — особенно той его части, которая неизменно будет пережита каждым из нас. Например, к такому понятию как «Смерть».

Смерть, прежде всего, одинока. Смерть разлучает людей, независимо от их желания («Разрушительница всех союзов…»). Кроме того, смерть в какой-то мере ассоциируется с безумием [16] . Это — главные страхи, которые мы испытываем, размышляя о смерти.

Восточнославянский мир в свое время табуировал разговоры о смерти. Но западный мир, где такого табу нет, произвел множество «изображений» Смерти — как она представляется человеческому разуму. Во 2-й половине 20 в. это вошло в ряд активно эксплуатируемых образов массовой культуры.

Чувство собственной важности (ЧСВ) выследить намного сложнее. В отличие от страха смерти, оно не имеет непосредственной связи с инстинктом самосохранения, а значит, с биологией организма. Это усложняет ситуацию. Чувство собственной важности возникло позже, когда человек благодаря своему разуму и на фоне усилившегося осознания стал из коллективного животного превращаться в социальное существо. ЧСВ — продукт того исторического периода, когда все силы человеческого разума и осознанности были направлены на творчество различных социальных структур. В то время люди остро переживали возникновение социальной реальности.

Примат (человекообразная обезьяна) в зачаточной форме обладает чувством собственной важности. Шимпанзе, собираясь в стадо, демонстрируют во многом похожие реакции — они обижаются друг на друга, конкурируют, злятся и т. д. Каждый самец шимпанзе стремится стать вожаком стада до тех пор, пока ему не укажут, что вожак стаи уже избран, и это не он.

Благодаря значительному усилению осознания примат стал проявлять те же социальные чувства и эмоции, но они выразились в более сильных реакциях. А главное — он начал эти чувства и эмоции осознавать. Собственно, в этот момент примат превратился в человека.