Из чего с несомненностью следует, что человек, осе­ненный благодатью, как бы подобен Богу, он приобщен к Нему, а лишенный благодати как бы подобен тупым животным.

439. Если бы не эти Божественные откровения, лю­дям только бы и оставалось, что превознести себя, вняв тайному голосу, нашептывавшему о былом их величии, или, напротив того, впасть в уныние, ощутив нынешнее свое бессилие. Ибо кто не постиг истину во всей ее полноте, тот никогда не достигнет совершенной добро­детели. Одни считают человеческую натуру непорочной, другие — неисправимой и соответственно погрязают или в гордыне, или в лености, а эти пороки — исток всех других пороков, потому что леность мешает их побороть, а гордыня — с ними расстаться. Ибо не познавшие превосходства человеческой натуры не ведают о ее по­рочности и, значит, умеют справляться с леностью, но попадают в плен к гордыне, а сознающие порочность человеческой натуры не ведают о ее высоком достоинстве и, значит, без труда справляются с тщеславием, но с головой погружаются в отчаяние. Вот это и породило множество сект — стоиков, эпикурейцев, догматиков, академиков и др.

Исцелить эти пороки дано только христианскому вероучению, но не с помощью земной мудрости, одним вытесняя другого, а с помощью евангельской простоты, вытесняя сразу обоих. Ибо христианство учит правед­ных, что оно возвышает их до причащения Самому Господу, но что и в этом столь благостном состоянии духа они несут в себе порчу, которая до скончания дней обрекает их власти заблуждений, горестей, смерти, гре­ха; и в то же время оно взывает к закоренелым без­божникам, твердит им, что и они могут сподобиться милосердия своего Спасителя. И вот, вселяя трепет в тех, кому дарует спасение, и утешая тех, кого сурово осуждает, христианская вера, с одной стороны, умеря­ет страх надеждой и, все время вещая о двойной спо­собности любого человека и причаститься благодати, и погрязнуть в грехах, не дает впасть в отчаянье, хотя при этом так принижает, как никогда не мог бы при­низить разум, а с другой стороны, не дает раздуться от спеси, хотя так возвышает, как никогда не могла бы возвысить наша прирожденная гордыня: тем самым она, христианская вера, как бы вразумляет всех, что лишь ей, не запятнанной заблуждениями и пороками, дано исправлять людей.

Так возможно ли отвергнуть этот свет, льющийся с небес, возможно ли не довериться ему, не возлюбить его? Разве не яснее ясного, что любой из нас ощущает в себе неизгладимые черты совершенства? И не столь же очевидно, что ежечасно дают нам себя чувствовать следствия нашего прискорбного удела? И не об этой ли двойной природе человека кричит сей хаос, сия чудо­вищная путаница голосом столь громоподобным, что не услышать его просто невозможно?

440. “Случись на моих глазах чудо, оно укрепило бы веру во мне”, — говорят многие люди. Те, чьи глаза чуда не увидели. Иные доводы разума, если их рассматривать издали, ограничивают наш кругозор, но стоит найти правильную точку зрения, как мы начинаем видеть даже и за пределами нашего кругозора. Людской разум неиссякаемо словоохотлив. Нет правил без исключения, любят повторять люди, как нет истины столь всеобъемлющей, чтобы в любом случае оставаться безошибочной. А если она к обсуждаемому предмету неприменима, этого довольно, чтобы причислить его к исключениям и сказать: “Это утверждение не во всех случаях соответствует данной истине, значит, в этих случаях оно ошибочно”. И нам только и остается, что доказывать: нет, никакой ошибки в нем нет, — и до чего же неловкими и приниженными чувствуем мы себя, если не находим убедительного довода.

441. Порядок. — Окончив послание — “Должно искать Бога”, написать следующее — “Убрать пре­пятствия”, где речь пойдет о “механизме”, о подго­товке механизма, о поисках с помощью здравого ра­зума.

442. Порядок. — Послание другу, призывающее к поискам. И его ответ: “А какой мне в этом прок? Кругом не видно ни зги”. И ответить ему: “Не теряйте надежды”. И он снова ответит, что был бы счастлив увидеть хоть проблеск света, но что само христианское учение гласит: если его вера этим и ограничится, спа­сения она ему не принесет, поэтому он предпочитает вовсе не искать. И ответ на это: Механизм.

443. Я понимаю, что меня могло бы и не быть: мое “я” — в способности мыслить, меж тем я не появился бы на свет, если бы мою мать убили прежде, нежели я стал одушевленным существом; следовательно, меня нельзя считать существом необходимым. Точно так же я не вечен и не бесконечен, но все в этом мире говорит мне о том, что существует Некто необходимый, вечный и бесконечный.

444. Значит, вы отказываетесь верить в бесконеч­ность и неделимость Бога? — Отказываюсь. — В таком случае я помогу вам сейчас увидеть нечто и бесконечное, и неделимое: разумею точку, которая движется одновре­менно во всех направлениях и с бесконечной скоростью, ибо она существует одновременно везде и вся целиком.

Пусть это явление природы, прежде казавшееся вам невозможным, убедит вас, что в природе, вполне веро­ятно, существует много такого, о чем вы еще даже не подозреваете. Из того, чему вы обучились, не делайте вывода, будто уже все постигли; напротив того, усвойте, что осталось бесконечно много неусвоенного.

445. Бесконечное движение, точка, все собою запол­няющая, момент покоя; бесконечность, которую не ис­числить, неделимая и бесконечная.

446. Если вечное Существо существует хотя бы мгновение, Оно существует всегда.

447. Непостижимо, что Бог есть, непостижимо, что Его нет; что в нашем теле есть душа, что у нас нет души; что мир был сотворен, что он никем не сотворен, и т. д.; что первородный грех был свершен, что он не был свершен.

448. С обычной людской точки зрения, первородный грех — прямая бессмыслица, но именно таков он и есть.

Не пеняйте же на меня за то, что учение о нем я не подкрепляю никакими разумными обоснованиями, ибо, с моей точки зрения, таких оснований просто не существует. Но эта бессмыслица мудрее всей людской муд­рости, sapientus est hominibus [67] . Ибо, не существуй первородного греха, разве можно было бы понять, что такое человек? Все его бытие определено этой неприметной черточкой. Да и как человеческому разуму ее приметить, если они несовместимы и если разум, сам решительно не способный додуматься до первородного греха, немедленно отступает в тень, стоит показать ему оный грех.