Шрифт:
— И что же ответил вам президент?
— Он решил иначе — упразднил пост командующего, передав воинские части под командование губернатора. Вам надлежит отправиться в Мехико за новым назначением. Излишне говорить, что я отправлю президенту официальное письмо с самой лестной оценкой ваших способностей и вашей лояльности.
Полковник встал. Диас — тоже. Хуарес спокойно смотрел на дергающееся сухое лицо Ланды.
— Я не получал от президента никаких указаний такого рода, — сказал Ланда, глядя поверх головы губернатора.
«Осторожно! Сейчас он сообразит, что надо делать!»
Хуарес поймал своими глазами глаза полковника.
— Письмо президента у меня в кармане, дон Антонио. Показать вам его или вы поверите мне на слово?
«Раны господни! — безмолвно застонал от ярости Ланда. — Он дразнит меня, этот грязный индеец!»
Вслух он сказал:
— А если я прикажу арестовать вас за оскорбление армии?
— Это было бы неблагоразумно, мой друг. Неподалеку отсюда нас ждет рота Национальной гвардии. Скоро они начнут беспокоиться…
— Рота! Я вызову Первый полк!
Диас вытянулся, сдвинув каблуки. Звякнули шпоры.
— Казармы Первого полка блокированы, сеньор полковник.
— Это переворот?!
— Нет, это выполнение приказа первого лица в республике, мой друг, — мягко сказал Хуарес. — Я не сомневался в вашей лояльности, но знал и силу вашего темперамента. Я хотел уберечь вас от опрометчивости.
— Я арестован?
Хуарес встал.
— Вы, кажется, не поняли меня, сеньор полковник. Мы вместе с вами выполняем приказ президента. О каких арестах вы говорите?
Ланда опустился в кресло и уперся сплетенными пальцами в край стола. Пальцы у него были длинные, сухие, красивые.
— Не трудитесь писать письмо президенту, мой дорогой друг, — сказал он. — Я ухожу в отставку. Я устал.
«Я устал от адвокатов, индейцев, метисов, ставших важными персонами. Я устал оттого, что должен потакать порокам своих солдат, чтобы они слушались меня. Я устал оттого, что должен служить тем, кого презираю. Я устал оттого, что славное вице-королевство, созданное руками моих предков, превратилось в какой-то балаган! Вчера — этот фигляр Санта-Анна, сегодня — эти краснобаи! Все. К дьяволу! Я ухожу!»
Он проводил Хуареса и Диаса до дверей кабинета и раскланялся.
Губернатор и капитан вышли на улицу. Национальные гвардейцы, увидев их издали, замахали белыми кепи.
Вдруг Диас остановился. Счастливая улыбка сделала его крепкое лицо широким и добродушным.
— Дон Бенито! Вы же не видели еще мой новый револьвер!
Он рванул кобуру и вытащил оружие.
— Смотрите! Барабанный револьвер Кольта! Их не так давно стали производить в Соединенных Штатах. Мне удалось добыть для себя и для Феликса. Видите — барабан вращается, и каждый раз можно стрелять, не перезаряжая!
Он был счастлив. Хуарес весело смотрел на него, подняв брови.
— Поздравляю тебя, Порфирио. Сколько удач. Новый пистолет!
— Револьвер, дон Бенито, — поправил его Диас…
Рано утром 22 октября президент Комонфорт получил донесение из Пуэблы: «Военный комендант генерал дон Гарсиа Конде арестован ночью во время сна офицерами Второго линейного полка братьями Монтесинос. Полковник Мирамон, угрожая оружием, вынудил генерала отдать гарнизону приказ о прекращении сопротивления мятежникам. Первый батальон Второго линейного полка под командой капитана Леонидаса де Кампо присоединился к мятежникам. В настоящий момент силы мятежников не превышают 1500 человек».
Комонфорт читал донесение, стоя в халате возле письменного стола. Его квадратное, набрякшее после сна лицо морщилось в брезгливой гримасе. Прочитав, он полуприкрыл глаза и бросил листок на стол. «Авантюристы… Игроки в покер… Хуарес прав — без расстрелов не обойтись… Господи, когда это кончится?!»
ЧЕГО ОНИ ХОТЯТ?
(22 октября 1856 года)
После поражения при голосовании о веротерпимости радикалы отнюдь не пали духом. В конце концов, это было единственное поражение. Все остальное им удалось… Все остальное, кроме…
Депутат Ольвера мало кому был известен. Он промолчал много месяцев. Но в этот октябрьский день 1856 года он неожиданно попросил слова.
В этот день на галерее для публики появилась могучая фигура Комонфорта. Президенту принесли кресло, и он слушал речи депутатов, откинувшись на спинку и уперев подбородок в грудь.
Депутат Ольвера, невысокий, с невыразительным полным лицом, прежде чем заговорить, внимательно и долго смотрел на президента. И Комонфорт, почувствовав его взгляд и удивившись долгой тишине, поднял голову.