Война шла к концу. Ортега и Сарагоса перегруппировали свои силы, готовясь к осаде Гвадалахары. Мануэль Добладо, вернувшийся в армию, возглавил батальоны Гуанахуато.

Требовалось последнее усилие. Недостатка в добровольцах теперь не было, имя Хуареса произносилось ранчеро и пеонами с благоговением, — но их надо было вооружить.

И тут оказалось, что источники иссякли.

Все церковные ценности, которые удалось конфисковать, были уже реализованы. Все, что можно было получить в условиях войны от продажи церковных земель, было истрачено.

Вооружать пополнение и кормить армию было не на что.

Караваны с серебром на сотни тысяч песо, принадлежащие англичанам, шли к портам Мексиканского залива. Принадлежащие гражданам грозной Британской империи, чьи военные корабли могли в течение двух часов сровнять с землей Веракрус огнем своих орудий…

Эта мысль доводила Дегольядо до безумия. Перед его глазами проходили и проходили навьюченные мулы, несущие мексиканское серебро, уносящие те деньги, которые могли оплатить победу. Наконец-то — победу… На них можно было купить мир истерзанной стране… Они шли в Тампико. Серебро грузили на суда. Суда отплывали на восток.

Маркес захватил караван. Его судили военным судом. Деньги заставили вернуть владельцам. Он сидел несколько месяцев в тюрьме, и только поражение под Силао заставило Мирамона выпустить его и вернуть в армию. Мирамон не решился ссориться с Британией.

Вооружать и кормить солдат было не на что. Адъютанты с тревогой смотрели на измученное лицо Дегольядо.

От рудников Сакатекаса к порту Тампико шло по разоренной стране миллионы песо.

В начале сентября дон Сантос написал Ортеге: «Наше полное безденежье и отсутствие всяких средств заставляют меня думать, что для спасения страны законно было бы взять двести тысяч песо у одного из караванов, идущих в Тампико. Сообщите мне свое мнение с обратным курьером, но соблюдайте полную тайну».

Написав и отправив это письмо, дон Сантос понял, что загнал себя в тупик. Он не сомневался, что генералы ответят положительно. И тогда ему придется брать на себя ответственность за то, что неизбежно назовут разбоем. Он готов был взять на себя эту ответственность — во благо страдающей Мексики, во благо революции и прогресса. Но что будет, если его поступок станет поводом для английского десанта? Что скажет Хуарес, если он, Дегольядо, сорвет все титанические усилия правительства и спровоцирует интервенцию?

Вооружать и кормить армию было не на что. Не на что было закончить войну.

Ортега не ответил ничего. Ответил Добладо.

15 сентября он, не консультируясь с командующим, конфисковал караван с серебром стоимостью в один миллион сто двадцать семь тысяч песо.

«Я сознаю, — писал он Дегольядо, — все последствия столь серьезного решения, но я убежден, что, если не прибегнуть к таким мерам, революция будет тянуться бесконечно, вся страна погрязнет в нищете и анархии и потеряет в конце концов суверенитет. Нам приходится выбирать между двумя крайностями: либо выкинуть на ветер три года жертв, когда уже виден конец, либо хвататься за те ресурсы, что подворачиваются под руку, вне зависимости от того, что это за ресурсы. Альтернатива жестока: либо мы распускаем нашу армию, либо обеспечиваем ее средствами к существованию, избавляем от необходимости мародерства и поддерживаем в ней нравственные принципы и дисциплину. Только так мы получим возможность завершить военные операции. В республике только три города находятся еще в руках реакции. Один месяц кампании — и они будут нашими. Неужели терять все, завоеванное кровью, вместо того, чтобы взять деньги, которые рано или поздно вернутся к владельцам? Да если подсчитать, во сколько обойдется стране продолжение войны, то конфискованная сумма покажется сущей безделицей!»

Когда Добладо писал это письмо, его холеное светлокожее лицо с длинным носом и близко посаженными глазами было спокойным и насмешливым. Дегольядо со своими постоянными душевными муками раздражал его. Добладо знал, что капитуляция после первых поражений и длительный нейтралитет лишили на некоторое время его, Добладо, возможности играть первые роли. И это сознание не делало его добрее.

«Весьма любопытно, как этот проповедник и аскет выпутается из создавшегося положения».

Но холодный логик Добладо и представить себе не мог, в каком аду жил теперь дон Сантос.

Дилемма, оказавшаяся перед Дегольядо, приводила его в безысходное отчаяние. Он не мог губить революцию, отказавшись от английского серебра. Он готов был принять на себя обвинение в грабеже — как командующий он отвечал за своих генералов, — он готов был предстать перед судом, если это удовлетворит Англию и отведет санкции. Но примириться с тем, что революция будет запятнана, а его честное имя опозорено, он не мог.

Он был уверен, что Хуарес, узнав о случившемся, официально может приказать только одно — вернуть деньги. Поэтому он сам, не дожидаясь приказа, вернул владельцам каравана четыреста тысяч песо, а остальную сумму пустил немедленно на покрытие неотложных расходов.

Терзаемый неразрешимостью проблемы, пребывая денно и нощно в истерическом отчаянии, он пришел к маниакальной мысли, что войну надо кончать немедленно.

И сделал тот непоправимый шаг, которого с ужасом ждал Хуарес.

«Я никогда прежде не видел Марискаля таким потерянным и убитым, хотя многое из происходящего за эти месяцы огорчало его. Он сам пришел ко мне и сказал, что произошли чрезвычайные события, что они скоро публично огласятся и потому он может их от меня не скрывать. Оказывается, дон Сантос Дегольядо (не забыть исправить предыдущие записи о захвате серебра!) по неизвестной причине обратился к английскому послу сэру Матью и, не уведомив правительство, предложил ему и Англии быть арбитром в гражданской войне! Он придумал план, состоящий в том, чтобы и он сам, и Мирамон, и Хуарес ушли в отставку и вообще отказались от политической деятельности, и чтобы англичане помогли провести новые выборы, и чтобы новый конгресс отменил конституцию и избрал нового президента. Но все это дело долгое, и Дегольядо предлагает, чтобы временного президента немедленно избрал дипломатический корпус! Вот так идея! Стало быть, он хочет отдать судьбу мексиканской революции в руки иностранных правительств. Да ведь это же идея протектората, которую, как говорил мне прежде Марискаль, пестовал Сулоага!