«Что же мне ответить? Лгать, как лжет он, этот юноша, запутаться, навлечь на себя подозрение, поставить под угрозу провала большое дело, доверенное мне, или разоблачить его, советского человека?»

Я колебался недолго и ответил:

— Я не бывал в тех краях, но мне кажется…

Мне не дали докончить.

— Плевать я хотел на то, что вам кажется, — прервал парашютист, заставив меня вздрогнуть. — И на все плевать я хотел… Я лучше знаю, где я родился! — И он смерил меня с ног до головы взглядом, полным ненависти и презрения.

Я понимал его. Отлично понимал, преклонялся перед его мужеством.

— Все ясно… — с холодным безразличием произнес Гюберт и опросил пленного: — Вы по-немецки понимаете?

Тот как-то злорадно усмехнулся и с неплохим произношением ответил:

— Ферштее нихьтс. [10]

Гюберт поморщился и вновь спросил:

— По всей вероятности, вы офицер. Так?

— Да, и горжусь этим.

— Чин?

— Чины у вас, мы без них обходимся.

— Прошу прощения, — иронически заметил Гюберт. — Звание?

— Лейтенант.

— Зачем пожаловали в наши края?

— Это не ваши, а наши края. Я могу вас опросить: зачем вы сюда пожаловали?

«Молодец! — отметил я про себя. — Герой!»

Я непреодолимо хотел чем-нибудь — жестом, кивком или движением глаз — ободрить смелого советского воина, но об этом нечего было и думать. Я взглянул на Гюберта. В его глазах мерцали злые огоньки, губы подрагивали. Но он невозмутимо, даже без угрозы, предупредил:

— Ничего, скажете, товарищ Проскуров.

— Закурить дайте! — неожиданно потребовал тот.

— Это дело другое, — произнес Гюберт. Он взял сигарету, раскурил ее и, подойдя к Проскурову, сунул горящим концом в рот.

Проскуров дернулся, облизал губы и сплюнул.

— Я презираю вас, слышите вы! — крикнул он в лицо Гюберту. — Презираю! Не прикасайтесь ко мне! — И он топнул ногой. — Вы способны издеваться над детьми и безоружными…Вы трус! Вы подлый трус! Развяжите мне руки, и я не посмотрю, что у вас пистолет. Я прыгну на вас и перегрызу вам горло! Я не боюсь вас!. И не скажу вам больше ни слова!

Все это он выпалил дрожавшим от ярости голосом. Ярость была не только в голосе, но и в его глазах, в искаженном лице.

Гюберт повел плечом, отвернулся и сказал мне:

— Идите, господин Хомяков. Этого субъекта надо привести в чувство, успокоить. Тогда, я надеюсь, мы найдем общий язык.

— Попробуйте! — угрожающе проговорил Проскуров.

Я вышел подавленный. Хотелось уткнуться головой в подушку и плакать от сознания своего бессилия.

Но этим эпизодом мои испытания не кончились. Они только начались. Не прошло и получаса, как ко мне пожаловал Похитун. Без всяких предисловий он объявил:

— Гауптман распорядился поместить парашютиста Проскурова на ночь в вашей комнате. На полу. Авось он что-нибудь выболтает. Постарайтесь разговорить его. Ему сейчас притащат матрац. В коридоре всю ночь будет сидеть автоматчик. Так что ничего страшного. Устраивает такая компания?

— Не особенно, — через силу ответил я.

— Ерунда! Плюйте на все и не вешайте нос! Часы его сочтены. Утром его прикончат. Гауптман не привык цацкаться… Желаю спокойной ночи и хороших сновидений. — Похитун развязно поклонился, глупо осклабился и вышел.

«Этого еще не хватало!» — подумал я, не зная, куда себя деть и за что взяться. Мне предстояла страшная пытка.

Через короткое время солдат втащил в мою комнату набитый соломой матрац и бросил его на пол у окна. Вслед за этим комендант ввел связанного Проскурова, подвел его к матрацу и толкнул. Проскуров упал лицом вниз и страшно выругался.

Он лежал долго, молчал, тяжело вздыхая и исподлобья поглядывая на меня.

Я решил не гасить свет, разделся и лег. Я понимал игру Гюберта: он, не брезгуя ничем, хочет лишний раз проверить меня. И вот нашел удачный предлог.

Я не мог поговорить по душам с Проскуровым, а как страстно хотелось. Ведь это была его последняя ночь! Где-то там, на нашей стороне, конечно, есть у него отец, мать, может быть, братья, сестры, жена…Кто им поведает о трагической гибели сына, брата, мужа? А я был бессилен помочь. Меня, конечно, подслушивали. Раух, наверное, уже сидит у своих часов и ждет не дождется услышать мой голос.

О сне нечего было и думать. Как можно заснуть, когда чуть не рядом с тобой лежит твой товарищ, жизнь которого окончится с восходом солнца, когда ты слышишь его прерывистое дыхание, видишь его бледное лицо.