Незнакомец в ярко-синем костюме, с серебристым микрофоном в руке, переступил порог, громко выкрикивая распоряжения через плечо на языке, понятном только Филипу Норту. И вдруг резко затормозил.

— Merde! Allons! [1]

Провод от микрофона, хоть и тоненький, застрял под дверью. Кто-то из официантов — теперь все они толпились в проходе — метнулся вперед и высвободил провод. Следом четверо юнцов, каждый — с аккуратненькими черными усиками, внесли по частям оборудование, в том числе и тяжелое. Один тащил на плече телекамеру и волочил за собою кабели. Рыжая девица в шелковой юбочке и явно не обремененная лифчиком, держала в руках планшет-блокнот. Гэрри Атлас собрался было блеснуть очередным прыжком с трамплина, но передумал.

Впервые Хофманн пробормотал что-то на ухо жене. Оба сели прямо, не сводя глаз с двери.

Рыжеволосая девица держалась заносчиво. Повернулась спиной к присутствующим, в то время как мужчина в синем костюме прошествовал к краю бассейна. От всех глаз не укрылось, как неестественно безупречен его розовый цвет лица, как красиво зачесаны волосы. Съемочная группа потащилась за ним. У хромированной лесенки он остановился спиной к кинокамере, несколько раз провел языком по зубам, надел подсвеченные розовым очки. О-ля-ля! Кинокамера подмигнула красным огоньком.

— Раймон Кантерель. Antenne Deux, en ext'erieur, [2] — проговорил он настойчиво, едва ли не встревоженно.

Его пространная трепотня нарастала и опадала среди столов и шезлонгов — сентенцией без конца и начата. Пунктуация состояла главным образом из визуальных эффектов: ритмичного пожимания плечами вперемежку с пониканием головы и удивленным вскидыванием глаз, — так уличный музыкант одновременно играет на барабанах, тарелках, колокольчиках и губной гармонике. Ведущий демонстрировал широкий спектр отработанных движений бровями и хмурых взглядов, а руки между тем выписывали в воздухе размашистые арабески и цифры. Изредка удавалось разобрать и слова: «Economie… Брииетанская империя… capitalisme… cuisine… M'elancolie… 'el'ephants… le благородный sauvage…» [3]

Одним ловким движением Кантерель внезапно предстал перед ближайшим гнездом шезлонгов.

— Про-сти-те, — улыбнулся он. — Каковы ваши impressions d'Afrique? [4]

Бедняжка Шейла! Она словно в камень обратилась. Ее серые глаза, и без того огромные, расширились еще больше при взгляде на микрофон.

— Прошу прощения? — проговорил Дуг Каткарт, выступая вперед. Проговорил чуть повышенным тоном.

Жена его, впрочем, все прекрасно поняла.

— Мы только что приехали, — решительно сообщила она им — или, скорее, кинокамере справа от оператора. И пару раз поддернула юбочку купальника.

Но француза такой ответ не удовлетворил.

— Первые впечатления, ну разве они не интересны? Интересны, хотя и немного пугают, так? — Обернувшись к кинокамере, он закатил глаза: — A, ces Anglo-Saxons! [5]

— Интересны! О да! — закивала Шейла.

— Нас предостерегали, чтоб мы тут не заказывали напитков со льдом, — гнусаво сообщил Катхарт.

— Да-да, это как-то негигиенично, — подхватила его жена. — Но вообще-то мы только что приехали.

Люди… они здесь пахнут, едва не ляпнула она. В смысле, по-другому. И неразговорчивые такие. Просто пялятся на нас во все глаза — или оглядываются. Впрочем, это же отпуск, все так интересно! Мы — в отпуске.

Съемочная группа переместилась дальше.

Ох нет, только не к Кэддоку! Киношники обступили его тесным кольцом с другой стороны от бассейна; все покосились в ту сторону.

— Мой муж слеп, — объяснила миссис Кэддок.

Киношники прямо-таки рассыпались в извинениях! Но тут вмешался сам Кэддок:

— Интересная страна. Терновник, звериные тропы. Высоченные животные, такие как жирафы. Живописные темнокожие. Женщины в ярких одеждах — ткани выкрашены ягодным соком, я полагаю. Детишки бегают нагишом. Африка… Всегда мечтал побывать в Африке. Экспедиция Ливингстона, помните? Масаи — очень гордый народ. Бертон и Спик. Я уже отснял… дайте-ка подумать… целый ряд объектов. Я пользуюсь «Ektachrome X», — он постучал по футляру, — «ASA Speed 64». Ни на что бы ее не променял.

Рассуждая об Африке, Кэддок глядел прямо перед собой и обильно потел. Светящийся глазок кинокамеры давно переместился дальше — ценную пленку следовало экономить, — но ведущий в синем стоял где стоял, не опуская микрофона, — un diplomatiste. [6]

Гэрри Атлас, который увязался следом за киношниками, остановился рядом с рыжей девицей и, с ног до головы мокрый, обратился к ней. Этот нехитрый метод обычно давал ему повод для шуточки-другой. Но девица отвернулась; вот стервозная сука, ишь ты, и сигарету сразу в зубы!