Шрифт:
– Не то грех, что в рот, а то, что изо рта, – наставительно процитировал Писание Барков.
Это были любимые слова покойного отца Семена.
– И то верно, – мигом согласился брат Савватий, выхватывая флягу из Ивановых рук.
Приложился как следует. Потому как глаза инока из печальных враз сделались веселыми и дурными.
Поэт снова поболтал возвращенной фляжкой. Там еле бултыхалось на донышке. Вздохнул даже от жалости.
– Есть ли в вашем собрании книжном что-либо особо любопытное? – решил ковать железо, пока горячо.
– Это, к примеру, что? – прошамкал набитым ртом библиотекарь.
– Вам как хозяину виднее, – уклонился от прямого ответа парень.
Самого же так и подмывало задать вопрос об «отреченных» книгах.
– Есть печатная Библия, трудами Ивана Федорова изданная, – зачал перечислять книжник. – Летописные своды времен Василия Темного и государя Иоанна Васильевича. Молитвослов греческого письма, сказывают, самого благоверного князя Владимира Мономаха. Еще латинского и немецкого письма книги…
В другой раз господин копиист непременно бы заинтересовался всеми этими сокровищами. Однако сейчас голова была занята иным.
– Сказывают, хранятся здесь некие книги из собрания патриарха Никона, – осторожно забросил удочку. – Он ведь у вас отбывал заточение…
– А кто сказывал? – напрягся Савватий и даже чуток протрезвел.
Иван мысленно вознес хвалу небесам, что не пожадничал, не стал допивать баронова зелья. Радушно протянул чернецу флягу. Тот не стал отнекиваться. Булькнуло так, что Барков не успел и оглянуться.
– Так кто молвил? – уже менее грозно осведомился библиотекарь.
– Брат Зосима из Белозерского, – соврал, недолго думая.
– А-а, – успокоился при имени коллеги инок. – Так бы сразу и говорил. Истину тебе рекли. Были здесь такие книги.
– Были? – вытянулось от дурного предчувствия лицо поэта. – И что ж с ними сделалось?
Собеседник развел руками.
– Сплыли.
– Небось в Горний Покровский передали? – едва не сплюнул от досады Иван.
И снова протрезвел взгляд брата Савватия.
– Ты откель про то ведаешь?
– Да все от рекомого ж Зосимы.
Монах почесал сначала лоб, потом поскреб затылок. Снова вернулся ко лбу.
– Нет, – затряс головой. – Не в Покровский. Хотя оттуда в минувшем году и был запрос…
– Тогда куда ж?
В ответ раздался поток горестных всхлипов и вздохов. Библиотекарь, видимо, не решался ответить:
– Провалились они…
Эк его разобрало-то от шнапса. Плетет несуразицу.
– Сгинули в болоте…
Смутная догадка забрезжила в голове Баркова.
– Это не в проклятой ли часовне? – осторожненько бросил камешек.
И попал.
– В ней самой…
Низложенный патриарх Никон даже в ссылке держал себя грозно и важно. Ровно не лишился всего в одночасье. И богатства, и власти небывалой, и царской милости.
Ох, и доставалось же от него на орехи братии Фарафонтова монастыря! То одно удумает, то иное, то третье. И при этом требовал полной себе рабской покорности, словно он по-прежнему восседал на патриаршем престоле. Даже обращаться к нему велел не иначе, как «государь» и «ваше величество». Так, как еще недавно именовал своего лучшего друга и духовного наставника подлинный государь и самодержец Алексей Михайлович.
Что ж, иноки терпели и покорствовали. Ибо каких только чудес не бывало на Руси-матушке. Глядишь, и оттает сердце царское. И призовет он былого советчика к себе на Москву, повелев вернуть все прежде отнятое.
Оно, конечно, не так мало у Никона и осталось. Надобно было поглядеть, в каких ризах расхаживал он по скромной обители. Из золотой парчи, шитой самоцветными каменьями. Да на какой посуде ел. Из кованого злата-серебра. Ну и в харче себя отнюдь не стеснял. По его указу ловили на Белозерье и доставляли к «патриаршему двору» лучшую рыбу, отстреливали в лесах отборную сытую дичь, привозили из столицы и из зарубежья тонкие вина. Отчего б и не жить в свое удовольствие?
Но скучно было привычному к всеобщему вниманию и поклонению Белозерскому заточнику. Ох, ску-учно! Маялся до сердечной тоски.
Где-то там, в центре, бушевала настоящая жизнь. Кипели страсти, затевались громкие интриги, кто-то заканчивал начатую им борьбу с раскольниками…
А он…
Загнанный, точно волк, в один из самых глухих углов царства-государства, куда и свежие вести идут столь долго, что успевают за это время плесенью покрыться.
Вот и стал Никон приискивать себе занятие, чтоб хоть чуток развеяться от тоски-печали. Сначала строительством заинтересовался. Лично руководил возведением для его персоны хором в двадцать пять комнат. Потом повелел посреди озера насыпать искусственный остров крестообразной формы.