В тот же вечер, когда хозяин вернулся домой с работы, семья уселась вокруг скатерти, которую расстелили прямо на земле под открытым небом, и пригласила нас присоединяться. На ужин нам дали клейкую саламату. Ее резали нитью, а тонкие ломтики окунали в топленое масло.

Мы стали осторожно расспрашивать о людях, перешедших в новую веру, – как нам говорили, такие жили в Любомирке. Наш хозяин пришел в возбуждение:

– Вот именно! У них тут гнездо. Их вожак, Рябошапка, живет в нашем селе. Он – хитрый лис. Он довел множество людей до беды, но сам избежал тюрьмы, потому что знаком с исправником. И он до сих пор продолжает вводить людей в заблуждение. Половина жителей Любомирки стала штундистами, и он постоянно рассылает своих подручных в дальние края, чтобы там проповедовать!

Мы спросили, далеко ли живут штундисты. Наш хозяин резким, злобным жестом указал на соседний дом:

– Вон один. Слышите, как он обмолачивает зерно? Это их самый закоренелый пророк, Степан Долбня. Он готов на все, чтобы проповедовать свою веру. Не бойтесь, рано или поздно его схватят.

– Многие из них пострадали? – спросили мы.

– Полиция приезжала много раз, – ответил хозяин. – Их безжалостно секут и бросают в тюрьмы. И хоть их постоянно разыскивают, они никак не успокоятся. Их охраняет сам дьявол.

– Если они распространяют ложное учение, может быть, лучше сделать вид, что веришь им, и смешаться с ними?

– Нет, – ответил он. – Их не исправить. Они никогда не говорят своими словами, а всегда повторяют Библию.

Я взяла его слова на заметку и решила, что Стефанович должен немедленно приняться за изучение Нового Завета и Посланий и что завтра нужно встретиться со Степаном.

На следующее утро я взяла свою вышивку, чтобы не выходить из образа, перелезла через толстую стену и оказалась лицом к лицу с высоким крестьянином с цепом в руке. Рядом с ним лежала куча соломы. Я знала, как штундисты здороваются друг с другом, и сказала:

– Доброе утро, брат.

– Доброе утро, сестра, – ответил он.

– Трудись дальше, брат. Я не буду тебе мешать.

Я пристроилась чуть поодаль на куче соломы и взялась за работу. Степан сделал вид, что продолжает молотьбу. Спустя некоторое время он остановился и подошел ближе.

– В чем дело, сестра? – спросил он.

– Я хочу узнать о вашей вере. Слышала, что ты хорошо ее объясняешь.

Он поднял взор к небесам:

– Он помогает мне. Он вкладывает пламя мне в сердце. Что бы я ни делал, я постоянно думаю о Нем и всегда стремлюсь передать свою веру другим. Дома и на работе, во дворе и в поле – мое сердце всегда и везде в огне. Я всегда ищу людей, которым могу рассказать слова Евангелия, чтобы приблизить их к Христу. Ты будешь слушать, сестра?

– Да, я буду слушать, брат. Я для этого и пришла.

Степан был, несомненно, человеком увлеченным. Он говорил очень красиво, особенно когда описывал чистую и мирную жизнь штундистов и сравнивал ее с грешной жизнью своих православных соседей. Он исступленно рассказывал о мучениях сестер и братьев в руках православных властей и о тех опасностях, с которыми были сопряжены их богослужения и собрания. Его рассказ помог мне представить условия жизни в государстве в общем и понять, почему позорную несправедливость властей не только терпели, но даже поощряли. Я увидела всю недостойность правящего режима, начиная с самых нижних ступеней административной лестницы вплоть до трона, и тот непосредственный вред, который он нес России. Я сказала Степану, что штундисты зря признают власть монарха в качестве законного помазанника Божия, раз защиту от нее могут получить только в сфере религии. Долбня слушал меня с явным интересом. Я сидела на соломе, а он стоял передо мной.

– Пойдем в дом, сестра, и там обо всем поговорим.

В доме было пусто – вся семья хозяина работала в поле. В хате не висело ни одной иконы, только цветы, сделанные из бумаги.

– Зачем они нужны? – спросила я.

– Для красоты.

Рядом с окном висел кнут.

– А это?

– Это – мудрость. Иногда бывает, что надо кое-кого поучить. Понимаешь, я женился во второй раз, а от первого брака у меня осталась дочь. Две эти женщины время от времени ссорятся. Слов они не слушают, а я хочу жить в покое. Нередко приходится усмирять их силой.

– В Евангелии говорится иначе, – заметила я.

– Что мне делать, если люди не понимают Евангелия? – спросил он.

Я долго пробыла у Степана. Обрисовала ему условия жизни людей в стране и рассказала о тех, кто ест хлеб с травой, о семьях на Волге и в северной России, о безземельных крестьянах, о непосильных налогах и о безразличии царей к страданиям народа, а затем снова упрекнула штундистов за то, что они думают исключительно о спасении собственной души.

Степана очень сильно потрясло то, что я ему рассказала о нищете на севере.

– Как нам повезло, – сказал он, – что мы не знаем голода. У нас есть скот и все, что нам нужно.

Никто нас не прерывал. Степан забыл о своей работе. Я была очень рада встретить человека с таким отзывчивым сердцем и искренне стремящегося к истине. Мы решили, что я приду вечером со своим «племянником» и что на следующий день он пригласит сестер и братьев на богослужение и для разговора.

Вечером вся семья была дома. Пока Стефанович разговаривал с хозяином, я познакомилась с молодой женой Степана. Она держала на руках ребенка. Лицо у нее было печальным и вялым. Говорила она тихо, с жалобной интонацией: