В банке сложился устойчивый коллектив, грамотно осуществлявший главную свою задачу - мобилизацию активов и расчеты с вкладчиками. Осуществлял столь удачно, что всего лишь спустя три месяца с даты введения временной администрации более чем на семьдесят процентов рассчитался с долгами по частным вкладам, о чем Гуревич отрапортовал председателю центробанка, удостоившись похвалы. И похвалы, надо сказать, заслуженной: не мешать работать - это тоже тонкая работа.

И, что важно, для расчетов с вкладчиками не потребовалось распродавать банковское имущество, - за это Борис Гуревич отвечал персонально. Вполне хватало тех денег, что удавалось под разными соусами выбивать из должников или зарабатывать на распродажах дочерних компаний.

И вообще его роль стократно более важная: за все эти месяцы он не позволил никому заставить себя действовать вопреки интересам банка и команды, членом которой себя считал. А давление было и продолжается: чего стоят бесконечные визитеры от Онлиевского с якобы мелкими просьбишками. И что? Сделал вид, что не понял. Отбрил раз, отбрил два и - ничего. Оказывается, вполне ничего.

Можно без лести самому себе констатировать: в роли главы временной администрации Борис Семенович оказался человеком на своем месте.

...Перед Гуревичем возникло блюдо с круглой, будто из песочницы, калабашкой посередине, а справа чуть потянуло холодком от запотевшей кружки "Старопрамена".

– Приятного аппетита, - прошелестел вышколенный официант.

Борис Семенович благодарно прикрыл глаза, поднял вилку, будто дирижерскую палочку, кольнул и, сладко вздохнув, потянул в рот первый, истекающий соком кусочек сырой семги. Оттягивая момент надкуса, тихонечко всосал его в себя. Нёбо приятно оросилось маслянистым солоноватым блаженством. Не раскрывая глаз, расслышал всполошное шебуршение у входа в ресторан, стремительно приближающиеся шаги. Кто-то, бесцеремонный, опустился в кресло напротив.

Борис Семенович недовольно размежил пухлые веки, и - целиком проглотил здоровенный кусман. Напротив, иронически прищурясь, восседал Марк Игоревич Онлиевский.

– Не слипнется?
– ласково поинтересовался он.

Гуревич прокашлялся.

– Я еще до сладкого не добрался, - отшутился он.

– Да вы, Борис Семенович, из него уж четвертый месяц не вылезаете. Как муха в чужом варенье, - с неприязнью вглядываясь в сытое лицо, отчеканил Онлиевский.
– Ты кто такой? Кто такой, спрашиваю, чтоб против меня идти?

– Я вашего тона не понимаю, - пробормотал Гуревич.

– К тебе мои люди подходили?

– Да. То есть они не представлялись напрямую, что от вас. Давали понять, конечно. Но опять же я полагал, если что, то мы с вами в состоянии сами, на своем уровне...
– Гуревич смешался. Встряхнулся отчаянно.
– И вообще, Марк Игоревич, я не очень понимаю, чем вызван такой тон. Я поставлен Банком России, чтобы обеспечить эффективную санацию "Возрождения" и деятельность свою обязан осуществлять в интересах всех кредиторов. Поэтому, если у вас есть какие-либо персональные просьбы, мы можем, конечно, обсудить, но никаких гарантий дать заранее... Я, как процессуально независимая фигура, обязан действовать исключительно цивилизованными методами.

– Уберу!
– с ненавистью процедил Онлиевский.
– Уберу и с методами не посчитаюсь.

Могильным холодом пахнуло от этих слов. Гуревич зябко передернулся:

– Чего вы от меня собственно хотите?

– Взаимопонимания, любезный. Ваша задача - помочь мне быстро и, желательно, задешево подмять банк. Для начала подождем еще месячишко-другой, подберем побольше "подкожной" информации, чтоб было что Рублеву предъявить. Ну, а если он так и не сломается и не сдаст мне банк по добру, тогда начнем банкротить! - А с чего это вы взяли, что Иван Васильевич должен сломаться?

– запальчиво перебил Гуревич.
– У нас как раз сейчас всё на плаву, всё тип-топ. Западные кредиторы уже согласились в счет долга войти в уставной капитал. И как только договорчик об этом будет подписан, никаких оснований банкротить "Возрождение" не останется. Да и лицензию придется вернуть. "Западные" - они не мы, безответные, - чуть что не по закону, живо в Страсбургский суд вытащат! Так что это вам пора бы подумать да отступиться по добру. Любезный!

Гуревич с вызовом глянул на Онлиевского и - обомлел: всесильный олигарх выглядел совершенно ошеломленным.

– А вы разве не знали?
– пролепетал Борис - в ужасе от собственного прокола.

– А я-то в толк не возьму, чего этот старпер все упорствует. А он вон какой финт удумал, - тяжело выдохнул Онлиевский.
– М-да! Вот работенка. Вроде все просчитал. Все направления перекрыл. И вдруг нате - один недосмотр, и - ушел бы налим! Недооценил я дедушку российской экономики. Оказывается, не только с кафедры дрендеть силен. Он замотал залысой головой, будто отряхиваясь, губы сузились в тоненькую, подрагивающую нитку.