Едем дальше. Теперь мы продвигаемся совсем медленно, ползем до дорожной развилки, где наша поездка заканчивается. Здесь мы вынуждены оставить трактор и дальше идти пешком по улице, утопая в ледяной жиже. Мой коллега собирается в штаб медико-санитарной службы, к дивизионным врачам, а я хочу проведать дивизионные медпункты, – итак, мы расстаемся, договорившись с наступлением сумерек встретиться около трактора.

По проложенной тропинке я наконец-то добираюсь до медпункта. Он расположен в укрытии посреди леса. Двухмачтовые палатки защищают раненых от непогоды. Перед одной финской палаткой стоит начальник и, завидев меня, с удивлением восклицает:

– Вот это да! Салют, профессор! Как вы сюда добрались?

– Пешком!

Он с улыбкой окидывает меня взглядом и констатирует:

– Это заметно.

– Вот именно. По-другому до вас уже не доберешься.

Вопреки всем трудностям, его превосходный молодой хирург отлично справляется с работой. Ему удалось наложить восемь первичных швов на сосуды: три на плечевые артерии и пять – на большеберцовые. Всем раненым удалось сохранить руки и ноги. Я от всего сердца поздравляю его с блестящим успехом.

Мы наскоро обсуждаем сложившееся положение. Я осматриваю некоторых раненых и бегу к следующему медпункту. Здесь солдат тоже разместили в двухмачтовых палатках, весьма оправдывающих свое назначение.

С хирургами завязывается оживленный разговор.

Обратная дорога превращается в кошмар. Трактор так сильно раскачивается, пробираясь сквозь грязь, что мы вынуждены крепко держаться. В какое-то мгновение машина ныряет носом, нас подбрасывает высоко вверх. Наш вездеход влетел в воронку, радиатор оказался в грязи, водитель тоже сидит в грязи. Ледяная грязная жижа по сиденьям стекает в кабину. Мы вскакиваем и стараемся удержаться.

Водитель дает задний ход, но требуются невероятные усилия, чтобы вывезти трактор из огромной воронки. Наши брюки промокли насквозь, в сапоги натекла холодная вода. Однако на это никто не обращает внимания, лишь бы ехать дальше. Осторожно мы выбираемся из этой западни, которая, к сожалению, не обозначена. Затем мучительная поездка продолжается. Приближаясь к Старой Руссе уже затемно, мы снова проезжаем участок пути, просматриваемый русскими. Ничего не происходит, русские молчат. Нас охраняет темнота. Мы облегченно вздыхаем. Грязные и замерзшие, мы возвращаемся в город. Я благодарю врача за чудесное путешествие. Он только ухмыляется в ответ:

– Не стоит благодарности, дружище, грязевая ванна вошла в стоимость проезда!

Отыскать во тьме полевой госпиталь нелегко. К моему удивлению, там царит необычайно теплая атмосфера: в госпитале теперь работают пять медсестер из Латвии – образцово опрятные, высококвалифицированные девушки, которые добровольно вызвались на фронт, чтобы помогать. Все они прошли обучение и получили звание старших сестер наряду с широкими правами и обязанностями. Например, они имеют право по распоряжению врача делать внутривенные инъекции. Не только друзья, но и медсестры окружают меня, абсолютно грязного и замученного, заботой. Мне дают сухие вещи, а мундир и белье развешивают сохнуть около печки. Изба переполнена, тем не менее для меня находится место, где можно переночевать. Постелью мне служит древняя плюшевая софа в стиле семидесятых годов прошлого столетия. Эту мебель отличают своеобразные изгибы и выпуклости, к которым поневоле приходится приспосабливаться, подобно акробату.

Но это еще не все. Прямо за домом располагается немецкая пушечная батарея, которая палит по русским позициям. Ночь напролет почти над самой крышей то и дело проносятся снаряды. При каждом залпе избушка так сильно вздрагивает от мощного воздушного потока, что я тоже подскакиваю на своей плюшевой софе. Утешает лишь одно – я хоть как-то лежу и не мерзну. Но о покое можно забыть.

Слышится отдаленный гул орудий. Группа Зейдлица вновь перешла в наступление. Русские со своей стороны пытаются отрезать доступ к Демянску. Наши егеря не только удерживают позиции, но и расширяют захваченную территорию. Однако это стоит жертв и ведет к новым потерям. Уже утром недолгий отдых кончается: привозят раненого в крайне тяжелом состоянии. Хирурги просят меня осмотреть его. В операционной лежит молодой офицер, которому уже сделали операцию. У него прострелена почка. На передовой врач-лейтенант сразу же удалил ее, так как началось сильное кровотечение, и это спасло офицера. Но затем он плотно зашил боковой разрез и на следующий день отправил раненого сюда. Здесь мы столкнулись с совершенно новым и отчаянным случаем, поскольку возникло сильнейшее заражение. Человек мертвенно бледен, совершенно обессилен, сознание помутненное, живот сильно вздут. Температура тела стремительно падает, в то время как пульс учащается. Кривые свидетельствуют о наступлении смерти.

Конечно же мы сразу широко рассекаем рану и оставляем ее открытой, но все напрасно. Раненый погибает.

Молча мы сидим за длинным столом и глотаем горячий кофе. Я надеваю свои высохшие вещи, с благодарностью и теплотой прощаюсь с медсестрами и врачами. Затем вновь выхожу на холодную улицу и иду к поезду, который должен отвезти меня обратно в Порхов.

Профессор Райнер снова с нами. Он великолепно отдохнул. Теперь нам нужно заново распределить обязанности. Я хочу оставить за собой южный участок фронта, где находятся зоны окружения под Демянском и Холмом и Старая Русса. Курировать эту зону сложнее всего. Профессор Райнер берет на себя всю территорию к северу от Волхова.

Прибыл и новый главный врач, статный, элегантный господин. Он держится браво и молодцевато. Мундир сидит на нем безупречно. Видимо, свое решение стать гинекологом он принимал стоя перед зеркалом. Скоро мы узнаем, что он за человек.

Сегодня в Порхове неожиданное событие. Приехал кабаре-ансамбль нашей армии под названием «Кнобельбехер».

Быстро соорудили импровизированную сцену, наспех сколотив ее из обычных досок, и на этих подмостках мирового значения – шестеро наших земляков. Под дребезжание рояля и жалобное позвякивание гитары, отбивая ритм, артисты во весь голос приветствуют своих зрителей: