— Справимся, почтенный, не скулите, извините за выражение! — лукаво подмигнул ему писарек из белой армии.

— Да, справьтесь-ка! — возопил дьякон из соседнего отделения. — Когда Махно двинулся от Елисаветграда к Днепру, у него была шайка в десять тысяч бандитов. А теперь — теперь вся Украина до самого Таганрога взялась за ружье, и повстанцев насчитывается до сотни тысяч.

— Что они стоят против регулярной армии! — пренебрежительно пожал плечами человек в полушубке, похожий с виду на помещика средней руки.

— Хороша регулярная армия! — Сами такие же бандиты! — взъелась на него сварливая старушка в облезлом бурнусе. — У меня лисью шубу казаки украли.

— Э, что уж тут толковать! — пробурчал пивший за столиком чай помещик с молоденькой женой и двумя ребятами.

— Коли все мужики опять за пулеметы взялись, так разговор короткий: что до меня, так я еду в Новороссийск, там сяду на пароход — и до свиданья! Через две недели будем за границей шампанское распивать.

— Понимаешь, в чем дело? — шепнул Макар Егорке. — Пока мы на севере воевали, здесь, видать, началось восстание: уж не то ли самое, над каким хлопотал Мартын?

— А вот завтра узнаем, — отвечал Сморчок, — и от самого Мартына. Только я думаю, что коли вся Украина за дело взялась, то белым теперь крышку!

Они еще долго прислушивались к разговорам, из которых поняли, что Махно, прорвав добровольческий фронт, захватил город Екатеринослав и продвинулся до самого Таганрога, ставки верховного главнокомандующего, генерала Деникина. Сердце Макара радостно билось: так, так, не выдали родные мужички! Не стерпели возвращения панов и взялись за дреколье! Ах, как жалко, что из-за проклятой раны на ноге Макар провалялся целый месяц в лазарете! Ну, да это дело поправимое: завтра он встретится с Мартыном и примкнет, наконец, к восстанию.

Однако завтрашний день вышел совсем не таким, каким ждали его ребята. Не в силах совладать со своим нетерпением, они без сна проворочались всю ночь, несмотря на укачивающее колыхание вагона. Рано поутру, думая получить новые сведения о «батьке» Махно и о ходе восстания, они соскочили с поезда на маленькой станции в Донецком бассейне, верстах в 70 от Харцызска. По платформе ходило несколько шахтеров, угрюмых, озлобленных людей, которые не хотели или боялись говорить с мальчиками о Махно. Не добившись от них ничего, ребята решили сбегать ближайшую лавочку за вокзалом, пользуясь пятнадцатиминутной остановкой поезда.

— Лавочники все знают, — объяснил Егорка, направляясь к небольшому ларьку, из-за которого виднелась горбоносая еврейская физиономия. — Кстати и хлеба-соли купим на завтрак.

Они спокойно подошли к прилавку, и Макар, разглядывая колбасы, уже раскрыл, было рот, чтобы задать несколько вопросов торговцу, как вдруг Егорка ахнул и присел от изумления; ответный крик раздался из ларька. Макар вскинул глаза, да так и обмер: перед ним стоял сам Герш, тот самый, с которым они расстались в Милорадовке, Герш, пойманный и запертый под замок рассвирепевшим Балдыбаевым. Макар протер глаза и ущипнул себя за нос: подлинно, так ли это? Уж не снится ли ему Герш? Как мог он сюда попасть?

Но нет, это был не сон. Старый еврей, оправившись от первого изумления, протянул к ним руки и воскликнул со слезами в голосе:

— Макар! Егорушка! Да убейте меня сухим горохом, если это не вы! Боже ж мой, боже ж мой, какая мне радость!

— Герш! Неужто это ты? — воскликнул Макар.

— Я, я, — старый и глупый Герш, родненькие мои деточки!

— Но как же ты сюда попал?

— Э, как я сюда попал? — подмигнул Герш. — Вот она, эта самая замечательная собака, через которую я сюда попал!

— Дружок?! — в один голос вскрикнули ребята.

— Он самый. Эта вот самая рыжая мордочка, нехай ей и на том свете быть такой же толстой и веселой! А еще…

Герш таинственно оглянулся по сторонам и, наклонившись к мальчикам, произнес вполголоса:

— А еще Любочка помогла!

— Любочка! — опять ахнули те.

— Любочка! Панская дочка! Ой, что это за барышня, золотенькие мои! Если б вы знали, что это за драгоценная барышня!..

— Но где, же она? — перебил его Макар.

— Она? — Герш снова сделал таинственное лицо. — Она здесь. На Черной горе.

— На Черной горе? — разинул рот Следопыт.

— Ой, ну да, ну да, на ней самой. Вместе со мной живет. А я, старый еврей, умею только салом-колбасой торговать, я тут лавочку открыл.

— А она?

— Она? О! Барышня, что только делает!

Да вы, родненькие, погодите: все сами увидите и узнаете. Ой, как хорошо ж, что вы сюда приехали! И как только вы узнали, что мы здесь?