К этому времени мы убедились, что по нашей и египетском наземной линиям связи идет большая утечка информации. Израильское командование прекрасно было информировано о наших заявках на полеты, в том числе и на боевые. Выполняя просьбы командования, мы неоднократно прикрывали боевые порядки египетских истребителей и бомбардировщиков во время их пролета линии фронта. И как только наши истребители появлялись в зоне дежурства, израильские истребители немедленно появлялись на противоположном берегу Суэцкого канала, а в воздуха появлялся летающий командный пункт.

К сожалению, бывало и так, что наши истребители находились под обстрелом своих зенитных средств, маневрируя как змеи, а те, кого мы должны были прикрывать, так и не появлялись. Полеты отменялись, а нас об этом не извещали, но это были обычные издержки, которые, в общем, не отражались на взаимоотношениях русских и египетских солдат и офицеров.

17 мая 1970 г. с аэродрома «Джанаклис» взлетело двенадцать МИГ-21МФ по плану обычных тренировочных полетов, а через 30 минут приземлилось только шесть. Египетские пункты управления подняли переполох, где еще шесть самолетов. Мой заместитель Василенко убеждал египетских диспетчеров, что и взлетело шесть, ему, конечно, не поверили. «А где командир», — спрашивал г. Са-лех? «В Каире», — отвечали ему. Самолеты взлетевшей эскадрильи на маршруте на полет Катамия перестроились попарно этажеркой. На посадочной прямой нижний выпускал шасси и садился, а верхний уходил на второй круг. Никто и, в первую очередь, противник, не обнаружил, что в «засаду» сели шесть наших истребителей, хотя через несколько часов в этом районе появились израильские самолеты-разведчики «Фантом Ф-4». Так мы начали осуществлять с аэродрома «подскока» боевые действия. Суть их заключалась в том, что при обнаружении противника, в зависимости от обстановки, командир принимал решение на вариант атаки, т. е. из какой исходной точки, в каком боевом порядке и какими маневрами начнется атака. Взлет и полет до точки начала атаки в полном молчании. В момент начала маневра КП непрерывно давал координаты цели — азимут, высоту и дальность. Имея эти данные, командир строил маневр и атаковал противника. В случае необнаружения противника атака прекращалась, и истребители, маневрируя, уходили на базовый аэродром Джанаклис или на близлежащий запасной аэродром нашей группы. 22 июня был сбит первый самолет «Скайхок» парой Крапивин-Сальник. Этот способ атаки мы применяли вплоть до конца войны и с других аэродромов.

Понеся потери, израильское командование предприняло ответные меры и тщательно спланировало воздушную операцию против советской авиационной группы.

Через две недели в южной оконечности Суэцкого канала появилось звено истребителей бомбардировщиков «Скайхок» и атаковало артиллерийскую батарею. С аэродрома Бени-Суэйф немедленно взлетело дежурное звено на перехват. Через пять минут взлетело еще четыре самолета с аэродрома Камушин. Когда первая группа наших истребителей вышла в район артиллерийской батареи, «Скайхоки» немедленно ушли на свою сторону, а в воздухе появилась другая группа на высоте около 6–7 км севернее наших истребителей и стала углубляться на территорию ОАР. Штурман КП Бир Арейда приступил к последовательному наведению первой и второй групп на противника, постепенно разворачивая наши самолеты хвостом к линии фронта. И когда приемные радиолокаторы самолетов были отвернуты от Суэцкого канала, с предельно малой высоты в районе боя появилось двенадцать «Миражей». Бой был жаркий и короткий. Мы потеряли четыре самолета, погибли три летчика.

Противник преподал нам жестокий урок. С этого момента наши пилоты были уже другими. Умелыми, отчаянно смелыми, но и очень осторожными. Война пошла на равных.

Летом 1968 г. сразу же после окончания Института восточных языков (ныне Институт стран Азии и Африки при МГУ) я был призван в армию и, получив звание лейтенанта, направлен для прохождения службы в Объединенную Арабскую Республику (Египет). Такое распределение для меня как выпускника востоковедного вуза не было неожиданностью. Как известно, в ходе «шестидневной» войны в июне 1967 г. вооруженные силы Египта и ряда других арабских стран были разгромлены, и после поражения (или накса, т. е. «рецидива» как называли его египтяне) Советский Союз приступил к оказанию беспрецедентной по своим масштабам помощи в деле воссоздания египетских вооруженных сил. И, конечно, огромной была потребность в переводчиках, прежде всего в арабистах. Достаточно сказать, что, по некоторым данным, в Египте находилось не менее 10 тысяч советских военнослужащих, в то время как обычный ежегодный выпуск арабистов (включая девушек) в нашем институте составлял примерно 15–20 человек в год. Могу также добавить, что в целом я представлял обстановку в стране, да и характер предстоящей работы, поскольку всего за год до этого возвратился из Египта по завершении стажировки в Каирском университете и даже успел своими глазами увидеть как начиналась и как закончилась «шестидневная» война.

Впервые я попал в Египет осенью 1966 г., чтобы, как было записано в плане стажировки, собирать материал для дипломной работы, слушать лекции в Каирском университете, совершенствовать знания арабского языка, в том числе и египетского диалекта. Кроме того, как требовала в то время Инструкция для выезжающих в зарубежные командировки, мы были обязаны выполнять все распоряжения посольства СССР и, по возможности, оказывать ему необходимую помощь. На следующий день после прибытия в Каир мы, группа стажеров из Москвы и других городов (из Института восточных языков нас было четверо — Виталий Наумкин, Саша Бурмистров, Женя Шикова и я) были приглашены в посольство на инструктаж. Сидя в прохладном холле в ожидании приема, мы наблюдали неспешно текущую под горячими лучами октябрьского солнца жизнь, наполненную, как казалось, спокойствием и безмятежностью. То, что мы услышали на инструктаже, ни в коей мере не противоречило внешним впечатлениям. Мы узнали, что обстановка в стране в целом спокойная, египтяне относятся к советским людям более чем доброжелательно, правительство при полной поддержке народа строит новое, почти социалистическое общество, иными словами, оснований для серьезных беспокойств нет. «Учитесь, общайтесь с местным населением, в первую очередь, разумеется, со студентами и преподавателями, изучайте страну и ее язык, как можно больше путешествуйте, но только сообщайте, если едете в другой город». О спокойной обстановке свидетельствует, пожалуй и тот факт, что нам разрешили записаться на курсы египетского диалекта в Американском университете в Каире, на что поначалу мы не очень надеялись (ибо Инструкция о поведении советских граждан предупреждала о стольких опасностях, что в Каире острословы говорили «Рашен сам себе страшен»). Своего рода символом крепнущих дружественных советско-египетских отношений было и новое, менее чем за год до нашего приезда построенное здание посольства, представлявшее собой стеклянную коробку, сквозь прозрачные стены которой прохожие могли с улицы наблюдать, как в коридорах собираются работники посольства покурить или поделиться новым анекдотом (говорили, что здание спроектировал тот же архитектор, что строил пионерлагерь Артек).

Но, как известно, «Восток — дело тонкое», в мае 1967 г. буквально за считанные дни обстановка в стране резко изменилась. Египтяне блокировали Акабский залив, закрыв тем самым путь в израильский порт Эйлат на Красном море, что неминуемо должно было привести к началу боевых действий; серьезные опасения вызывало и то обстоятельство, что советские военные специалисты фактически были отстранены от дел (придя на работу, они увидели замки на дверях своих кабинетов) и уже не могли влиять на дальнейший ход событий. «Ситуация вышла из-под контроля, — сказал курировавший нас сотрудник посольства, — значительно усложнились условия работы дипломатов, поэтому посол просит вас сообщать обо всем, что происходит в городе».

Я думаю, что в конце мая уже мало кто сомневался, что кризис должен перерасти в полномасштабную войну, к которой интенсивно готовились обе противоборствующие стороны. Все улицы огромного Каира были увешаны плакатами, призывающими разгромить Израиль, или как его называли в арабской прессе того времени «сионистское образование». К многочисленным полицейским прибавились военные патрули; прекращались занятия в учебных заведениях, студенты покидали общежитие, отправляясь к местам воинского учета. Сейчас трудно поверить, что в этой напряженной обстановке, буквально за день до начала боевых действий, корреспондент «Правды» Евгений Максимович Примаков дал четверым студентам Института восточных языков свой служебный автомобиль, чтобы они смогли совершить увлекательную поездку из Каира в Эль-Аламейн (где во время Второй мировой войны англичане разгромили Африканский корпус германского генерала Роммеля).

Утром 5 июня диктор торжественно объявил по радио, что наконец-то началось решительное (в буквальном переводе — «судьбоносное») сражение. В сводках сообщалось вначале о десятках, затем сотнях сбитых израильских самолетах. Но, не прошло и суток, как сообщения с фронта перестали поступать, и радиостанции ничего не передавали, кроме военных маршей. Стало ясно, что произошла катастрофа. Знакомые египтяне спрашивали нас, почему Советский Союз не вмешивается в войну и не оказывает помощь. Ответа мы не знали, поскольку в первый день войны даже в посольстве не могли сказать, каково отношение советского руководства к этому конфликту. На второй день было опубликовано заявление советского правительства, в котором указывалось, что имеет место акт агрессии со стороны Израиля против арабских государств, и, таким образом, все стало на свои места.