В число этих 30 попали Элеазер Айзеншмидт и Филипп Мюллер, с ними же были еще и еврейские врачи [271] . Источники их подкормки давно закончились, и теперь они спускали свои бриллианты и доллары, обменивая их на хлеб, колбасу и сигареты у постовых эсэсовцев. Дантист Фишер додумался до способа приумножить обменную базу: из латуни, которую можно было извлечь из развалин, он начал делать фальшивые золотые зубы.

Таким образом ко дню эвакуации лагеря 18 января 1945 года в живых оставались около 100 членов «зондеркоммандо».

В этот день, 18 января, — повсюду дым и огонь от сжигаемых картотек и документации. Члены «зондеркоммандо» на крематории V глаз не спускали со своих начальников — Горгеса, Куршуса и еще одного. Но никто не вел их расстреливать, а вечером пришел блокфюрер и скомандовал: «Всем в лагерь». Там они встретились с остальными 70.

В ту же ночь, снежную и холодную, начался марш смерти. Члены «зондеркоммандо» не стали дожидаться утра и, словно тени, выбравшись из своего неохраняемого барака, смешались в утренних сумерках с толпой. Несколько дней пешего хода до железнодорожной станции Лослау, а оттуда еще несколько дней до Маутхаузена в открытых вагонах. Четырем удалось убежать еще по дороге в Маутхаузен (Г. Таубер, Ш. Драгон, С. Янковский и Г. Мандельбаум).

Логично было бы предположить, что по прибытии в Маутхаузен их станут искать для того, чтобы ликвидировать. Но поначалу никто не интересовался носителями едва ли не самой страшной из тайн Рейха. Однако на 3-й день маутхаузенский начальник рявкнул на аппеле: «Все члены «зондеркоммандо» — шаг вперед!». Но ни один из них (в том числе оба капо — Шлойме и Лейзер) не двинулся с места. Позднее Мюллер столкнется лицом к лицу с шарфюрером Горгесом, но тот не выдал его и даже принес ему хлеба [272] .

Впрочем, в Маутхаузене все же состоялась и последняя в истории «зондеркоммандо» селекция — на сей раз были ликвидированы шестеро польских членов «зондеркоммандо»: капо Мечислав Морава, Вацлав Липка, Йозеф Пложак, Станислав Слемяк, Владислав Бикуп и Ян Агрестовский,

Отчего зависело, попадет человек в «зондеркоммандо» или нет? От сочетания многих причин.

Прежде всего — селекция на рампе. Ее, как правило, вел лагер-фюрер Шварцхубер, и он же отбирал в члены «зондеркоммандо», учитывая при этом не только силу и здоровье, но и отчасти физиономию человека [273] .

Если ты выглядишь здоровым и ведешь себя скромно, покорно, не вызывающе — то ты остаешься жить. Тебя не увозят на грузовике в газовню, а строят и конвоируют в барак, запускают в настоящий, а не в ложный душ и держат 3–4 недели в карантине (ВIIЬ3) [274] , обривают, фотографируют, регистрируют и накалывают тебе на левую руку номер [275] . Но главным признаком отбора все равно оставались здоровье и физическое состояние: кандидаты в «зондеркоммандо» должны были пройти через еще одну селекцию — серьезную медицинскую комиссию, освидетельствовавшую их на предмет пригодности для этой каторжной работы [276] .

Получившим номера гарантировались жизнь и работа.

Но какая? И в каких случаях люди требовались именно в «зондеркоммандо»?

Только в одном — если рук у «зондеркоммандо» не хватало. А вот нехватка возникала уже в двух ситуациях: или когда членов «зондеркоммандо» становилось меньше (иными словами, когда их самих или их часть отправили в печь или назначили для этого определенный день), или когда работы — «спецобслуживания» не прошедших селекцию евреев — становилось все больше и больше, пока было уже невпроворот: так оно случилось и весной 1944 года, когда эшелон за эшелоном (иногда по несколько в день!) начали поступать венгерские и греческие евреи.

Примером первого варианта служит судьба самого Залмана Градовского или братьев Драгонов — Шлоймо и Абрама, двух евреев из Жиромина, попавших в Аушвиц 9 декабря 1942 года с транспортом из Млавинского гетто [277] . Тогда крематориев в Биркенау еще не было. В ходу были только ямы у двух бункеров — это оттуда пахло горелым мясом, это их низкое пламя было видно издалека, и особенно зловеще оно выглядело в ночи…

Как и Градовский, братья попали поначалу в карантинный блок № 25 зоны Б в Биркенау, но буквально на несколько часов, так и не отбыв положенные по регламенту три карантинные недели. В тот же день их перевели во 2-й блок, где до них жил предыдущий состав «зондеркоммандо» [278] . Уже назавтра, 10 декабря, новичков вывели на работу к одному из бункеров. Потрясенный увиденным, Шлоймо попытался перерезать себе вены осколком бутылки. Но назавтра его (а заодно и его брата) из-за этого пожалели и оставили в бараке штубовыми. После этого всю команду перевели в блоки 11 и 13; в блоке 11 братья прожили около года, пока их не перевели в блок 13 (в блоке 11 размещалась штрафкоммандо), а летом 1944 года — непосредственно на крематории.

Примерами второго варианта могут послужить случаи Леона Когена и Иозефа Заккара [279] .

Л. Коген родился в 1920 году в Салониках, получил светское образование, но учил иврит в воскресной школе. Уцелев в Аушвице, он после войны вернулся в Грецию, а в 1972 году переехал в Израиль.

В Аушвиц он попал 11 апреля 1944 года [280] , прошел селекцию и получил № 182492. После карантина его перевели в Биркенау и включили в состав «зондеркоммандо». Его выдуманная профессия — дантист — оказалась необычайно востребованной на новом месте: он вырывал у жертв золотые зубы и протезы. Работал сначала в бункере, потом на крематории IV, а затем на крематории III, благодаря чему и уцелел. Его рабочее место как «дантиста» было поистине теплым — всего в трех метрах от ближайшей печи. Раскрыть рот (клещами!), осмотреть ротовую полость, вырвать зубы, и все — кивок головой: следующий! И так до 60–75 трупов за 10 минут! [281]